— Ты подлец? – спросил Костюхин зло, метнув непогасшую папиросу в ноги Мессиожнику. Тот напрягся, чуть сдвинулся к краю скамейки, сказал сипловато:
– Не я!
– Слушай меня внимательно, сморчок! Ты подобрал трос с моей машины. Ты нашёл его, понял? – Костюхин вытащил из кобуры ТТ, из кармана платок, начал протирать пистолет суетливыми пальцами. – Ты подобрал мой трос, понял? Он там, вместе с другими. Я вижу тебя насквозь, давно вижу. Ты трус…
– Не я!
– …и жадина, глот! Скажи, сейчас же скажи, что ты подобрал мой трос. Отметь в ведомости. Получишь своё, если отметишь, и… Если нет, тоже!
– Если отмечу что?
– Всё, что у меня есть. Всё, что в моих силах. Всё, что позволит мне человеческое достоинство.
– Об этом не надо. А если не отмечу?
Костюхин выщелкнул из рукоятки пистолета обойму, пальцем выдавил первый патрон:
– Твой! Сейчас же! Мне терять нечего.
Вот сейчас, только сейчас они встали на одну доску, на её концы, а посередине, под доской, бревно. Большой, отяжелевший от горя и унижения Костюхин и маленький, сухой, теперь уверенный, что подлость совершилась, Мессиожник.
Один утопил свой конец, другой глядел сверху. Тот внизу бравирует из последних сил, пугает. Нет, его ватные пальцы не нажмут курок. Конечно, Мессиожнику нетрудно «черкнуть» в ведомости, но сейчас, после угрозы, этого мало. Пусть холеный офицерик поползает в грязном снегу оврага, порвёт белую кожу рук об заусеницы ржавого троса, попыхтит, попотеет с зубилом и молотком, отрубая кольцо. А потом Мессиожник выбросит его в хлам, в утиль, в помойку. И где бы ни валялось кольцо, Костюхину всегда будет казаться, что оно на его шее.
– Мне не нужно от вас ничего, товарищ старший лейтенант, кроме заглушки с кольцом. Вон в том овраге, – Мессиожник ткнул пальцем на север, – валяется под снегом старый негожий трос. Весь трос не нужен, отрубите кусок с кольцом и принесите мне. Для общего счёта. Как пробраться в овраг незамеченным, где взять инструмент, дело ваше, но я вас жду на складе ровно через два часа. Инженер будет проверять, может быть, и пораньше.
– Так, день же!
– Могу оттянуть доклад инженеру только на два часа.
– Еф…
– Ефим Абрамович!
– Как я это сделаю? Зачем? Дай ведомость, распишусь – и всё!
– Вы думаете, пойти на подлог легче, чем отцепить планер? Вы же отцепили его? Так? А в нём летели мои товарищи, сержант Донсков в нём летел! Где он теперь? Где-е? – и, чувствуя, как с каждым словом растёт в собственных глазах, Мессиожник воскликнул: – Вам лучше застрелиться, старший лейтенант!
– Сволочь, ты!
– Повторяю в третий раз: не я! Вы… и ещё дурак! Нечего было тащиться на свою базу, могли придумать что-нибудь, сесть на другом аэродроме, там трос могли украсть, ну хотя бы для хозяйственных целей!
– Дай ведомость!
– Дам. После того как принесёте кусок троса из оврага.
– Издеваешься? – Горячая капелька сползла по щеке и упала на посеревший от инея ствол пистолета, расползлась в тёмное пятнышко.
Мессиожник удалялся от курилки медленно и немножко величественно с сознанием, что он, только он может спасти этого несчастного слабого человека.
– Еф… Ефим Абрамович! – мягко толкнул глуховатый голос в спину, но Мессиожник не обернулся.
2010 год. Холмогоры. Спец санаторий
В эту ночь Исайчеву не спалось. Он отправил Ольге всё, что удалось выудить из той скудной информации, которая появилось за последние сутки. Он также отправил фотографии с трёх стендов-витрин из коридоров спец санатория и коротко изложил свои соображения по поводу случившегося.
За окном от тускло мерцающих звёзд, рассыпанных в тёмно-фиолетовом небе, веяло холодом. Плотный снег прижимался ветрами к стенам притихшего здания и замирал, сбиваясь в сугробы. А то ветер неожиданно вздыхал, и разгуливаясь, бушевала пурга и, покуражившись, угасала, пряталась в тяжёлых лапах елей, рядком высаженных по периметру забора.
По дорожке медленно, припадая на одну ногу, брёл старик, помогая себе палочкой. Он шёл, опустив голову и о чём-то сосредоточенно думал. Услышав вой собаки, беспокойно посмотрел по сторонам, ускорил шаг.
«Вот и тебе, старче, не спится… – подумал Исайчев, – может это и есть Пантелей Львович по фамилии Ставрида, а может и нет… здесь стариков с палочками хватает с избытком».
Резкий звонок сотового телефона заставил Михаила вздрогнуть.
Исайчев посмотрел на циферблат ручных часов: три часа ночи. На дисплее телефона обозначилась надпись: Русаков.
– Да, Александр Егорович, слушаю тебя…
Голос в трубке зазвенел отчаянием:
– Мишка, они пытались убить Асю… Он стукнул её стилетом4 прямо в сердце…
– Кто такая Ася? Прямо в сердце? Убил?!
Слышно было как на другом конце соединения Русаков переводил сбившееся дыхание и уже более спокойно пояснил:
– Ася – это моя женщина, о которой я вам говорил. Она начальник Экспертно криминальной службы. Вчера возвращалась домой и в подъезде на неё напали. Удар профессиональный. Один и прямо в сердце!
– Ну так убили или нет! – нетерпеливо закричал Исайчев.
– Нет! – выдохнул Русаков, – она у меня особенная – у неё сердце с другой стороны. Ася врач и сама себе оказала первую помощь, вызвала скорую…
– Она кому-нибудь говорила о своих подозрениях с росомахой? – уже более спокойно спросил Исайчев.
– В том то и дело, что нет. Только мне, а я только вам. Мы с ней тогда ещё договорились: будем молчать в тряпочку. Взрослые люди понимали, чем всё это может закончиться.
– Сейчас в её текущих экспертизах есть что-то особо крупно криминальное.
Русаков вздохнул, сказал, растягивая слова:
– Ду-у-умаю нет. Она жаловалась, что в последние полгода ничего интересного нет, одна рутина. Но всё же говорить нужно с ней.
– Когда это случилось?
– Два часа назад. Её сейчас оперируют…
– Сашка, если не хочешь её потерять, сделай всё, чтобы народ подумал, будто она после операции в коме и шансов на жизнь почти нет. Архангельск город большой, где спрятать найдёшь. Высылай за нами машину.
Пауза была настолько долгой, что Исайчеву показалось будто тишина в трубке застоялась:
– Сашка, ты меня слышал?
– Слышал. Думаю. Машина за вами пошла. Собирайтесь.
* * *
На кипенно белой подушке лежала голова женщины, всё тело которой до самого подбородка было закрыто одеялом в таком же кипенно белом пододеяльнике. Лицо женщины, похожее на серую плохо отмытую маску с почти чёрными кругами под глазами и таким же носогубным треугольником было расслаблено и спокойно.
Русаков подошёл, поцеловал её в лоб:
– Ася я тут…
Ася открыла круглые окаймлённые бесконечными ресницами зелёные глаза, чуть улыбнулась, отчего на пухлых щеках загорелись две малюсенькие ямочки. Они загорелись и тут же погасли. Вздёрнутый нос задышал отрывисто и часто. Женщина переводила испуганный взгляд с одного незнакомого мужчины на другого, а затем вопрошающие посмотрела на Русакова.
– Ася не волнуйся это Миша и Роман – мои давние друзья, я говорил о них. Они сыщики из Сартова. Ты можешь быть с ними откровенна, как со мной.
– Коротко… – выдохнула женщина, – пока коротко, устаю…
Исайчев понимающе кивнул:
– Сколько старателей было убито росомахой?
– Восемь…
– Как? – удивился Русаков, – ты говорила девять?!
– Актов на кремирование восемь, а уголовных дел девять… – — едва слышно прохрипела Ася. – Я узнала об оставшемся в живых накануне нападения… Вероятно… – женщина задохнулась и прикрыла глаза.
– Вероятно, поэтому на вас и напали, – завершил фразу Роман, – вы это хотели сказать?
Женщина кивнула.
– Вы рассказывали о нём кому-либо? – спросил Исайчев.
– Нет, только Саше, когда была у него в доме в Холмогорах, но перед нашей встречей я сделала запрос на выдачу материалов экспертиз по делам диких старателей. Первые шесть случаев экспертизу делала не я. Эксперт сейчас на пенсии… – Ася глубоко вздохнула и прикрыла глаза, – устала… на сегодня, наверное, всё….
– Извините, Ася, последний маленький вопросик: фамилию эксперта помните?
– Кемай Кугергин, он так же, как я мариец. Саша, Кемай живёт в Холмогорах… Если найдёте скажите, это я прошу рассказать всё, что он знает.
– Какая изумительная женщина, – заметил Исайчев, когда он с Русаковым покинули палату, – и такую женщину ты держишь на запасной лавке? Чудак ты, Сашок!
– А что делать? – вздохнул Русаков и не добро посмотрел на Исайчева, – там двое детей, но главное, работа. К ребятам выбираюсь каждое воскресенье, ну а Асе остаётся ещё меньше…
– Знаешь, Ольга однажды рассказала мне притчу…
– Ну, ну? – заинтересовался Русаков.
– Сколько лет ты собираешься жить?
– Сколько ни знаю, но собираюсь долго, а доживу ровно половину от того, что собираюсь. Нервные клетки говорят не восстанавливаются… Значит, лет шестьдесят пять.
– Тогда так: в году пятьдесят два выходных, – сосредоточился Михаил, – умножаем шестьдесят пять лет на пятьдесят два выходных, получается три тысячи триста восемьдесят – это столько воскресений в твоей жизни. Тебе сейчас сорок два года, то есть две тысячи сто восемьдесят четыре выходных ты уже прожил, осталось всего тысяча сто девяносто шесть выходных. Подумай, чуть больше тысячи дней осталось для детей и Аси. Ни за что не поверю, будто тебе нужно работать всё это время, чтобы свести концы с концами. Ты работаешь, чтобы удовлетворять свои амбиции. Свои, дружок! Я однажды посчитал и решил: правильно сделал, что ушёл из Следственного комитета.
– А мне что делать?!
– Пойди в магазин игрушек, купи банку и тысячу сто девяносто шесть небольших пластиковых шариков, положи их в эту банку и каждое воскресенье выбрасывай по одному. Очень скоро заметишь, как уменьшается количество отпущенных тебе дней на то, чтобы пообщаться с детьми и обнять любимую женщину.
– Ты купил? – вскинул подбородок Русаков.
Исайчев вздохнул:
– Нет не купил, но принимаю каждый свой день как подарок и стараюсь, стараюсь… хотя, чего там говорить, получается плохо! – Михаил вскинул указательный палец. – Но! Каждый день за исключением командировок, я с женой бегаю на рассвете по парку и целую её у заветной скамейки.
Русаков протянул руку для пожатия, произнёс с чувством явного недоумения:
– Детский сад какой-то… её богу…
– Ты сейчас куда? – спросил Исайчев.
– За шариками…
* * *
Кутергина Русаков, Исайчев и Васенко нашли у лунки, выдолбленной на льду Северной Двины. Мужчины осторожно, как на коротких лыжах шли навстречу небольшому человеку, одетому в зимний меховой комбинезон. Опущенные плечи, широкие бёдра и сильно кривоватые ноги делали его похожим на эллипс. Заметив Русакова, мужчина изобразил на лице, обрамлённом меховым треухом завязанным под подбородком, широченную добродушную улыбку:
– Александр Его-о-о-рович, дорогой! Какими судьбами? – закричал он высоким крикливым голосом и, делая шаг навстречу, разбросал руки в стороны. Обнимая и потряхивая Русакова, Кутергин внимательно осмотрел незнакомцев. Удовлетворив любопытство, кивнул :
– Поро лийже…5
– Салам лийже… – поприветствовал Кутергина Русаков.
– Какой ветер занёс тебя и твоих знакомцев на скользкий лёд моей реки? – спросил Кемай.
– Пойдём, дорогой, в бендегу 6разговор есть…
На лицо марийца набежала тень:
– Неушто сынок мой провинился?
– Нет, нет, – поспешил успокоить Кутергина Русаков, – твой Пашай работяга отменный. Я им очень доволен, не жалею, что взял. Мы к тебе по другому делу. Дело давнее, Ася просила нам помочь…
Кемай остановился и, приложив обе ладони к груди, произнёс:
– Для Аси всё, что захочет. Ничего не утаю. Если не секретно…
Русаков игриво подмигнул Кутергину:
– А для пользы дела?
Кемай осуждающе покачал головой:
– Всё что смогу, расскажу… Всё, что смогу… Если не секретно…
В бендеге рыбака было жарко. В маленькой печи, изредка подёргиваясь бегущими слабеющими огоньками, остывали угли. Заслонка наполовину прикрывала горнило, в котором чуть виднелся бочок чугунка. Кутергин приложил руку к посудине, заулыбался:
– Щи из квашеной капусты заварил…
Он снял крышку с горшка, и вся бендега наполнилась терпким, вызывающим аппетит ароматом:
– Давай, Александр Егорович, мечи вон из того шкафчика тарель7, я пока кёршёк8 достану…
Подцепив чугунок ухватом, хозяин ловко плюхнул его на стол.
После шей и рюмочки водки Кемай раздобрел, поинтересовался:
– Говорите, чего пришли?
Гости тоже налились красными щеками, прислонившись к тёплым бревенчатым стенам бендеги, разомлели:
Кивнув в сторону Исайчева и Васенко, Русаков без предисловий сообщил:
– Эти ребята с самой Волги приехали, чтобы найти тех, кто убивал диких старателей. Куда делся оставшийся в живых?
Кемай медленно встал, подошёл и чуть отворил дверь, впуская холодный северный воздух. Закурил.
– Скажи, Александр Егорович, ты, как сюда ехал? Чего мне ждать?
Гости тоже поднялись и, вытащив из карманов пачки сигарет, пошли на выход. Русаков прикуривая от сигареты Кемая, ответил:
– Не такой уж я простак, кугыза9! Мы на машине твоего Пашая приехали. Он её к чёрному ходу Управления подогнал. Кроме него, никто не знает, что мы здесь…
– А Пашай где?
– У меня в кабинете спит, запертый. Пока не приедем будет там обретаться…
– Так, описается… – задумчиво произнёс Кемай, обдумывая совсем не то, что сказал.
– Обижаешь… у меня кабинет со всеми удобствами, – отозвался Русаков, внимательно наблюдая, как меняется лицо строго эксперта, – ну, Кемай, давай выкладывай…
Кутергин щелчком отстрелил фильтр докуренной сигареты и резво направился в бендегу. Остальные пошли за ним.
– Парню повезло, – начал рассказ эксперт, – росомаха бросилась на него не спереди, как всем остальным, а сзади, там был капюшон и клыки не задели сонной артерии, причём тот, кто направлял её решил, что работа сделана и отозвал зверя. Парень от страха упал в обморок. Когда пришёл в себя, к ране прижал платок и мех капюшона. И всё же крови потерял много. Едва дотащился до лагеря лесорубов, а они уже отправили его к нам в областную больницу. Старшая медсестра позвонила в полицию, я выезжал вместе со следователем. Взял все анализы. Когда прочёл их, понял, что это один и тот же зверь, что убил остальных. Сообщил начальству. Они главному врачу приказали старателя лечить, обещали через неделю парня забрать… но… – Кемай замолчал.
– Но… – подтолкнул эксперта Васенко.
– Но за ним пришли раньше и не полицейские…
– Его подельники? Из бригады старателей? – подсказал Исайчев, – и что?
– Не совсем… Его Ксюха спасла. Наша операционная сестра. Она из окна увидела мужиков, смекнула: за ним. Среди них был её сосед, узнала его. Бандит!
– Та-а-ак! И как? – нетерпеливо спросил Васенко. – Они небось всю больницу перевернули?
Кемай, соглашаясь, кивнул:
– Даже аварийные туалеты заставили открыть! Только Ксюха, хитрая девчонка, надела на раненого белый халат, маску и вошла с ним в операционную. Там как раз шла операция. Главный врач расклад понял: передал парню скальпель, поставил на своё место. Гости глянули, но входить не стали. Удовлетворились объяснением: больной ночью сбежал в неизвестном направлении…
– Откуда вам это известно? Вы ведь работали в экспертной службе, а не в больнице? – спросил Исайчев.
– Ксюха – соседка моя по дому. Мы с её отцом вместе росли. Она из наших, из мари…
– Из мари? – переспросил Михаил.
– Она тоже сбежала тогда с этим старателем… Сколько лет ни слуху ни духу…
– И родители не знают, где она? – вставил вопросик Роман.
– Родители померли давно…
– Она у них одна дочь? – продолжал уточнять Исайчев.
– Не одна. Третья по счёту. Ещё две старшие. Уехали девчонки из Холмогор в другие города, там замуж повыходили. Друган мой только девок на свет производил… Я его в этом плане обогнал. У меня тоже три девки, зато последний сын, – расплылся в благостной улыбке Кемай.