В одном месте из подвального оконца дома выпрыгнула мышь. Она села на крышку канализационного колодца и быстро зашевелила носиком. В Левандовском вдруг проснулся охотник.
– Гу! – закричал он и погнался за мышью. Мышь, спасаясь, сделала крутой зигзаг. Левандовский затормозил, высекая подкованными ботинками искры из асфальта. Мышь улепетывала в переулок.
– Ы-эх! – крикнул Левандовский и метнул в нее шапкой. Но промахнулся… – Ты видел? – возбужденно сказал он, вытряхивая шапку о колено. – Мышь! Живая! В городе! Ах, черт, не накрыл! Вот бы Алешке ее. Представляешь?..
Возле дома Левандовского пацаны гоняли грязный мяч.
– Кыня, пасуй! – забегая сбоку, умолял тоненький, интеллигентный мальчик. Но красномордый индивидуалист Кыня не пасовал. Тяжело сопя и валяя защитников, он ломился к воротам в одиночку.
– Пасуй, Кыня! – страдал тоненький. – Ну, пасуй же!
Кыня все-таки пасанул, и тоненький с ходу пробил по воротам. Плохо надутый мяч прошел выше воображаемой штанги и угодил в лицо невольному зрителю Левандовскому.
– Весна, – сформулировал, наконец, Левандовский, оскребая со щеки лепешку грязи.
Тут из подъезда вышла Левандовская, посмотрела на травмированного мужа и сказала:
– Опять натрескался?
– Клава, посмотрика, что у нас, – заулыбался Левандовский и открыл ящичек с мормышем.
– У тебя семья есть? – дрожащим от негодования голосом спросила Клава.
– А что такое? – обеспокоился Левандовский.
– Есть у тебя семья? Долг? Обязанности?.. Я тебя просила соли купить, а ты!..
– А я купил! – обрадовался Левандовский. – Вот! – Он достал из кармана пачку соли.
– Потвоему, это «Экстра»? «Экстра» это, мучитель?! – И Клава шмякнула пачкой о землю. Пачка взорвалась, и крупная непервосортная соль застучала по бурым штанам Левандовского.
– Тэкс, – сказал он, провожая взглядом жену. – Слушай, ты не знаешь, к чему это, когда соль рассыплется?
Правый глаз его, в который било отраженное от мормышей солнце, казался зеленым и озорным; левый из центра грязного пятна смотрел печально и растерянно.
НАШ ХОЛОСТОЙ ДРУГ
Семен Разгоняев поискал глазами – куда бы бросить окурок, ничего подходящего не нашел и пульнул его в дальний угол комнаты. После этого Семен брезгливо сказал:
– Ну и озверел же ты здесь! Ужас просто. Жениться тебе надо, а то совсем очертенеешь.
– А правда, Игореша! – оживился Левандовский. – Что это ты теряешься? Квартиру ты раньше всех нас получил – уже лет шесть у тебя в преферанс играем… Шесть или семь?
– Семь, – сказал Трущеткин.
– Ну вот, видишь! Семь лет. Мы уже детей понарожали, а ты все как был.
– Да я не против, – зарумянился Трущеткин. – Я разве против. Женили бы вы меня, ребята, а?
– Женим, женим, – рассеянно пообещал Миша Побойник. – Почему не женить…
Тут Побойник раскрыл карты и увидел, что ему пришло шесть пикей…
– Раз! – сказал он. Остальные спасовали. Миша взял прикуп – и тем обнаружил еще пикового туза.
– Женим, старик! – бодрым голосом заверил Миша Трущеткина. – Еще как женим! В ногах валяться будешь. Приходи завтра к нам – я тебя с подругой жены познакомлю…
В следующую пятницу, вечером, к томившимся во дворе на скамеечке Мише Побойнику и Семену Разгоняеву подошел Левандовский.
– Привет! – поздоровался он. – Слыхали новость? Трущеткин женится.
– Иди ты! – не поверил Семен.
– Точно, – сказал Левандовский. – Больше не на что подумать. Второй день моет полы.
– Заливаешь, – отмахнулся Разгоняев. – Чтобы Трущеткин пол мыл!..
– Не веришь – позвони, – сказал Левандовский. Семен пошел к автомату и набрал номер Трущеткина.
– Здорово! – крикнул он в трубку. – Чем занимаемся?
– Пол мою! – счастливым голосом ответил Трущеткин.
– Чего это ты? – неодобрительно поинтересовался Семен. – До октябрьских еще далеко.
– Женюсь, Сема! – хихикнул Трущеткин. – Вроде как женюсь.
– Ах, женишься! – протянул Разгоняев. – Ну, давай, давай… Дело хозяйское. Жениться – не напасть, как бы женившись не пропасть.
– Это ты о чем? – насторожился Трущеткин.
– Да нет, ничего, – сказал Разгоняев. – Так я… Тут ведь раз на раз не приходится. Некоторым, бывает, даже повезет. Редко кому, правда… Ты-то свою давно знаешь?
– Да уже… неделю, – сказал Трущеткин – С того дня, как у Миши познакомились.
– Неделю! – ужаснулся Семен. – Вот это стаж! Ты хоть запомнил, какого она цвета? Небось, на улице встретишь – не узнаешь.
– Почему не узнаю, – обиделся Трущеткин. – Она блондинка.
Обратно Разгоняев вернулся мрачный.
– Женится, мазурик! – сказал он. – На блондинке. На Мишкиной протеже…
– Как на блондинке?! – подскочил Миша Побойник. – Вот это хохма! Ну-ка, дай двушку. – И он рысью ударился к телефону.
– Привет! – сказал Миша, услышав далекий голос Трущеткина. – Это я. Пол, что ли, моешь?
– Ага, – подтвердил тот. – Домывал. Да тут Сема позвонил – теперь уже и не знаю.
– Слушай, – затоптался в будке Побойник. – Такое дело, понимаешь… Надо бы мне сразу тебя предупредить, как друга… Но лучше поздно, верно?.. В общем, не блондинка она, старик, Ну, красится, понял? То ли хной, то ли какой другой чертовщиной. Мелочь, конечно, в наше время… Но считаю своим долгом. Чтобы обид не было… И потом еще одна штуковина – замужем она была. Ты слушаешь? Ну вот… И муж от нее ушел. Или ушел, или она его поперла – не знаю – дело семейное, темное. Короче, сбежал он. В Норильск. Может, сам гусь добрый, а может, она догрызла – тут гадай не гадай… Зола, конечно, в наше время. Но я тебе сообщил, имей в виду. Чтоб разговоров потом не было…
– Ну, хохма! – повторил Миша уже на скамейке. – Едва успел.
Помолчали.
– Так что, пульку сообразим? – сказал Левандовский.
– А где? – спросил Семен Разгоняев. – Квартирка-то улыбнулась.
– Об этом я не подумал, – бледнея, сознался Левандовский.
– Не подумал! – желчно передразнил Семен. – Чужой дядя за вас думать будет!
– Пойду, – сказал Левандовский, поднимаясь. – Пойду к нему! – решительно повторил он и застегнул макинтош. – Все выложу. Всю подноготную своей семейной жизни. Молчал я, ребята, вам ничего не говорил. А теперь нельзя. Раз такое дело.
– Холодище у тебя собачий! – сказал Миша Побойник, дуя на пальцы.
– Так зима же на дворе, – объяснил Трущеткин.
– А верно, Игореша! – поддержал Побойника Левандовский.
– Зима – зимой, а ты бы окна заклеил.
– Да гори они! – махнул рукой Трущеткин – Я вон лучше фуфайку надену. Много мне надо, одному? Другое дело – когда семья. Женили бы вы меня, ребята, а?
– Женим, женим, – рассеянно пообещал Семен Разгоняев, сдавая карты – Почему бы не женить…
ШАШЛЫК НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ
У нас тут с недавних пор ввели новшество – шашлыки на городском пляже затеяли продавать. Да не какие-нибудь поджаренные на сковородке и для блезиру насаженные на шампура, а естественные. Поставили жаровню; повар возле нее крутится – настоящий грузин или, может быть, армянин; два подручных у него – один угли ворошит, другой мясо готовит. В общем, – конвейер.
При нашем резко континентальном климате и, стало быть, очень жарком лете – полная имитация Кавказа. Не надо в Сухуми ехать или куда на Пицунду. И, конечно, среди отдыхающих на пляже это дело сразу получило громадную популярность.
В прошлое воскресенье мы с Жорой Виноградовым тоже соблазнились. Подошли и заняли очередь. Очередь порядочная – человек восемьдесят голых людей. Однако двигается. И довольно быстро. Как минута – шашлык, как еще минута – еще шашлык. Конечно, большинство товарищей берут по два, так что, в общем и в целом, время удваивается, но, в принципе, терпимо.
Ну, значит, стоим – ждем. Слюнки пускаем. Как вдруг сбоку, слева, подходит к повару какой-то гражданин в кепочке, повыходному одетый, и говорит:
– Здорово, Гога. Подкинь-ка мне один прутик. А то жарко что-то.
– А-а, – говорит повар, не переставая орудовать возле жаровни, – салям, салям, – и подкидывает этому гражданину одну порцию, какая получше.
Ну, мы молчим. Не возражаем. Видим, ничего здесь особенного – вполне рядовое явление. Когда человек на такой жаре целый день возле огня калится – имеет он право угостить хорошего знакомого? Имеет.
Дальше события развиваются так: этот, в кепочке, быстро очистил прутик – видно, действительно, крепко согрелся человек – и говорит:
– Давай второй.
Очередь опять молчит. Отчасти потому, что народ у нас все же очень терпеливый, отчасти потому, что каждый, наверное, думает про себя: «Ну, кто не без греха». Да… А этот, в кепочке, доел второй шашлык и говорит:
– Давай третий.
Тут самая передняя гражданка не выдержала.
– Послушайте, товарищ, – говорит, – это уже свинство! Ну сколько можно? Ну один, ну два, но не три! Я полтора часа отбухала на солнце, а теперь должна ждать! Что – этот гражданин привилегированный или красивее других?
– Зачем красивее? – отвечает повар. – Это грузчик наш.
– Что-то он не похож на грузчика! – замечают из очереди. – Ишь, выфрантился!
– А он сегодня выходной, – поясняет один из подручных.
Ну, ладно. Опять замолчали. Раз грузчик – это понять можно. У нас ведь людям лишнего объяснять не требуется. Черт с ним, пусть этот грузчик нажрется своих подопечных шашлыков – мы не облезем.
А грузчик между тем прикончил третий шашлык и говорит:
– Давай четвертый.
Жора Виноградов позади меня захлебывается:
– Ах, наглец! – и тычет в спину кулаками. Я повернулся, схватил его за плечи.
– Жора! – говорю. – Тише! Меня-то не калечь – я тут при чем?
Но у него уже глаза стеклянные, и он, кроме этого выходного грузчика, никого и ничего не замечает. А грузчик, видать, насчет дипломатии ни в дугу – никак не может оценить обстановку. Утерся и говорит:
– Давай пятый!
…Короче – на седьмом шашлыке все и произошло. Задние поднаперли, передние не удержали, а может, не захотели удерживать – жаровня перевернулась, шашлыки – в разные стороны, угли на землю. Там кто-то необутыми ногами по углям прошелся – и, боже мой, что началось!..
Милиционер прибежал, а кого забирать – не знает, все же голые. Ну, он схватил этого будто бы грузчика – как одетого. И еще одного постороннего товарища замел – при галстуке и лицо довольно интеллигентное.
Мне лично за все это сделалось стыдно – за это, в общем-то, стихийное недоразумение и мое невольное в нем участие.
ТЕАТР НАЧИНАЕТСЯ С ВЕСТИБЮЛЯ
– Все! – стукнул ладошкой по столу Миша Побойник. – Завтра же идем в театр!
– Верно! – поддержал его я. – А то живем, понимаешь, как свиньи. От всех веяний отстали. Два выходных нам дали, как людям. А мы куда их? То в «Подснежник», то в «Березку», то в «Незабудку», то в этот… как его…
– Точно… в этот, – покаянно моргнул Миша.
– Надо же – два года в театре не были!
– Я – три, – сказал Миша.
– И никаких откладываний на завтра! – заявил я. – Сегодня же пойдем. Немедленно!
– Сегодня? – растерялся Миша. – Тогда вот что: сейчас хватаем такси, рвем домой, быстренько гладим штаны, бреемся, надеваем галстуки…
Через какой-нибудь час – выбритые, отутюженные, при галстуках – мы, вытягивая от нетерпения шеи, медленно переступали ногами в солидной и воспитанной театральной очереди. Билетерши в дверях не оказалось. Вместо нее усатый гренадер с обтянутыми ляжками рвал билеты, а корешки колол на трехгранный штык.
– Елки-палки! – от восхищения замотал головой Миша. – В «Березке» ты такое увидишь?!
– Хе! – сказал я. – Нашел, что вспоминать!
Дальше, в глубине вестибюля, стояли три румяные девушки в сарафанах и средняя держала на вытянутых руках хлеб-соль. Ну, девушек этих с хлебом-солью мы обошли. Черт его знает, может, начальника какого ждут на спектакль, а мы тут выпремся. Миша только, глотнув слюну, сказал:
– Между прочим, старик, с этой самодеятельностью мы сегодня останемся без ужина. Чувствуешь?
– Чувствую, – огрызнулся я. – Говорил тебе: не возись со штанами. Сходил бы в неглаженных – не облез, Зато успели бы забежать в «Незабудку» – перекусить.
Миша хотел чтото ответить, раскрыл рот и – оцепенел. Возле колонны четвертая девушка торговала настоящими блинами. Некоторые загодя пришедшие зрители уже наедались ими, держа в руках бумажные тарелочки.
– Еще есть время, – толкнул я застывшего Мишу. – Возьмем по парочке.
– Зачем по парочке, – очнулся Миша. – Возьмем по четыре. Блины – это вещь… под водочку. Так они не идут.
– Господи! – сказал я. – Что ж ты топчешься?! Давай тогда бегом – на второй этаж, в буфет. Выпьем по стаканчику – и сюда, закусывать.
– Ты что, тронулся?! – вытаращил глаза Миша. – Там же дикая наценка. Театральная. В буфет ему, пижону, – когда гастроном в трех шагах.
Мы кинулись к выходу.
– Браток! – сказал Миша, хватая гренадера за рукав. – Выпусти нас! Смотри – мы даже не одетые. Только доскочим тут в одно место – и сразу назад.
– Нельзя, товарищи, не положено, – нахмурился гренадер.
– А ты будь человеком! – сказал Миша.
– Все, все! Через пять минут начало!
– Товарищ! – взмолился я. – Посмотри – из нашей форточки уже дым идет! – я ткнул пальцем в окно на какую-то дымящую трубу. – Мы утюг дома забыли!
– Ладно, – сдался гренадер. – Только по-быстрому…
В театральном буфете, куда мы скоро прибежали, было уже проще. Два стакана томатного сока, хоп, хоп! – и тара подготовлена. Конечно, в домашних условиях делаешь по-другому: сначала льешь водку, а уже сверху томатный сок. Но в театре – не дома. Театр, в этом смысле, имеет свои недостатки.
– Ну, – оказал Миша, катнув под столом пустую бутылку. – Быстро вниз, а то блины расхватают.
Блины внизу не расхватали, однако продажу их уже закончили, поскольку звенел как раз третий звонок.
– Дочка! – отчаянным голосом сказал Миша. – Мы эту постановку уже видели. Там первое действие – мура, мы сразу на второе пойдем.
– Нельзя, мальчики, – улыбнулась продавщица. – Запрещают нам здесь. Или ждите антракта, или поднимайтесь в буфет. Какая вам разница – блины-то все равно оттуда.
В буфете блинов оказалось навалом. Как это мы сразу не сообразили. Мы взяли по восемь штук.
– Елки-палки! – сказал Миша, расстроенно глядя на наши полные тарелки. – Как же их теперь есть… без водки. Если бы сразу… А ну сиди здесь, жди, я пойду с этим усатым потолкую. Какая ему теперь разница – постановка так и так началась.
…Между предпоследним и последним антрактами Миша и гренадер сошлись возле дверей врукопашную – этот змей принципиально не хотел выпускать нас за третьей бутылкой…
Сейчас Миша лежит в больнице, с двойным переломом ноги. Он сломал ее, когда мы отступали по лестнице от гренадера и трех гусар, прибежавших ему на выручку. Но духом Миша не упал. Недавно я навестил его, отнес передачу. Разные там апельсины-мандарины и кое-что другое в банке из-под сливового компота.
«Иди под окно», – написал Миша. Я пошел.
Миша стоял одной ногой на подоконнике, вцепившись руками в раму. Ждал меня.
– Ну как, достал?! – крикнул он через приоткрытую форточку.
– Ага! Вот они! – я помахал толстой пачкой абонементов. – На весь сезон!
– Молоток! – похвалил меня Миша. – Смотри, без меня не ходи! Я скоро выпишусь!..
НЕМНОЖКО ВЫДУМКИ…
Культбытсектор Муся Прозрачных, ставя нам первую тройку за относительную чистоту, сказала:
– Ну вот, ребята. У вас стало опрятнее. Честное слово. Теперь надо придумать что-нибудь более эффективное. Систему штрафов, например. Вы же такие изобретательные.
Мусино предложение показалось нам дельным. Мы тут же сорвали расписание дежурных и повесили вместо него прейскурант нарушений.
За курение в комнате – 10 копеек.
За лежание на постели в верхней одежде – 15 копеек.
За ругательство – 5 копеек (пословно).
За плевание на пол – 8 копеек.
В первую неделю сумма штрафов составила 6 рублей 84 копейки. Мы упразднили банку изпод компота «Слива» и завели глиняную кошку-копилку.
Дальше дело пошло хуже. Система чувствительно била по карману. Мы прикусили языки, стали курить в коридоре и плевать только в урну.
Как-то вечером к нам зашел первокурсник Рецептер обменяться мнениями по вопросу связи высшей школы с производством. Мы лежали под одеялами без верхней одежды и слушали Рецептера. Жора Виноградов сказал:
– По-моему, у него скоро вылезут волосы – он слишком много думает.
– С кудрявыми это чаще всего случается, – подхватил я. – Обычно они лысеют в одну ночь.
– Ох, и противный он будет без волос, – хихикнул Игорь Трущеткин. – Ада его наверняка бросит.