Одного из мальчиков насадили на копья сразу трое, другой отбивался от нескольких гоблинов, но один, прежде чем умереть, успел снизу ткнуть его кинжалом. Третий поскользнулся на крови, гоблинский топорик раскроил ему череп. Три оставшихся и учитель держались, пока не появился седой со своей группой. Гоблины стали отступать, теряя своих.
Тут с поля донеся женский крик и детский плач. Запахло гарью. С тыла навалился еще один отряд.
Седой, как и Шэйрад раньше, окружил себя и сгрудившихся вокруг него детей кругом огня. Правда признаков слабости при этом не обнаружил. Все молча наблюдали, как ворлок, учивший детей фехтованию, один отбивается от насевших на него противников.
Когда тот погиб, седой перемахнул пламя, раскидал случившихся поблизости гоблинов и закричал:
–Я, Ардилисс-ворлок, вызываю на честный бой того, кто виновен во всем этом. Кто ответит за смерть моих учеников, жены, сына.
Вперед вышел тот самый гоблин в шишаке, что убил самого первого ученика ворлока.
Их мечи скрестились, прозвонили траурную мелодию, разлетелись. Снова сошлись. И сзади в спину старого ворлока вонзился предательский нож.
Когда гоблины начали добивать оставшихся в живых и палить хутор, Инквизиторы отвернулись.
***
-Не жди честного поединка от гоблина, – резюмировал гном.
–И почему это должно вселить в нашего ворлока Тьму? – спросил Ариэль.
–Ты не понял? Это была его семья. Дед, отец, мать, младший брат.
12
Пятнадцать дней ворлок скитался по лесу, голыми руками отбиваясь от диких зверей. Однажды ему встретился арахнид, но, к счастью, не напал. Против гигантского паука с выломанной из ближайшего дерева дубиной и кое-как возвращающимися магическими силами не пойдешь.
Наконец, произошло то, чего Шэйрад долго ждал. В схваченный первыми утренними морозами ствол воткнулась белооперенная стрела – первое предупреждение.
–Я друг! – заорал ворлок, трясясь от холода, но продолжая перебирать ногами, – Свой! Не стреляйте! – ему казалось, что он кричит. Но на самом деле пересохшее без воды горло издавало лишь отдельные звуки, обветренные и потрескавшиеся губы открылись в немом крике.
Ударила вторая стрела. На сей раз древко хищно задрожало в земле, покрывшейся тонкой ледяной коркой – накануне прошел дождь, а ночью и утром ударил мороз.
–Sie est meallor! No’re gillyh! Por gezer! – и ворлок потерял сознание.
Очнулся он от мягкого влажного прикосновения к лицу. Резко приподнялся на локтях. Смывавшая запекшуюся кровь с лица юноши, эльфийка боязливо отдернула руки.
–Где я?
–Это не важно, – ответила не эльфийка, а устроившийся рядом с лежанкой Шэйрада эльф с огромными печальными голубыми глазами. Он стенгул нагайкой по голенищу сапога и продолжил, – Ты на передовой стоянке. Это все, что нужно знать. Кто ты?
Не осознав, что собеседник говорит на общем языке, Шэйрад попробовал построить более-менее связную фразу на эльфийском, но его прервали:
–Говори на общем. Наш диалект тебе все равно не известен, а от звуков Старшей речи мы уже почти отвыкли.
–Я Шэйрад. Ворлок. Уничтожаю чудовищ за деньги.
–Здесь нет чудовищ. А если и находятся, то мы сами с ними разбираемся.
–Я бежал от людей…меня захватили в бою…
– Человечьи дела нас мало волнуют. Мы подлечим твои раны, предоставим возможность отдохнуть, дадим коня, и ты покинешь лес.
–Я ранен?
–Волки попятнали тебя. Да и тот бой, в котором тебя захватили, не прошел даром.
Действительно, Шэйрад только сейчас заметил неглубокую резаную рану на боку.
–Сколько ты шел?
–Пятнадцать дней без еды, воды и сна. За мной может быть погоня.
–Это нас не волнует.
–А что вас волнует?
–Война с гномами Марук’Каама.
–Мне нужен меч.
–К сожалению, в оружии недостатка нет. Его держать все равно некому. Теперь спи. Отдыхай.
Когда Шэйрад достаточно окреп, чтобы сесть в седло, печальноглазый эльф вернулся снова. В руках он держал два свертка. Бросил юноше первый. Там оказалась шелковая сорочка, теплая куртка и серый плащ. Подождав, пока ворлок оденется, эльф положил в ноги кровати второй сверток. Развернул покрывающую его тряпицу. В свертке оказались простые кожаные ножны, обмотанные сверху шкурками каких-то мелких зверушек, с серповидным эльфийским гвихиром.
–Конь оседлан и ждет. Ты поедешь с закрытыми глазами до окраины наших владений. Я провожу тебя. Так приказано.
И снова дорога. Копыта подаренного эльфами гнедого стучат, сначала стучат по заиндевевшим листьям в лесу, затем выбивают дробь из камней большака. Как и раньше, ворлок один. Скачет галопом гнедой, стучат копыта, далеко разносится дробный перестук. Как и раньше, в тавернах и на постоялых дворах за общим столом всегда полно места, где бы ворлок не присел. Как и раньше, за спиной – меч, впереди – дорога. Только сейчас дорога определена. Ворлок едет домой. Туда, где осталась семья, где традиционно зимуют те, с кем бок обок он учился играть мечом, творить магию. И опять стучат конские копыта по большаку, опять ветер в лицо, опять бьются о спину ножны с мечом – единственным достоянием ворлока –, опять ветер бросает в лицо первые снежинки…
***
Уже виденного Инквизиторами в водах озера хутора он достиг, когда зима начала предъявлять свои права более активно. Тающее еще в полете крошево, больше похожее на особо холодный дождь, уступило место почти полноценному снегопаду. Тракт и окрестность занесло рыхлым снежком вперемешку с грязью.
Шэйрад бросил коня перед валяющимися на земле воротами, припорошенными белым. Предчувствуя недоброе, бросился во двор. И застыл, словно громом пораженный, не обращая внимание на то, что небеса разверзлись и извергают из себя настоящий снегопад. Тяжелое дыхание ворлока обращалось в пар. Он оглядывал то, что осталось от дома. Последнего, что объединяло его с нормальными людьми.
Несмотря на то, что прошло несколько суток, дня два, как оценил Шэйрад, смрад смерти и гниения никуда не делся. Он витал над хутором, смешиваясь с запахом гари и мокрых угольев. Стоявший холод, необыкновенный для первых дней зимы, сохранил тела от тления. Ворлок, не сдерживая горьких соленых слез, оставляющих холодящие дорожки на щеках, шел меж телами.
–Отец…Дед…Ян…Маллет…Гарад…, – шептал он, узнавая знакомые лица, – Все…все погибли…
Вопрос кто виноват не возникал, ответ на него Шэйрад получил брезгливо перевернув на спину носком сапога труп первого попавшегося гоблина. Внимательно осмотрел. Гоблины, как и орки, пользовались татуажем для распознавания своих. По истории Школы эти клановые знаки были Шэйраду знакомы. И он знал куда идти. В душе поднялось злое чувство. Чувство, сродни жажды. Но, в отличие от банальной жажды, оно отнюдь не удовлетворялось жбаном ледяной колодезной воды. Оно утолялось горячей кровью, и чем больше ее, крови, то есть, тем лучше.
13
Холм, на котором расположился ныне сожженный хутор Ардалисса-ворлока был вдоль и поперек изрыт подземными коридорами. Когда их изначальные хозяева куда-то делись, тоннели заняли горные гоблины. Затем отец и сын ворлоки прогнали гоблинов и приспособили некоторые из ходов под кладовые, прочие же были завалены или слишком тесны даже для тщедушных гоблинов.
В один из уцелевших ходов, выходивших на поверхность в сотне шагов от пепелища, пробрался Шэйрад. Случившийся около лаза гоблин не успел даже пискнуть – ворлок размозжил тому череп о камень.
Заклинанием Шэйрад завалил лаз у себя за спиной. Сегодня и впредь им некому уже будет пользоваться. Упала тьма, но ворлоки видят в темноте не хуже, чем при факельном свете. На шум обвала сбежались гоблины-стражи, кто как вооруженные. Они шныряли туда-сюда, бранясь на своем наречии. И никому не пришло в голову проверить едва заметное углубление…
Тем сильнее было удивление и страх хозяев подземелья (как они сами полагали), когда словно из ниоткуда громко и отчетливо донеслось шипение гвихира, покидающего ножны. Клинок жадно мерцал и прочерчивал тьму свистящими розблесками, сея смерть. Если бы были факелы, видно бы было, что пол коридора усеян трупами и отрубленными конечностями, залит кровью.
Неслышно ступая, как кошка, Шэйрад двигался все глубже в гоблинские тоннели. Там, где он прошел, властвовала смерть. Те, кто имел несчастье увидеть юношу, испытывали на себе остроту лезвия эльфийского гвихира.
Шэйрад шел по подземным коридорам особо не таясь, меч в его руках пел песню смерти, шипел, рассекая тела и тонко зловеще свистел на воздухе. Глаза его застилала красная мгла, в голове пусто, единственное желание – убивать, и ему подчинены все рефлексы. Верно, так же себя чувствует берсеркер в горячке боя. В мозгу молодого ворлока настойчиво билась литания: убей…убивай…бей-руби…мсти за родных, пусть кровь течет рекой, пусть тебя окропляют горячие алые брызги, пусть они смоют твою горечь…
Гвихир остановил пляску, с ворлока спала кровавая пелена. Он осознал, что уперся в глухую кладку скалы. Все за его спиной были мертвы, в этом он не сомневался. Предстояло сделать еще одно важное дело, прежде чем навсегда покинуть место, которое он некогда звал домом. Очень важное дело…
Он работал весь остаток дня и ночь. Мышцы болели, как после самой жестокой тренировки. Ладони покрылись кровоточащими волдырями от лопаты, но могилы были вырыты. Проще было стащить трупы в одно место и сжечь. Но Шэйраду требовалось именно похоронить своих родичей, как кровных, так и названых, по людскому обычаю. Чтоб они хоть в смерти стали подобны людям, сделали то, что не могли при жизни.
Шэйрад пересчитал курганы, в изголовье которых воткнул мечи, служившие покоящимся под толщей земли. Преклонил колени в молчаливом прощании, потом вскочил на коня и дал шпоры. Больше он не возвращался.
***
В обширном зале на самой верхушке торчащей как шпиль башне, давшей название Замку Теней один закутанный в черный балахон и мантию преклонил колени перед вторым. Второй рассмеялся. И от звуков этого смеха стало бы жутко любому записному смельчаку.
–Видишь, Элозар, мои методы действеннее твоих. Тьма достучалась до мальчишки. Правда пришлось пожертвовать другими, теми мальчишками, стариком и воином. Но, говорят, дело того стоит.
–Кто говорит? – спросил тот, что преклонил колени. Спросил он просто так, чтобы сотрясти воздух. В действительности же пустые холодные глаза неотрывно следили за первым, лордом Ириодалом, перемещавшимся по залу, – Он стоит спиной ко мне, – думал Владыка Льда, – Ах, как приятно было бы вонзить меч в его тело, перерезать горло…но нельзя. При нем Меч Тьмы. Да и Губитель в моих апартаментах, а кроме этого его ничем не проймешь.
–Говорит мой брат. Инквизиторы навещали его. Просили приструнить меня. Они-то приняли Договор, но не я. Так вот, учись, Элозар, учись. Ха-ха-ха. А это для лучшего запоминания материала.
Черные хлысты обвили лорда Элозара, лицо его под капюшоном исказилось от адской боли, но с губ не сорвалось ни звука. Придет время, он и это припомнит. Ох, как припомнит!
***
Два путника подошли к пепелищу хутора на закате.
–Опоздали, – проговорил полуэльф, скидывая с иссиня-черных волос серый капюшон, припорошенный снегом.
–Гоблюки, хозяина. Моя чуять смрад гоблюков.И смерть, хозяина.
–Да, здесь был бой. И многие погибли.
Они подошли к ряду курганов, насыпанных кое-как. В изголовье каждого был воткнут меч, к нему приторочена береста с именем. Лаэрдинн нашел имя Ардалисса, присел перед могилой.
–Шакур расстроится. Хоть он и возненавидел своего ученика, но все же расстроится. Покойся с миром, Ардалисс, ворлок, ученик мага, спаситель мира. Покойся с миром.
По найденным орком следам они спустились ко входу в подземный коридор. Мановением руки Лаэрдинн раскидал преграждавший путь завал, стрельнул взглядом в тьму коридоров, и в подземелье стало светло, как наверху.
–Хоть какая-то польза от силы Инквизитора, – хмыкнул полуэльф, – Входим.
Уже через три шага сапоги полуэльфа были безнадежно испачканы кровью. Казалось, пол здесь состоит не из камня, а из алой влаги. Лаэрдинн не задерживался, шел, чуть склонив голову набок и сложив руки на груди. Он и так знал, чья это работа и знал, что все гоблины, включая женщин и детей (есть и такие в гоблинском племени) убиты. А Удрук частенько останавливался, осматривал какой-нибудь труп, в полголоса комментируя особо впечатляющий удар, лишивший данного гоблина его жалкой жизни.
–Гоблин – существо не Темное, – произнес наконец Лаэрдинн, – Они – падальщики, маленькие, мерзкие, вредоносные пакостники. Не спорю, многие люди, гномы и эльфы не отказались бы вырезать под корень вообще всю гоблинскую расу. Но, повторюсь, они не творения Тьмы. То, что сотворил здесь ворлок – вот творение Тьмы. Боюсь, что от горечи от утраты родных он потерял голову. Поддался искушению излить свою скорбь в действие, отплатить обидчикам и затушить свои эмоции их кровью. Я его понимаю. Но…но это открыло его Тьме. Боюсь, Удрук, мы зря мерзли в Ледяной пустоши, зря отмахали много ферлонгов, следуя за ворлоком. Он поддался. И стал Темным. Я ошибся, Исмен оказался прав. Человек не творит свою судьбу. Он может лишь чуть оттянуть неизбежное. Предназначение правит всеми. Нам пора возвращаться. Тебе к твоим оркам, а мне – каяться перед Братством. Свет и Тьма, ну почему я ошибся?!
Перед ними открылось голубое окно портала. Орк исчез в нем, а Инквизитор окинул роковое подземелье последним взглядом, разочаровано хмыкнул и последовал за спутником.
Часть 2: Тьма
1
Долина Озер издревле была местом процветающим. Крестьяне возделывали поля, торговали на ярмарках и жили припеваючи без гнета поборов танов, королей или баронов.
Теперь все было иначе. По ночам страшно стало выходить из домов. Да и дома перестали служить надежным укрытием. Не проходило и дня, чтоб в какой-либо деревне не полыхала изба, а то и не одна. В этих местах появилась шайка разбойников, наводящая ужас на всю долину. Поначалу их было не много. Но со временем разбойников становилось все больше и больше. Было известно имя их главаря – Шэйрад, по прозвищу Кровавый убивец. Во всех корчмах висело объявление о поимке «живым альбо мертвым», но ни местная милиция, ни пришлые охотники за наградами успехов не добивались.
Сейчас почти вся банда Кровавого убивца расположилась в корчме в богатой деревне. Корчмарь устал, раболепно согнув спину, таскать за составленный из всех столов корчмы стол яства и эль. Бандиты поглощали то и другое в неимоверных количествах. С кухни доносись характерные стоны – кто-то из разбойников положил глаз на дочку корчмаря.
Отдельно от всех, в окружении особо доверенных и кровожадных приспешников полулежал на стуле, закинув ноги на стол, сам атаман. В одной руке он держал початую бутылку красного вина – лучшего из погреба трактирщика –, к которой часто прикладывался, в другой – баранью ляжку. За плечом покачивалась рукоять серповидного меча. На нее-то чаще всего и косился старик. Он знал, как быстро этот клинок может располосовать человека.
За пять лет, прошедших после резни под хутором лицо Шэйрада изменилось. Детские черты ужесточились, стали резкими, взгляд – циничным, отпущенная для солидности бородка превратилась в полноценную бороду. Простая одежда сменилась дорогим дублетом, под которым виднелась расстегнутая сорочка тончайшего шелка, пальцы унизывали перстни, шею обвивала золотая цепь в большой палец толщиной.