Идрис продолжал:
– Но он очень недоволен тем, что забросили спорт сами и не учите теннису сына, – девушка кивнула головой, соглашаясь со словами Пустова. Потом тяжело задышала, да так, словно бы сердце выскакивало из груди. От потери сил распласталась в кресле и с трудом произнесла на одном выдохе:
– Пожалуйста, прекратите…
– Воды, – воскликнул Дмитрий, спустя пару секунд добавил, – и микрофон в зал.
Лариса, постукивая каблуками так, словно Чапаев по белогвардейцам из «Максима» стрелял, выбежала в зал со стаканом воды и микрофоном. Сначала дала девушке попить. Та жадно присосалась к живительной влаге, за пару глотков осушив до дна. Потом Лариса буквально всучила ей микрофон. Та с неохотой его приняла, всем видом давая понять, что не в состоянии разговаривать. Но Идриса это не волновало. Он желал, дабы каждый услышал подтверждения его словам в каждой сказанной ею фразе, и не собирался давать бедняжке поблажек, пусть бы она даже при смерти тут валялась, очевидно, не в состоянии даже при этом хоть что-нибудь молвить. Деньги сами себя не заработают.
– Всё в порядке? – спросил он, настырно ожидая ответа «да».
– Да… – отвечала девушка, заливаясь слезами и тяжело дыша. Сидела вся бледная в полусознательном состоянии. Ей было так плохо, что от недостатка воздуха она буквально разорвала воротник, сорвав верхнюю пуговицу, душившую её в тот момент. А ком в горле от волнения, казалось, становился всё больше, не давая нормально дышать.
– Тогда ответь, пожалуйста, в микрофон, чтобы все слышали. С кем я разговаривал?
– С моим отцом…
– Что с ним случилось?
– Он был офицером в армии, командовал батальоном и погиб в Чечне в 2000 году. Мне тогда было всего десять лет.
– Муж, я так понимаю, тоже офицер, если ваш отец остался им доволен, да?
– Да…
– А что с теннисом?
– Я примерного с того же времени, что пошла в школу, начала заниматься настольным теннисом. Меня тренировал отец. Играть со старой ракеткой не выходило, и я завалила последние соревнования. Сильно тогда расстроилась, что увидел он, сказав: «Тебя подвела ракетка». Не для того она стиля игры, что я взяла себе на вооружение. Перед последней командировкой в Чечню он пообещал, что когда вернётся, купит мне новую, но, как вы уже поняли, он навсегда остался там, – вытерла слёзы.
– А что про сына? Он тоже теннисист?
– Да, – усмехнулась, насколько сумела со своим заплаканным видом, – та же самая проблема, что и у меня тогда. Не та ракетка. Но он уже сам перехотел заниматься.
– Какая замечательная история, – подытожил Пустов, заканчивая разговор с ней, – встаньте.
Та с трудом могла стоять на ногах, но повиновалась. Идрис обнял её крепко-крепко, словно отец и вполголоса, нежно, с любовью в голосе проговорил в полшума:
– Всё будет хорошо! Слышите?
– Да…
– Вы верите мне?
– Да-да…
– Лучше поверьте в себя, ведь я уже верю в вас!
– Хорошо! – отвечала она, и публика вновь раздалась бурными овациями. Дмитрий поцеловал её в щёку и усадил на место.
– Чудо! – произнёс маг, пока возвращался на сцену, – чудо здесь и сейчас!
Когда добрался, то развернулся, как заправский фигурист, на сто восемьдесят градусов перед публикой, заставив их подарить ему ещё одну порцию оваций. Соколов же потирал вспотевшие от волнения руки: «Ничего! Скоро будешь и не так перед ними выкручиваться, дабы доказать, что хоть что-нибудь можешь, кроме как вешать лапшу на уши…»
Пустов поглядел на публику, насладился их глазами, жадно ловившими каждое его движение, вплоть до подёргиваний век или губ, настолько пристально пронзали его восхищённые и одураченные взгляды, что гарцуя перед ними, словно породистый скакун, он получал даже некий экстаз, какой получает мужчина, ласкаемый его женщиной. Ему доставляло удовольствие доставлять удовольствие и видеть это возбуждение, сродни сексуальному. Это восхищение десятков жадных дамских глаз, мысленно расстегивающих Идрису рубашку – бесценно. Недаром после первого сезона «Баталии чародеев» был признан журналом «Дамский угодник» самым сексуальным и желанным мужчиной России. И пускай это было давно, с годами Пустов стал ещё соблазнительнее. Взять ту же самую трёхдневную щетину, или покрывшееся выделяющимися морщинами лицо, заставлявшее глядевших на него женщин представлять, как он, целуя живот, опускается всё ниже и ниже, предваряя райское удовольствие, ждущее ту везучую тигрицу, которую он осчастливит и которой повезло затащить первого на деревне альфа-самца в свою тёплую и уютную постель.
– А сейчас предсказание! – воскликнул Идрис и встал перед публикой так, чтобы казаться ещё таинственнее, будто каждый день играет с огнём, не чувствуя ни страха, ни даже малейшей мурашки на коже. Он продолжал, – через несколько секунд моя ассистентка выберет одного человека из зала, и я расскажу ему про будущее. Все приготовьтесь! Счастливчиком может оказаться каждый из вас!
Зрители в зале многие заметно взволновались, будто готовились к сдаче самого сложного экзамена во всём перечне предметов для вступительных испытаний. Каждый хотел стать тем счастливчиком, которому откроется будущее. Но в то же самое время все понимали, что повезёт только одному, а потому воспринимали происходящее как лотерею, как вытягивание билета со стола преподавателя. Повезёт или не повезёт?
Евгений лишь похихикал, прикрыв рот ладонью, чтобы никто не заметил. С одной стороны странно было то, что выбирал не сам ясновидящий, а его ассистентка. С другой же тут и без подсказок становится очевидно, что выбранный ею гость «тайной вечери» будет подставным.
Лариса вышла к зрителям, прошлась по рядам, внимательно осматривая зрителей в первых рядах. Дабы не быть замеченным Соколов сполз по сиденью ниже, словно змея, чуть вытащив камеру и выглядывая из-под спинки переднего одним глазком, как дешёвая версия Пирса Броснана в роли Джеймса Бонда.
Пройдя по рядам, глядя на каждого напряжённым взглядом, она остановилась на молодой девушке с краю. Показала на неё пальцем и взглянула на Пустова.
– Ты уверена? – спросил он с такой интонацией, будто сейчас вершится суд в Чистилище, и от выбора Ларисы зависит, попадёт ли несчастная в ад или же рай. Та от волнения вжалась в сиденье.
– Да!
Дмитрий улыбнулся.
– Тогда веди её сюда!
– Будет исполнено, – отвечала Лариса, подошла к ней и протянула руку. Та же…
Надо было видеть её глупое лицо с этими нелепыми кривляниями, изобразившее улыбку и радость столь «искренние», что Станиславский в гробу бы перевернулся от такой актёрской игры. Снять бы её лицо на фотокамеру, и эта картинка сразу же бы стала мемом первой тройки в хит-параде десятки лучших в году по версии скандального «MDK». Но, впрочем, учитывая, как многие люди страстно желают стать знаменитыми, то ей даже в чём-то можно позавидовать.
– Иди, иди сюда! Не бойся! – взгляд у Пустова был, как у педофила, встречающего свою «маленькую телом и разумом, но большую душой любовницу». «Увидел бы такое где-нибудь в тёмном переходе – с ума бы сошёл от страха…» – подумал Евгений, качая головой. Когда девушка вышла на сцену, он тут же принял нормальное положение на кресле и продолжил внимательно следить за происходящим.
– Как тебя зовут? – спросил Идрис.
– Кристина, – с лёгкой дрожью в голосе отвечала девушка.
– Мм… Кристина… – довольно промычал Пустов и тут же подал знак Ларисе, чтобы убиралась со сцены. Та ревниво посмотрела на Кристину, но исполнила требование своего начальника, мгновенно исчезнув за кулисами. Идрис продолжал, – страшно?
Она улыбнулась.
– Немножко.
– Не бойся, – улыбнулся Дмитрий, – это всё не страшно. Хотя тебя, конечно же, пугает другое, верно? – вопросительно взглянул на неё.
– Да… – кивнула головой Кристина.
– Твоё будущее! – продолжал Идрис, – но не сомневайся, он пугает всех. Даже меня. Поэтому я и не смотрю своего, ибо ужасно боюсь узнать, что со мной будет. Ты понимаешь, что это означает? – та помотала головой, – ты очень храбрая! Смелее меня. И знаешь ли, я тебе даже чуть-чуть завидую, хоть всем известно, что зависть – плохо, зависть – грех. Мне бы такое львиное сердце, как у тебя, и я бы этот мир покорил. А у тебя всё только впереди. Ничего не бойся, ты со мной, ты в безопасности, никто не укусит, – взял её за руки, – а сейчас сосредоточься и посмотри мне в глаза.
Та повиновалась. Идрис напряг глаза, будто Клинт Иствуд перед финальной дуэлью, и взглянул в её, вероятно, астральную душу. Смотрел долго – около минуты. За это время зал успел от напряжения с ума сойти: кто-то кулаки кусал, а кто дышал так нервно и неровно, будто родовые схватки начались, а принимать некому.
И тут, когда показалось что, от возбуждения уже стены начали гнуться, он отпустил её руки и отвернулся очень сильно перепуганный. Эта Кристина, пускай даже актриса, настолько поверила Пустову, настолько вжилась в роль, что её испуг от реакции Дмитрия был вполне себе реалистичным. Можно даже сказать, пугающе реалистичным. Ведь, мало ли что там увидел Идрис? Одному ему известно. Соколов же удручённо покачивал головой: «Кабы у девушки от его «предсказаний» нервный срыв не случился…» Во всём зале наступила гробовая тишина.
– Знаешь… – вздохнул Идрис, – всё сложно.
– Что там? – трясущимся голосом спросила Кристина.
– Я увидел печать безбрачия и ранней смерти, – зрители в зале начали взволнованно перешёптываться. Пустов продолжал, – Это произойдёт через три года. Ты по календарю ходила. У вас с молодым человеком будет ребёнок. Видел его душу, заключённую в нераскрывшемся бутоне розы. Волосы видел у него. Златовласый. И вьются они. Длинные. Рекой по карте распластались. Перед мальчиком выход на белый свет из чёрной двери, но он не может из неё выйти. Она захлопнулась перед ним. Это признак смерти его во время родов. Молодого человека вашего видел. Его паук в кокон замотал. Это значит, что мать потребует, чтобы он себе новую искал девушку, которая ему здоровое дитя родит. Видел, как вы стоите на одной ноге у края пропасти на сильном ветру. Падаете вниз и проваливаетесь под лёд, пытаетесь выбраться, но прорубь тут же покрылась толстым слоем льда. Это признак того, что вы не смиритесь с потерей вашей любви и уйдёте из жизни, сбросившись с моста в реку.
У девушки ноги подкосились.
– Лариса, воды! – крикнул Пустов. Снова послышалось сладостное цоканье тонких каблучков её белых лакированных туфелек. Тот продолжал, – с вами всё в порядке? – люди из зала вскочили на помощь, но Идрис остановил их, – всё хорошо! Всё под контролем! – приложил руку к её груди. Она сразу же задышала легче. Тут и Лариса с водой подоспела. Подала Кристине.
– Мне лучше… Спасибо! – отвечала та, отгородившись от стакана рукой.
Идрис покивал головой.
– Действительно храбрая! – помог ей встать, – Метку наложила мать твоего возлюбленного. Терпеть не может тебя. Да и сглаз сильный. Но тебе повезло: я знаю, как снять метку. Готова ли ты пройти обряд очищения?
– Да!
– Тогда потерпи чуть-чуть. Я приложу к твоему лбу свой защитный амулет, прочитаю молитву на староаланском языке. Если ты почувствуешь лёгкое тепло, то не бойся, не переживай. Это так действует обряд очищения. Всё будет хорошо! Ты готова?
– Да…
– Тогда начали!
Под взволнованный ропот особо впечатлительных зрителей он начал свой обряд. Приложил ко лбу Кристины свой амулет, вдавив посильнее, и начал произносить какую-то белиберду. Надо было видеть, как давился Евгений от смеха, еле сдерживая воздух внутри лёгких. Давно его никто так не смешил своим «великолепным» знанием своей вариации староаланского.
– Ушт халишба шуркумур белькисьти умуржан елды казы габир анной уштиклабульт манпаражэхор удчугук… – дальше пошло полушёпотом неразборчиво.
Закончив читать, Дмитрий спрятал амулет за грудью и повернул девушку к публике. На луб у неё запечаталось изображение перевёрнутой пентаграммы. Теперь точно все бабки города её за сатанизм заклюют. Она же, улыбаясь, как дура, вылупилась на зрителей, осознавая, что подкинутые ей за роль пару-другую лишних тысяч не стоили того, чтобы сейчас позориться на сцене пусть перед такой маленькой, но толпой.
– Обряд окончен! – объявил Идрис, – приняв пафосное положение своего тела, – теперь все печали обойдут тебя стороной. Не бойся идти к новым свершениям. Будут у тебя здоровые дети, а мама твоего парня тебя полюбит. Главное – верь в себя, и ничего не будет тебе преградой. Поняла?
– Я поняла вас! – отвечала она, улыбнувшись так, будто актриса в рекламном ролике, у которой прямо во время очередного дубля началась сильная диарея, но доснять кадры нужно позарез, не то режиссёр убьёт.
– Тогда иди с Богом. И я дарю тебе оберег, который в дальнейшем защитит тебя от сглаза. Главное – носить его у самого сердца не снимая даже во сне или в бассейне. И всё будет хорошо! Только не потеряй. Всё поняла? – вручил ей оберег.
– Да.
– Тогда можешь идти. Всё у тебя наладится!
Девушка, до этого вроде бы чуть не потерявшая сознание, чуть ли не вприпрыжку побежала к своему сиденью. А тем временем Пустов уже искал себе новую жертву для своих магических обрядов, остановившись в конце поисков на женщину лет пятидесяти. Сидела в очках, глупо хлопала ресничками, то ли слишком восхищённая чудесами Идриса, то ли просто недоразвитая. Лицо пухлое – очевидно, много пьёт. Одежда у неё не просто плохая, а больше похожа на старые, поеденные молью лохмотья. Реагирует на всё со странностями, так что однозначно тоже куплена Пустовым, для доказательства его экстрасенсорных способностей. И вроде бы уже не должен быть особо богатым, а деньгами разбрасывается так, будто он Уоррен Баффет, а не забытый всеми и униженный судьбой псевдоволшебник. Даже удивительно, что Дмитрий всё ещё был на коне. На старой, хромой и костлявой кляче? Однозначно, да! Но это по-прежнему всё ещё был конь.
– Ты! Выходи! – повелевал он. Женщина повиновалась и поднялась на сцену.
Идрис внимательно осмотрел её.
– Как вас зовут?
– Антонина Петровна.
– Вы носите очки. Почему?
– С самого детства у меня началась…
– Лариса! Микрофон! Быстрее! – перебил свою пациентку Пустов. Но, по правде говоря, учитывая хорошую акустику и всего пятьдесят человек в зале, смысла в микрофоне не было. Нужно же было, в конце концов, погонять ассистентку, не просто так деньги получает. Та снова цокала тоненькими каблучками, бегая, словно порхающая бабочка, и это на своих туфельках. Туда-сюда, туда-сюда. Бедняга…
Когда Антонине дали микрофон, Дмитрий сказал:
– Продолжайте.
– С самого детства, как я говорила, у меня были проблемы с глазами. Собственно, началась близорукость. Всю жизнь пришлось проходить в очках. А тут ещё старость, не радость…
Понимая, что она просто зазубрила выученный текст, играя без выражения, Идрис перебил её.
– А сейчас у вас какие проблемы?
– У меня, – Антонину заклинило, – у меня… – вспомнила и улыбнулась, как двоечница перед школьно доской и учителем, – у меня… – снова заклинило, – у меня камасу… Катапу… Катару…
– Катаракта? – переспросил Пустов. Видеть бы беднягу Соколова. У него дошло до коликов в животе от хохота. Пожалуй, уже и некоторые зрители третьем глазом и четвёртым ухом почуяли неладное. Если же нет, то у них были серьёзные проблемы с уровнем умственного развития.
– Да! Катарукта! В правом глазу… – широко улыбнувшись, отвечала Антонина, радуясь тому, что вспомнила, наконец, это крайне сложное слово. Тут Соколов засмеялся во весь голос, что невозможно уже было не заметить. Пустов краем глаза поглядел в сторону зала, но решил от дела не отвлекаться. Лариса встревожено выглянула из-под занавеса, высматривая нарушителя спокойствия и порядка.
– Врачи наверняка сказали вам, что нужна операция?
– Да, – кивнула Антонина. Сама поняла, как опростоволосилась. Голос трясся, ноги еле держали. Боялась лишнего ляпнуть. Дмитрий тоже это прекрасно понимал, потому понял, что надо брать все реплики на себя, чтобы она только поддакивала.
– А другие проблемы со здоровьем есть? Остеохондроз? Шумы в сердце?
– Да, всё есть…
– Ну что ж, – Идрис хлопнул в ладоши, – на самом деле не всё так категорично, – повернулся к залу, – врачи нередко оказываются неправы, говоря, что с возрастом эти болячки становятся неизлечимыми. Вы даже не представляете, сколько раз ко мне приходили благодарные пациенты, говоря «спасибо» за исцеление. Доктора, диагностируя неизлечимые болезни, сначала разводили руками и уже в гроб клали заочно. А потом с удивлением констатировали тот факт, что пациент выздоравливал, не находя логического объяснения этому чуду. А я знаю. Вылечу любую болезнь за один или несколько сеансов в зависимости от сложности заболевания, – снова повернулся к Антонине, – сейчас продемонстрирую на вас. Вы не против?