Надев тиару на голову, Маргарита подходит к моему зеркалу словно королева.
– Теперь я похожа на принцессу?
– Si. Однажды все hombres[4] в Панче станут в очередь, чтобы потанцевать с тобой. – Если папа разрешит. Мексиканские папы не самые кроткие родители, и мой не исключение. Он суперстрогий, когда речь идет о том, с кем его дочери могут танцевать, говорить или встречаться.
Мне ли не знать. Я – старшая дочь Оскара Сандоваля, одного из самых востребованных адвокатов в Мексике. Он знаменит тем, что представляет интересы могущественных бизнесменов и политиков. Его клиенты щедро платят ему, чтобы он вытащил их из передряг. Не нужно говорить, что он отлично справляется со своей работой.
Маргарита стоит перед моим зеркалом, накручивая на палец свои длинные кучерявые волосы, как будто они могут выглядеть плохо.
– Сыну дона Круза уже девятнадцать, знаешь ли.
– Да, знаю. – Наши семьи собираются вместе каждый год. В детстве мы с Рико играли и часто попадали в неприятности. Наши родители шутили, что мы идеально подходим друг другу. Но в последние несколько лет у Рико появились другие интересы, и он отдалился. В прошлом году ему было интереснее переписываться с другими девушками, чем разговаривать со мной, так что я не особенно жду сегодняшнего вечера.
– Он papacito[5], Далила! Тебе стоит с ним встречаться.
– Я не ищу papacito, – отвечаю я ей.
– А что, если ты до конца жизни останешься одна? Ой, – смеется она. Это завораживающий звук, который часто раздается в коридорах «Ла Хоя де Сандоваль[6]» – поместья, где я родилась и которое всегда буду считать своим домом.
Лола, наша домоправительница, врывается в мою комнату. Она работает тут с тех пор, как мне исполнилось пять. Ее веселая улыбка всегда делает мой день ярче, особенно когда она поет во время работы. Клянусь, она сама придумывает песни. Иногда они на испанском, а иногда – на английском. Она знает оба языка, потому что родилась в туристическом городке Пуэрто Валларта. В молодости папа учился в университете в Нью-Йорке и получал стипендию. Он настаивает, чтобы мы общались на английском как можно больше, чтобы в будущем смогли говорить на двух языках и получить хорошую работу. Он даже отправил меня в частную среднюю школу в Техасе.
– ¡ Hola, niñas! Su mamá quiere que bajen en cinco minutos. La familia Cruz estará aquí para la cena[7], – объявляет Лола.
– Уже через пять минут? ¡Dios mío![8] – Мне нужно подготовиться. – Маргарита практически вылетает из моей комнаты, а ее кудряшки подпрыгивают с каждым шагом.
– Энергии у нее хватит на пять человек, – говорит Лола и снимает мое грязное постельное белье, морщась при звуках новой песни. – Сделай эту música потише, пока твоя мама не начала ругаться. Ты же знаешь, ей не нравится этот безумный ор, замаскированный под музыку.
– Это потому, что она не вслушивается в слова.
Лола вскидывает бровь.
– Слова? Это теперь так называется? Как по мне, больше похоже на чепуху.
– Ты старомодна, – говорю я ей. – Ты все еще считаешь, что мужчины должны за все платить, открывать двери женщинам и…
– Нет ничего плохого в том, чтобы мужчина проявлял уважение к сеньорите, Далила, – отвечает она, совершенно в этом уверенная. – Однажды ты поймешь.
Конечно, приятно, когда парень открывает мне дверь, но я не собираюсь стоять и ждать, пока он это сделает, если легко могу справиться сама.
– Лола, похоже, что я собираюсь на охоту? – спрашиваю я, глядя на свое отражение в зеркале. Мои волосы убраны в длинный хвост, чтобы они не лезли в лицо весь вечер. Я подвела глаза и накрасила ресницы, но на улице так жарко, и я не хочу краситься сильнее, опасаясь, что все потечет и я буду выглядеть как клоун.
Лола склоняет голову на бок, обдумывая мой вопрос.
– Ты – дочь одного из самых важных людей в Мексике, – говорит она, бросая работу и направляясь к моему шкафу в другом конце комнаты. – Джинсы и майка не подходят для встречи гостей.
– Я не хочу выделываться.
– Это не выделывание, Далила. Ты представляешь себя с достоинством. – Она достает короткое желтое платье, которое мама купила мне во время поездки в Италию в прошлом году. – ¿Que tal esté[9]?
На нем все еще висит этикетка.
– Это для особых событий, Лола.
– Воссоединение с сыном дона Круза может стать особым событием.
Глубоко вздохнув, я беру у нее платье и срываю бирку.
– Почему у меня такое чувство, что все в mi familia[10] хотят выставить меня какой-то диковинкой?
Лола собирает в кучу мои простыни и направляется прочь из комнаты.
– Они хотят, чтобы ты была счастлива.
– Я могу быть счастлива и без парня в моей жизни, – кричу я ей вслед.
– Конечно, сеньорита. Но любовь смягчает женщину.
Смягчать меня? ¡Que asco![11] Фу!
Мне не нужно быть мягкой. И мне не нужен парень для счастья. У меня есть mi familia и занятия… и «Ла Хоя де Сандоваль». Вся моя жизнь распланирована, и в ней нет времени на серьезные отношения. По крайней мере, пока я не закончу медицинскую школу через девять лет.
Я выглядываю в окно на красочный сад. Mi mamá пристально следит, чтобы за ним хорошо ухаживали и местные цветы Мексики не теряли своих ярких красок. Думаю, это напоминает ей об abuela[12], которая раньше продавала цветы на рынке в Соноре, чтобы у них на столе была еда. Особенно она гордится cempasúchil[13], яркими оранжевыми бархатцами, которые мы используем во время традиционных праздников.
Мама не дает нам забыть, что теперь у нас привилегированная жизнь, о которой многие люди в моей стране только мечтают.
Надев выбранное Лолой платье, я спускаюсь по винтовой каменной лестнице с яркими маленькими керамическими вставками в каждой ступеньке. Все детали «Ла Хоя де Сандоваль» были спроектированы моими родителями, чтобы создать оазис для нашей семьи.
Проходя мимо кабинета отца, я слышу, как он что-то горячо обсуждает с доном Крузом.
– Теперь он мой клиент, – слышу я, как папа раздраженно говорит дону Крузу. – Я его не предам.
– Ты должен дать необходимую нам информацию, Оскар, – отвечает дон Круз, когда я заглядываю в комнату через приоткрытую дверь. – Мы же с тобой старые друзья.
– Это не обсуждается, – сурово заявляет папа и скрещивает руки на груди. – Ты мне как брат, Франциско. Никогда больше не дави на меня.
Суровое выражение его лица быстро смягчается, когда он видит, как я наблюдаю за их разговором из коридора.
– А, ты наконец закончила, cariño[14], – окликает меня папа, выходя из кабинета. Он уводит меня во двор, и дон Круз следует за нами.
– О чем вы говорили с доном Крузом? – спрашиваю я.
– Nada[15] , Далила, – говорит он. – Просто скучные дела.
Мне хочется расспросить его, но во дворе к нам присоединяются все остальные.
– С каждым годом ты становишься все красивее, юная леди, – заявляет донья Круз.
Все три гостя сидят на стульях с подушками в нашем открытом дворике, пока мама подает им какой-то бренди янтарного цвета. У дона Круза его фирменные большие усы, а одет он в серый костюм с красным платком, торчащим из переднего кармана и кричащим о богатстве. Донья Круз выглядит так, словно весь день провела в салоне лишь ради этой маленькой вечеринки. Ее волосы убраны в сложную прическу, а платье, вышитое блестками, сверкает в свете фонарей.
Их сын Рико явно изменился за последний год. Очевидно, он ходил в спортзал и заботился о своем теле. Вместо повседневной одежды, которую носит большинство знакомых девятнадцатилетних парней, на нем костюм, сшитый на заказ и подогнанный под его стройную фигуру. У него короткие волосы, из-за чего он выглядит уверенно и брутально. Это опасное сочетание.
Рико приветствует меня одобрительным кивком.
– Помнишь, как мы перевернули один из горшков с цветами твоей матери, когда играли в прятки в детстве? – спрашивает он. – Ты так интересовалась теми цветами, но, кажется, твои вкусы изменились. Отец говорил, ты собираешься поступить в медицинский университет в следующем году.
– Да. Я хочу стать кардиохирургом, – говорю я им.
– Ого, – произносит донья Круз, явно впечатленная. – Амбициозно.
Мама натягивает на лицо теплую улыбку.
– Мы гордимся Далилой.
Я знаю, что она думает о моем старшем брате Лукасе. Если бы не его сердечные шумы, он все еще был бы жив. Хотя его нет уже три года, я думаю о нем каждый день и мечтаю, чтобы он был здесь. Я знаю, что мама тоже.
Дон Круз поворачивается к папе.
– Хорошо, что у меня нет дочерей. Я бы не отпустил их в университет и даже из дома без телохранителя.
– Мы с сестрами вполне способны позаботиться о себе, – резко отвечаю я.
– Уверен, что легко заботиться о себе, когда вы живете в Панче, – вставляет Рико с хитрой ухмылкой. – Но Панче – ненастоящий мир.
Я вскидываю бровь.
– Ты говоришь, что моя жизнь – фальшивка, сеньор?
– Я говорю, что есть целый мир, о существовании которого ты не подозреваешь.
Я собираюсь бросить ему вызов, когда мама кладет руку мне на колено, призывая замолчать.
Появляется Лола и объявляет, что ужин готов, и я выдыхаю с облегчением. Надеюсь, тема разговора изменится, как только мы начнем есть. Прежде чем я успеваю пойти за всеми остальными в столовую, Рико встает на моем пути.
– Я не хотел тебя оскорбить, сеньорита.
– Ты меня не оскорбил, – говорю я ему. – Мне просто не нравится, когда меня считают слабой.
Рико протягивает мне руку. Очевидно, он не понял намек, что я не хочу сближения.
– Мой отец говорит мне обращаться с женщинами как с хрупкими цветами.
Я стараюсь подавить смешок, сорвавшийся с губ, но мне это не удается.
– En serio[16]? Это самое смехотворное заявление, которое я слышала. Я не цветок, и меня не нужно защищать. Я крепкая chica[17], которая может надрать задницу, если нужно.
– Правда? – Он оценивающе оглядывает меня. – Думаешь, ты крепкая?
Я киваю.
– Por supuesto que sí[18] .
Он скрещивает руки на груди.
– Ладно, донья Сандоваль. Может, покажешь мне, как ты сможешь защититься от парня вроде меня?
– Здесь?
– Именно.
– Не здесь, – говорю я ему. Я готова подтвердить свои слова, но не собираюсь смущать родителей.
– Я хожу в боксерский зал в Севилье, – говорит Рико. – Что, если я отвезу тебя туда и ты докажешь, что не цветок? Я даже дам тебе пару советов. Тебе нравится бокс?
– Бокс словно религия в моем доме. – Я росла за просмотром боев вместе с папой и Лукасом.
Рико поднимает голову и выпячивает грудь.
– Я полупрофессионал и скоро поднимусь в ранге.
Теперь пришел мой черед оценивающе глянуть на него.
– Ты полупрофессионал? Разве ты не тот парень, что плакал, когда порезался бумагой, делая самолетик?
– Это не считается. Мне было пять.
– Даже если так, ты не сможешь убедить моего папу позволить мне поехать с тобой в боксерский зал. – Мне бы хотелось выбраться, даже пусть и с Рико, парнем, который по глупости своей считает, что женщины – хрупкие цветы. Я покажу ему, что не так слаба, как он думает.
– No hay problema[19], – уверенно отвечает Рико. – К концу этого ужина твой папа согласится. Он считает моего отца семьей. Поверь мне.
Во время ужина Рико говорит папе, что хочет взять меня в зал.
Подняв бровь, тот смотрит на меня с любопытством.
– Ты хочешь боксировать, Далила?
– Si, – отвечаю я ему. – Хочу показать Рико, что я не хрупкий цветок.
Я крепкая chica и могу за себя постоять.
Третья глава
Райан
Боксерский клуб «Одинокая звезда» в Лавленде, Техас, напоминает мне спортзал, в котором я тренировался в Чикаго. В обоих залах занимаются преданные спорту боксеры в надежде когда-нибудь стать профессионалами. Большинство парней, которые ежедневно приходят сюда, как и я, пытаются тренироваться как можно больше.
– Где, черт возьми, ты был, Хесс? – окликает меня из-за стойки поклонник стероидов Ларри, когда я захожу. – Обычно ты приезжаешь сюда с первыми лучами солнца.
– Кое-что случилось, – говорю я ему.
– Понял, бро.
Он бросает мне белое боксерское полотенце, постиранное так много раз, что логотип почти исчез. Я ловлю его одной рукой и направляюсь в маленькую раздевалку в другой стороне спортзала. После разговора с Полом сегодня утром мне точно нужно побыть здесь. Это единственное место, где я чувствую себя дома, где я контролирую свою судьбу. Раньше бокс был моим единственным спасением, теперь он часть моей жизни. Пот и боль не пугают меня. Когда я дерусь, мой разум спокоен, я могу сосредоточиться, не отвлекаясь, и никто и ничто мне не мешает.
Переодевшись, я нахожу свободную боксерскую грушу. Большая часть парней не любит здесь болтать, и это мне подходит. Обычно я не разговариваю, если мне нечего сказать.
– Смотри-ка сюда! Это наш местный хулиган, Райан Хесс, во плоти, – окликает меня мой друг Пабло. Он игнорирует негласное правило «не болтать». Он работает здесь пару дней в неделю и ходит вместе со мной в Лавленд Хай. – Думал, ты будешь на похоронах, – сказал он.
Я бью по груше для разогрева.
– Я там был.
– Чего свалил так рано?
Я прекращаю бить.
– Я не свалил, Пабло. Я был там. Я ушел. Конец истории.
Он ухмыляется, у него сколот передний зуб – знак, что он частенько рискует.
– Знаешь, что тебе надо?
– Уверен, ты скажешь мне вне зависимости от того, хочу я это слышать или нет. – Я бы игнорировал его, но забыл свои наушники в спортивной сумке, так что не могу его заглушить.
– Тебе нужно поработать над навыками общения.
Как скажешь.
– Может, я не хочу общаться.
Я снова бью по груше.
И снова.
Пабло говорит:
– Тебе нужна команда, потому что ты не можешь сражаться с миром в одиночку, Хесс. Ты не остров.
О чем он, черт подери, болтает? Какой еще остров?
– Ты слишком много читаешь о саморазвитии, Пабло. Почему бы нам не пойти на ринг и не побороться?
Он смеется, и этот звук разносится эхом по спортзалу.
– Ты не увидишь меня на ринге вместе с собой, Хесс. Слышал, ты вырубил Роача на прошлой неделе, – говорит он. – И Бенито на позапрошлой.
– Они потеряли сноровку.
Его губы изгибаются в изумлении.
– Они два здешних лучших бойца, pendejо[20]. По крайней мере, были, пока ты не пришел. Ты дерешься так, словно машешь кулаками всю жизнь.
Он не знает, что я был местным слабаком, когда был помоложе. В начальной и средней школе на западных окраинах Чикаго меня много били. Я мало говорил, и одежда моя была с вешалок в «Гудвилл». Я был изгоем, парнем, который не подходил тому обществу. Черт, я все еще не подхожу. И все еще мало говорю. Но я слишком рано узнал, что быть побитым – отстойно.
Однажды в седьмом классе Вилли Рэйберн, как обычно, гнался за мной после школы. Так как этот хулиган был у меня за спиной, я не обращал особого внимания на остальное, пока не врезался в старшеклассника по имени Феликс. Он жил в трейлере рядом с нашим.
Он спросил, почему я боюсь Вилли. Я пожал плечами.
Он спросил, хочу ли я научиться драться. Я кивнул.
После этого я время от времени я встречался с Феликсом на небольшой лужайке за нашим трейлерным парком, и он учил меня боксировать. Он сказал, что его отец был боксером и что, если я научусь бить как профессионал, парни вроде Вилли Рэйберна оставят меня в покое.
Помню, как в первый раз подрался с Рэйберном. Это было славно.
Произошло это в школьной столовой. Я разговаривал с красивой девушкой по имени Бьянка. Подошел Вилли и сказал Бьянке, что я мусор из трейлера, мать которого – пьяная шлюха. Я терпеть не мог, когда люди узнавали, что я живу в старом грязном трейлерном парке на окраине города. Маму частенько навещали случайные парни, но она не была шлюхой. Она надеялась, что один из них останется достаточно долго, чтобы позаботиться о ней. А они лишь оставляли ей фингалы и желание напиться.
Я ненавидел свою жизнь, отца, который ушел, маму и Вилли Рэйберна.
В тот день все, что я сдерживал внутри, вырвалось наружу, словно извержение вулкана. Я больше не собирался себя жалеть и изображать жертву.
Прежде чем он успел ударить меня или толкнуть на землю, я врезал Вилли крепким левым хуком. Вилли упал, и я сразу же насел на него, без перерыва нанося удары, а по моему лицу текли слезы досады. Мои кулаки летали, пока трое воспитателей, следящих за обедом, не оттащили меня.