Отец затормозил, повернув на авеню Конституции, и впереди показалось здание музея.
– Там сейчас начнется полная неразбериха, – заметил он.
Подъехав ближе, мы увидели офицеров охраны, которые устанавливали деревянные заграждения поперек тротуаров, и съемочные группы новостных служб, выгружавшие камеры и прочее оснащение из грузовичков. Все расцвечивали красные и синие огни полицейских машин, заполонивших улицу.
К подземному паркингу было не подобраться, поэтому мы оставили автомобиль напротив Смитсоновского музея естественной истории и отправились дальше пешком.
На пропускном пункте отец сунул охране удостоверение, и мы зашагали по массивным ступенькам вверх, ко входу.
– Ищут улики, – заметил он, кивком головы указывая на копов, которые светили фонариками в кусты перед зданием.
Происходящее казалось абсурдом.
Мы зашли в центральную ротонду, и первым делом я увидел там пару детективов, опрашивающих уборщиков. Те нервничали так, словно гигантские колонны вокруг них были решетками камеры предварительного заключения.
– По-твоему, они свидетели или подозреваемые? – спросил я.
Отец лишь пожал плечами:
– Хороший вопрос.
По дороге я оглянулся через плечо, пытаясь оценить ситуацию. Обычно дневной свет создавал в коридоре яркую солнечную атмосферу. Но сейчас здесь царил жутковатый сумрак, а некоторые углы были совершенно темными.
Мы остановились, чтобы заглянуть в зал с табличкой «Импрессионизм/Галерея 85», где Маргарет и я видели копииста перед «Женщиной с зонтиком». Однако вход перегораживала ярко-желтая полицейская лента. Внутри оперативная бригада исследовала большой участок стены, где прежде висела картина.
– Ого, – сказал папа, увидев пустое место. – Ничего себе!
– Что пропало? – спросил я.
– «Ребенок с игрушками», – ответил он. – Ренуар.
– Невероятно, – выдохнул я.
В соседней галерее было еще оживленнее.
– Две другие картины похитили оттуда, – сказал отец. – «Урок танцев» Дега и «Девушка в белом» Ван Гога.
– Ренуар, Дега и Ван Гог, – я покачал головой. – Этот парень на ерунду не разменивается.
– Да уж, – сказал отец.
На лифте мы спустились под землю, на минус третий этаж, где располагался офис службы безопасности. Мрамор и песчаник придавали музею сходство с древнеримским храмом, но интерьер помещения безопасников словно скопировали из научно-фантастического кино. Мебель была из черной кожи и серебристого металла, а стены чуть ли не сплошь покрывали мониторы, позволявшие наблюдать за всем зданием.
Один мужчина, в стильной черной футболке и черных же джинсах, говорил с английским акцентом по мобильному телефону в углу офиса, другой яростно печатал что-то на центральной компьютерной консоли. Британец старался, чтобы его голос звучал спокойно, но мерил комнату шагами и выглядел каким угодно, но только не спокойным.
– Нет, сэр, у меня все под контролем, – совершенно неубедительно заявил он собеседнику. – Мы с этим разберемся.
Человек за компьютером поднял глаза и увидел моего отца:
– Рад, что ты пришел, Джим.
Он был грузным, с крупным луноподобным лицом. Бледность и круги под глазами создавали впечатление, что этот тип либо толком не спит, либо прячется от солнца. Пиджак на нем перекрутился, галстук съехал набок, и весь он казался помятой развалиной.
– Хочу, чтобы ты просмотрел данные с… – Он оборвал себя на полуслове, заметив меня: – А это кто?
– Эрл, это мой сын Флориан, – сказал папа. – История длинная… В общем…
Продолжить ему не дали: дверь распахнулась, и в помещение ворвались еще двое. Я узнал Сирену Миллер, начальницу службы охраны музея и папиного старинного друга: она приезжала к нам в гости, когда мы только перебрались в Вашингтон. Сейчас ее сопровождал высокий афроамериканец в темно-синем костюме с галстуком в тон – в отличие от Эрла, свежий и подтянутый и, в отличие от Британца, не старавшийся выглядеть спокойным. Он был совершенно спокоен и собран.
– Джим, это специальный агент Маркус Риверс из команды ФБР по расследованию преступлений, связанных с искусством, – представила своего спутника мисс Миллер.
– Рад познакомиться, – отец пожал ему руку.
– А это Джим Бэйтс, – продолжила Сирена. – Он консультирует нас, так что я попросила его о помощи, и… – Как и Эрл, увидев меня, она запнулась: – И он зачем-то привел с собой сына.
Риверс взглянул на меня – скорее с любопытством, чем недовольно, – и повернулся к моему отцу:
– Я бы сказал, наша ситуация – не совсем из серии «Приведем детишек, покажем им нашу работу». Я не прав?
– Прошу прощения, – ответил отец, – но Флориан, похоже, видел нечто… интересное. И, мне кажется, вы должны об этом услышать.
– Интересное? В каком роде?
– Расскажи им, – попросил меня отец. – Настолько точно и конкретно, насколько сможешь.
На меня уставились все. Даже Британец, который уже закончил телефонный разговор. Я робел перед этой компанией, тем более что в ней находился спецагент ФБР. Но, сделав глубокий вдох, приступил к повествованию:
– Примерно четыре недели назад моя подруга Маргарет и я увидели в зале с автопортретом Ван Гога светловолосого туриста. Он спал на диванчике – примерно четверть часа, пока не подошла его жена с младенцем.
Слушатели казались сбитыми с толку, однако меня это не остановило:
– Затем, две недели спустя, мы заметили художника, который копировал картину Моне «Женщина с зонтиком». Он был темноволосым. Одет как типичный студент, изучающий живопись. Совершеннейший хипстер. Учится в Университете Джорджа Вашингтона и живет в общежитии Филиппа Амстердама. Я делаю на этом акцент, потому что в это общежитие не принимают женатых и студентов с детьми. Такие должны жить где-то в других корпусах – я проверил в интернете.
Тут Британец нетерпеливо перебил меня:
– К чему это все? Исчезли предметы искусства на общую сумму в шестьдесят пять миллионов долларов. А мы слушаем детский лепет о каких-то пустяках. У меня только что был крайне неприятный разговор с начальством в Англии, и я заверял, что мы действуем оперативно.
Игнорируя его, я сосредоточился на агенте.
– Спящий отец семейства и художник в галерее – один и тот же человек, – сказал я. – Полностью изменивший внешность.
– Мы что, продолжим слушать это? Серьезно? – спросил Брит. – Каждая упущенная секунда – шанс убраться еще дальше для похитителей!
– Почему ты думаешь, что это один человек? – спросил агент.
– Оба носили кеды «Европа» – это такая марка беговой обуви, которую можно найти только в Восточной Европе. Оба – левши. И на щеках у них совершенно одинаковые шрамы. Я не думаю, что это один человек, – я в этом уверен.
Риверс, очевидно, пока не знал, как к этому отнестись.
– А, и вот еще что, – сказал я. – Два зала, в которых мы его видели и где он провел немало времени, – те самые, из которых только что украли картины.
И тогда агент улыбнулся:
– Что ж. Это действительно похоже на нечто интересное.
Глава седьмая. Картинка без звука
Моя история о человеке в кедах «Европа» заинтриговала агента Риверса. Но в смысле зацепок и возможных следов она имела далеко не первостепенное значение. Прошло уже две недели с того момента, как мы с Маргарет видели того типа. А преступление в музее произошло только что. Нужно было собирать свежие улики и смотреть записи с камер наблюдения.
Риверс позволил мне остаться, поскольку каждый копиист должен был получить разрешение на работу в музее. Улучив минутку, агент собирался раздобыть документы к этим разрешениям, чтобы я мог посмотреть на фото на анкетах и попытаться узнать того типа. Предполагалось, что до тех пор я буду сидеть у стеночки и ждать.
Молча.
О последнем мне напомнили не единожды. Но я не расстроился. Шло расследование настоящего дела, и мне предложили место в первом ряду, а в роли одного из хороших парней был мой отец. Запредельная круть! И я внимательно слушал, как взрослые воссоздают картину событий.
– Итак, с самого начала… – сказал Риверс. – Как кому-то удалось снять со стен три картины, не врубив сигнализацию?
– Мы обновляли софт системы безопасности, – объяснила мисс Миллер. – За это отвечал Эрл.
– Точно, – подтвердил Эрл. – Обновления проходят каждые несколько месяцев, но это была первая капитальная модернизация за много лет. Всю систему пришлось отключить для перезагрузки. Что значит – ни камер, ни датчиков движения, ни сигналов тревоги. На время обновления система, считайте, полностью ослепла.
– Вы должны были принять какие-то контрмеры, – заметил Британец.
– Мы так и сделали, – отозвалась мисс Миллер. – Совместили графики дежурств, чтобы на время обновления расставить по периметру дополнительных охранников.
– И они ничего не видели? – спросил мой отец.
– Ничего необычного.
– Прошу прощения, – вклинился агент, глядя на Британца. – Напомните, кто вы?
– Оливер Хоббс. Я из страховой компании.
– Во время перезагрузки вы находились здесь?
– Нет, меня вызвали после того, как обнаружили пропажу картин.
– И когда это произошло?
– Система отключилась в четверть второго, а в час тридцать две минуты все заработало вновь, – ответила мисс Миллер. – Смотритель включил тревогу в час пятьдесят две.
Риверс записал время в своем планшете.
Слова о смотрителе напомнили мне недавнюю сцену в ротонде, когда мы только пришли в музей. И теперь, просмотрев мониторы, я увидел, что полиция до сих пор опрашивает уборщиков. Пятеро дожидались у фонтана, а еще двое разговаривали с детективами поодаль. Все уборщики были в одинаковых синих комбинезонах. Свои тележки они выстроили в два ряда по четыре штуки у дальней стены. Я пожалел, что мониторы не транслируют звук, и я не могу подслушать, что там происходит.
На другой паре экранов я увидел группу криминалистов, ищущих улики в ограбленных залах. Они работали на удивление методично. Затем что-то меня насторожило, и я вернулся к картинке из ротонды.
Тележки стояли двумя рядами, по четыре штуки в каждом. Итого восемь. А уборщиков на картинке было только семь. Одного не хватало. Я проверил на других мониторах, ища кого-нибудь в синем комбинезоне.
Никого похожего.
– Пап! – выпалил я. – Папа!
Разговор за столом резко умолк: все уставились на меня.
– Флориан, от тебя требуется сидеть тихо, – нетерпеливо сказал отец. – Мы специально заостряли на этом внимание.
– Один из уборщиков исчез, – сказал я, указывая на монитор.
– О чем ты? – спросил агент Риверс.
– Здесь восемь тележек, но только семеро уборщиков, – объяснил я. – Откуда взялась лишняя тележка?
Агент вперил взгляд в экран и, тыча в него пальцем, пересчитал каждого. Семь. Риверс ничего не сказал. Просто выбежал из помещения, а Сирена и Эрл рванули следом.
Таким образом, я остался в компании отца и Хоббса, страховщика. Папа подошел и сел со мной рядом.
– Прости, – сказал я. – Знаю, мне не разрешалось говорить, но…
– Ничего, – успокоил он. – Здорово, что ты это заметил… хотя, наверное, для них – не очень здорово.
На экране мы видели Риверса, который горячо говорил что-то агентам, отведя их в сторону. Я снова пожалел, что у мониторов нет звука.
– Я задолжал тебе крупное извинение, – сказал Хоббс, подходя и протягивая мне руку. – Я был расстроен и взвинчен и сорвался на тебе. Надеюсь, ты меня простишь.
– Конечно, – ответил я. – Когда двенадцатилетний ребенок лезет на твое место преступления – это кого угодно взбесит. Я бы сам наверняка реагировал так же.
– Оливер Хоббс, – представился он, пожимая мне руку.
– Флориан Бэйтс, – отозвался я. – Вы говорили, что работаете на страховую компанию, правильно?
– Да, – ответил он. – Музей вызвал меня сразу после того, как позвонил твоему отцу.
– Наши с Оливером пути часто пересекаются, – добавил папа.
– Да, твой отец – один из лучших в своем деле, – сказал Британец. – Мне стало спокойнее, когда я узнал, что он будет участвовать в расследовании.
Мы не успели продолжить разговор: вернулся агент Риверс с остальными.
– Как тебя зовут? – обратился он ко мне, стуча по клавишам главной консоли.
– Флориан Бэйтс.
– Сколько тебе?
– Двенадцать.
– Что ж, двенадцатилетний Флориан Бэйтс, ты официально признан более сообразительным, нежели детективы из Центрального департамента полиции. Они понятия не имеют, куда подевался уборщик. – Он повернулся к мисс Миллер: – Вы можете вывести с камер безопасности записи начиная за полчаса до ограбления?
– Конечно.
Она кивнула Эрлу, тот уселся и начал печатать. Через секунду на мониторах появились кадры, сделанные этой ночью. Внизу каждого экрана отобразилось время – двенадцать сорок пять.
– Что вы ищете? – спросил папа.
– Уборщика, который выглядит виноватым, – откликнулся агент.
Даже в ускоренном воспроизведении записи оказались невероятно скучными.
Мы просмотрели примерно до половины, когда Хоббс покачал головой и пожаловался:
– Они все одинаковой комплекции. В одинаковой униформе. И все смотрят на пол, а не вверх, на камеры.
– Я не говорил, что будет легко, – заметил Риверс. – На что похожи ботинки, о которых ты рассказывал?
Через пару секунд до меня дошло, что он обращается ко мне.
– Что-что? – переспросил я.
– Ты сказал, что этот парень носил какую-то особую обувь, – растолковал агент. – Если тот парень – наш парень, на нем и сегодня могли быть те же ботинки. И мы сумеем их увидеть.
Об этом я даже не подумал.
– Блестяще, – сказал Оливер. – Все смотрим на обувь.
Я впервые поднялся с дивана и встал рядом с остальными, изучая каждую пару обуви на экране. Сперва это увлекало. Затем начало нервировать. И наконец я почувствовал смущение. Мы крутили видео туда-сюда больше полутора часов и не обнаружили никакого следа мужчины в кедах «Европа». А ведь я был так уверен, что мы его отыщем. Так уверен, что стану героем. Но моя зацепка оказалась барахлом.
– Похоже, я ошибся, – тихо сказал я.
– Не парься, – сказал агент, по-дружески кладя руку мне на плечо. – Я все равно хочу, чтобы ты просмотрел анкеты: вдруг узнаешь его. Никогда не известно, что сработает.
Примечания
1
Скрэббл – настольная игра, где нужно составлять слова из букв. Другое название – «Эрудит».
2
Куантико – город в США, где находятся Академия ФБР, Лаборатория ФБР и другие ведомства.
3
Molto difficile.
4
Vehiculul meu aerian e plin cu maimute! (рум.) – Мой звездолет полон обезьян!
5
В данном случае – сокращение от «округ Колумбия».