– Да никак, – развёл руками новоиспечённый милиционер. – Артель наша тогда на Колонке стояла, так нас в город и не пускали, пока тама стрельба и пока всех тама в скале и завалили.
– А на помощь рабочим прийти – кишка тонка оказалась? – спросил следователь таким тоном, что кишки у бедного Ивана похолодели и будто прижались к хребту.
И Дьяков зачастил:
– Они нас что – звали? Да и начальник белый, Стеценко – им до сих пор детей в Керчи пугают, – заставы выставил, чуть сунься – пристрелят.
С минуту следователь молчал, неотрывно уперев страшный взгляд в перепуганного милиционера, затем вздохнул и повернулся к «Игнатенко».
– Ты, конечно, никакого капитана Стеценко не знаешь и о подвигах его кровавых слыхом не слыхал?
– Отчего же, слыхал, – честно признал задержанный, небезосновательно предполагая, что быть в курсе всекрымских слухов – совсем не криминал.
И Дьяков подхватил, уловив интерес следователя к белогвардейскому керченскому контрразведчику:
– Вот я вам скажу – тот капитан и вправду зверь-зверем. Прут у его такой медный был – так он бедолаг им так бил, что и кожа лопалась, и косточки ломались.
– Вот-вот, – подал голос и «Игнатенко», – я слышал, будто он, этот Стеценко, и придумал взорвать входы в каменоломню, чтобы заморить там остаток повстанцев.
– Гадина… – осторожно сказал Иван. И добавил, преданно глядя в глаза следователю: – Ну, так он своё получил по заслугам?..
Следователь повернулся к помощнику:
– Петрович, не помнишь – брали такого?
Немолодой и рассудительный Петрович поморщился, посмотрел на Дьякова и «Игнатенко», решая, можно ли говорить при посторонних, затем всё же сообщил:
– Этот капитан ещё и здесь, в Симферополе, наследил. А потом, насколько мне известно, удрал. В Константинополь, по-видимому.
…Через два дня, когда были получены ответы из Керчи и проверены регистрационные списки, в Харьков ушло донесение:
Срочно. Секретно.
Секретный отдел ВУ ЧК
Евдокимову
По сообщениям Керченского Отделения и показаниям свидетелей, штабс-капитан Стеценко Михаил Лукич, организатор белого террора, в частности подавления коммунистического восстания в Керчи и зверского истребления участников оного, избежал наказания, убыл с армией Врангеля и ныне находится в Константинополе.
Просим уточнить информацию об его настоящем местопребывании и сообщить сведения о возможных связях Стеценко с контрреволюционными организациями.
Пред. Крым ЧКНеприятное свидание
Днём у меня в демонстративно незапертом «сто седьмом» мы чуть больше часа попрактиковались в произношении, разговорной речи и чтении вслух (Нина принесла пару номеров прошлогодней «Таймс»). Потом она любезно приняла моё предложение отобедать в гостиничном буфете, вот только испросила, заметно смущаясь, позволения познакомить меня с Тамарой Пожаровой («мы говорили о ней третьего дня, помните?).
Я согласился, предполагая, что знакомство произойдёт позже, в каком-то условленном между подругами месте. Но Пожарова пришла прямо в гостиничный буфет, к десерту; официант, хотя заметно шокированный её видом, по моему кивку подал ещё чай и печенье.
В первую минуту и я был несколько шокирован. Подруга Нины Лавровой не должна была выглядеть, как запущенная пролетарка.
И лишь немного спустя, услышав вполне интеллигентную речь и внимательно посмотрев на новую знакомую, понял, что убогое пальтишко, бабский платок, застиранная юбка из грубой ткани и гетры, напущенные на ботинки, – составная часть «конспиративного вида», выбранного Пожаровой для пребывания вне привычного интерьера в суровой реальности начала двадцатых. Смуглость лица и тени около глаз, создающие при взгляде издали впечатление немолодой и загнанной работой простолюдинки, вблизи оказались умелым макияжем. Под расстёгнутым пальтишком явился взору отменный кардиган, а опущенный на плечи платок открыл весьма аккуратную укладку.
И оказалось после обмена традиционными приветствиями, что Нина несколько неправильно меня информировала. Тамара Пожарова действительно попросила, но не за себя (у неё вроде как бытовые проблемы разрешились), а за своего «очень приличного» друга, которому – если возможно, – надо помочь устроиться на службу.
Это была малоприятная неожиданность; но, похоже, и для Нины тоже – поэтому не следовало сразу и категорически отказывать. Так отказать, если станет понятной невозможность или ненужность помощи.
– Поймите, милые дамы, чтобы помочь вашему другу, нам непременно с ним нужно лично встретиться. Мне же надо ходатайствовать не о службе «вообще», а о конкретной должности. Он кто?
– Военный, офицер, – негромко сказала Тамара, предварительно оглядевшись – нет ли поблизости посторонних.
Офицер… Это уже интереснее. Возможно, сгодится для Емельяновского задания… Следовательно, личный контакт становится необходимым.
– По какой воинской специальности?
Пожарова беспомощно посмотрела на Нину – а та лишь округлила глазки, откуда, мол, мне такое знать. Потом, припомнив что-то, сказала неуверенно:
– Кажется, что-то с разведкой связанное.
Ещё интересней… И как раз время ответить доверием на доверие, – чтобы уменьшить препятствия к возможной встрече с этим неизвестным пока офицером от разведки.
– Чтобы избежать недоразумений, надо всё знать точно. Мы, как люди военные, уж сами определимся, по какой именно специальности устроить его на службу.
Ниночка меня поддержала, склоняясь к Тамаре; шёпот я расслышал отчётливо:
– Алексей Степанович прав. В самом деле, пусть поговорят лично.
Какое-то время Пожарова молчала, обдумывая варианты, наверное. Потом всё-таки сказала:
– Да, наверное, так будет правильно. – И поднялась из-за стола. – Пойдёмте…
Мы втроём вышли из гостиницы и направились куда-то в сторону центральной горки, увенчанной тусклым куполом «адмиральского» Владимирского собора. По дороге женщины показали мне два «секретных» винных погребка возле неработающих столовой и кафе. Явный признак доверия.
Большая, многокомнатная квартира оказалась в трехэтажном доме нечрезмерной запущенности. Парадная дверь цела и подпружинена, в вестибюле и на лестнице кошачий, но отнюдь не канализационный запах. Дежурные лампочки в решетчатых колпаках. Нормальная жизнь в Севастополе и во всей стране восстанавливается быстро – если никто и ничто этому не препятствует.
Дверь в квартиру на третьем этаже оказалась приоткрытой, а там, за прихожей, в гостиной, происходил небольшой скандал.
Как сразу стало понятно, едва мы вошли, выговаривала мужчине средних лет, одетому по-домашнему, некая обширная немолодая особа простоватого вида. По репликам судя – квартирная хозяйка от ЖКХ.
На наше появление отреагировала только симпатичная молодая женщина с нервным лицом.
– Мария Муравская, – представила её Тамара Пожарова.
Тем временем квартирная хозяйка всё напирала:
– Вы что себе думаете? Жить задарма, да ещё и безобразия учинять? Чай, не старые времена! Вносите плату, иначе всё, подаём на выселение, как пробка вылетишь!
Тот, на кого она напирала – «Евгений Яковлев» – подсказала Пожарова. – отвечал чуть ли не криком:
– Не имеете права!
– Ещё как имею! – упёрла руки в боки квартирная хозяйка. – Комната жэковская, то есть народная, так ты что, советскую власть обманывать хочешь?
– С таким отношением – я… я перейду на частную квартиру!
– Долгонько же придётся искать, – расплылась в улыбке «представительница советской власти». – Никто не хочет брать себе под крышу «бывших», да ещё и дебоширов, пьяниц и кокаинистов.
Тут Яковлев наконец заметил наше появление, да и, наверное, ему неловко стало продолжать перепалку перед Муравской, ещё двумя дамами и незнакомцем. Из кармана его тёплого халата явилась синенькая купюра.
– Ладно, успокоились. Вот, за неделю.
– А остальное? – вопросила квартирная хозяйка, с деланым удивлением разглядывая деньги.
– В понедельник, в понедельник, – торопливо проговорил Яковлев, показывая на меня. – Видите, гости пришли.
Тамара тут же произнесла тоном, уместным для представления коронованных особ:
– Это сам Алексей Степанович Яновский, из Экономической комиссии!
Надо прямо сказать, это квартирную хозяйку впечатлило.
– Ладно, я пойду. До понедельника. – Но в дверях, правда, обернулась и потребовала: – И комиссару вашему скажите, пусть тоже денежки приготовит!
Примечания
1
Любителем.
2
Черноморская кефаль.
3
Молитвенный дом.
4
А как насчет языка? Ты хорошо говоришь по-английски? (англ.)
5
У меня недостаточно возможностей для практики (англ.).