– Кто ты, чёрт возьми, и что ты делаешь в моём саду? – спросил я.
– Да что с тебя взять?! – услышал я ответ.
В тот же миг видение растворилось. Сплюнув под ноги, я отправился досыпать свой морозный утренний сон. Кажется, я до сих пор не в себе после вчерашнего.
Джон Доу
«Мир страшный, злой и жестокий», – эти же слова я говорил себе года два назад, валяясь перед телевизором с жуткой абстиненцией. Руки тряслись, пиво с жадностью вливалось в больной пищевод.
– Ёбаный ты в рот, им мало Вьетнама, им нужно мериться ракетными хуями с русскими! – кричал я, обращаясь к Рейгану.
– Что опять? – отозвалась жена из кухни.
– Мне страшно жить, ёб твою мать! – ответил я.
– Лучше бы ты подумал о том, что тебе стоит меньше пить.
Во мне опять вскипала злость, я ненавидел эту фразу больше всего на свете. Она же, как никто другой знала, почему и зачем я пью.
– Я музыкант, я слишком тонко чувствую этот мир. Мне больно, когда больно всей планете.
– Ты не писал ничего уже полгода, – сказала она с упрёком.
Я допил пиво одним глотком и кинул пустую бутылку об стену. Узел нарастающей злобы распустился, и я смог спокойно вздохнуть.
– Я коплю эмоции. Я переосмысливаю своё творчество. Я прихожу к мысли, что весь угар нашей эпохи связан напрямую со страхом неминуемого конца. Люди тратят деньги, пьют и нюхают кокаин, как не в себя, всё потому что знают, что будущего нет. Завтра кто-то нажмёт на кнопку и ничего не станет. Какая разница, кто это сделает? Мы или они.
А очень скоро не стало жены… не стало и лучшего друга. Эти два человека были со мной всегда, и вот, я один на целой планете. Кто же знал, что Конец Света наступит без всякого ядерного взрыва… И не нужен был мне мир во всём мире, долбанный этот хипповский love & peace, мой мир состоял из моих близких людей.
***
Марк спустился в гостиную ближе к полудню, почувствовав запах свежесваренного кофе. На продавленном диване сидели Йон и какой-то тип.
– Это ещё кто?! – выпалил Марк, зная о правиле не приводить незнакомцев в Дом.
– Знакомься. Это Козерог, – ответил приятель, высыпая печенье в хрустальную вазу. На подносе красовался расписной кофейник с ароматным утренним зельем.
Тип выглядел странно: козлиная бородка, надбровные дуги как у неандертальца, запавшие глаза, мокрые от дождя длинные русые волосы. Он даже не удосужился снять шапку и перчатки. Типичный нарколыга из тех, что ошиваются в доках.
– Привет, Ржавый! – усмехнулся тип своим низким скрипучим голосом, похожим на звук несмазанных петель.
– С херали это я Ржавый?! – бросил Марк.
– Ты тут самый рыжий, – усмехнулся он.
– Я светло-каштановый.
Из-за двери выглянул Рух:
– Ух ты, Ржавый, теперь так и будем тебя называть.
– Да пошли вы в жопу оба, – Марк присел на диван, стараясь держаться подальше от Козерога, которого про себя окрестил просто «Козлодой».
– И в честь чего же у нас гости? – спросил Марк. – Вы же сами мне запрещали приводить сюда кого-то.
– Хм, – выдал Йон, – Дом Потерянных должен пополняться время от времени. – Если бы здесь не появились вы с Доу, стало бы слишком скучно. Так, что знакомься, он теперь один из нас. Он тоже пропащий.
Марк тяжело вздохнул, понимая, что всё хреновое ещё только начинается.
***
Морриган
«Труп неизвестной
Пол: Ж
Возраст: Примерно 16—17 лет
Белая
Волосы: чёрные крашенные
Глаза: серые
Дополнительно: на спине татуировка с изображением крыльев. Старые порезы на запястьях.
Причина смерти: потеря крови. Рваная рана на шее со следами, напоминающие человеческие зубы» – Морриган закончила заполнять документацию и удалилась на обед.
«В крови ударная доза алкоголя, возможно токсикология подтвердит и наркотики», дописала она карандашом на краю бланка.
«Какая-то девчонка из этих готов попала в руки очередному психопату. И стоило ли скитаться вечером, пить виски, удалбываться амфетамином, чтобы закончить свою жизнь в мусорном контейнере возле фабрики? У семнадцатилетних нет будущего. Им уже нечего дать этому миру. Или может быть, мир ничего не может дать им? Кто бы ни был этот загадочный убийца, он любит молодых и симпатичных подростков, невзирая на пол»
В кафетерии судебного морга царила будничная атмосфера. Девочки из лаборатории делились свежими сплетнями, все знали, что Рейчел выходит замуж, что двух ночных санитаров увольняют за пьянство на рабочем месте, никаких тебе циничных разговорах о растёкшихся мозгах и обгоревших трупах. Вне работы все жили обыденной жизнью.
Морриган ковырялась вилкой в яичнице с беконом. Вспоминая школьные годы, где точно так же сидела одна в столовой, без малейшего шанса завести друзей, только теперь подобное общение мало прельщало её. Мир живых оставался рутинно-скучным, по сравнению с полным загадок миром мёртвых. Они были на её основной работе и на нелегком пути колдовства. Познавая смерть – ты научишься жить по-настоящему и дышать полной грудью и не только потому, что каждый твой вздох может стать последним. В смерти власть над жизнью, она ключ ко всем дверям.
Она забылась, погрузившись в книгу в комнате отдыха персонала, было бы проще отлучиться от реальности каким-нибудь любовным романом или классикой британской литературы, но никак не документальной книгой про женщин-убийц.
– Думаешь стать детективом? – спросил вдруг внезапно появившийся ассистент-Джим. Они изредка болтали во время работы, с ним приходилось налаживать контакт по долгу службы. Такая вот досадная необходимость социализации в обществе.
– Нет, хочу начать убивать и думаю, как именно поступить: наполнять ванные кровью как Эржебет Батори или сразу переехать толпу старпёров грузовиком как Ольга Гепнарова, – усмехнулась Морриган.
– Про последнюю, кстати, не слышал, – Джим присел рядом на диван так близко, что Морриган показалось, что он желает подкатить к ней. К тому же на его лице заиграла фальшивая заинтересованность.
– Интересный персонаж для судебной психиатрии. Да и вообще обществу нужно больше подобных примеров. – Морриган перевернула страницу. – Сейчас даже процитирую её признание: «Я уничтоженный человек. Человек, уничтоженный людьми… У меня есть возможность выбирать – убить себя, или убить других. Я выбираю – отомстить своим ненавистникам. Если бы я ушла как неизвестный самоубийца, это было бы для вас слишком легко. И потому что общество настолько суверенно, оно не способно судить себя само. Его судят в частном порядке, иногда оно бывает наказано, иногда только шокировано. Мой вердикт таков: я, Ольга Гепнарова, жертва вашего зверства, приговариваю вас к смертной казни через наезд и провозглашаю, что моя жизнь стоит множества других. Acta, non verba».
– Но не все же ботаны, которых травили бы в школе, начинали убивать. Большинство людей способны пережить свои детские комплексы.
– Ну, вообще, людям свойственно убивать друг друга, как не странно, это обеспечило выживаемость вида. Селекция генофонда. Звучит весьма в духе нацистов, но не сторонник современного гуманизма. Она взглянула на часы: – Работать пора, кстати. Arbeit macht frei.
Глава 3
Эстер вернулась в свой привычный, воняющий подгорелой кашей и слезами, мир церковного приюта. Старое, пронизанное обречённостью, здание окружило её привычными тюремными стенами. Вереницы дней складывались в узоры из мёртвых мух на подоконниках, осыпались пылью на пол. Весь воздух был наполнен этой пылью, возвращая на десять лет назад в воспоминания бессознательного детства. Чёрная, как катафалк, машина социальной службы привезла её к воротам, чтобы оставить гнить до самого совершеннолетия. Но сейчас Эстер не мучили жуткие воспоминания из детства, её переполнял гнев реальности. Отсидев два дня в камере карцера, вытерпев долгие часы воспитательных бесед и принудительных молитв, она наконец-то могла приступить к приютской рутине.
Всё то же самое: сёстры милосердия в своих чёрных хламидах, девушки-воспитанницы в безликих серых платьях с накрахмаленными белыми воротничками, уроки и молитвы, чёртовы уроки и молитвы… ничего не изменилось со времён её побега. Ожившие страницы из «Джейн Эйр».
Эстер шла по коридорам, озирая невидящим взглядом одинаковые серые фигуры. Завернув в женский туалет на третьем этаже, загаженный настолько, что даже надзирательница брезговала заглядывать сюда в поисках прогульщиков, Эстер достала из лифчика сигарету и закурила. На глаза попались несколько новых надписей красной помадой на зеркале, одна из них гласила: «Иисус мёртв», ниже уже другим почерком выведено: «Нет, он просто гей».
Дверь одной из кабинок отворилась и оттуда вышла Кейт – худая и бледная одноклассница, кажется, за время разлуки она ещё больше похудела и осунулась. Увидев Эстер, она чуть заметно повеселела:
– Надо же, кого черти принесли! – вскрикнула она, вешаясь на шею подруге.
– Лучше бы унесли подальше, – печально вздохнула Эстер.
– Где ты была? – девушка вцепилась в неё мёртвой хваткой. – Все говорили, что ты нашла себе богатого любовника или ушла в бордель.
– Заманчивые слухи, но всё было куда прозаичнее. Я ушла, куда глаза глядят, после той ссоры с матерью-настоятельницей. Меня встретил какой-то тип, он был художником, надо сказать, весьма посредственным, ему было где-то лет шестьдесят, если не больше, для меня все старше тридцати – уже прах…
– И вы с ним спали? – спросила Кейт, переходя на заговорческий шёпот.
– Слава Богу, нет. Его сарделька протухла и разложилась. Так что, с технической точки зрения, я до сих пор невинна. Потом он умер… я ступила и позвонила копам, думала, успею скрыться, прихватив что-нибудь, но не судьба…
Эстер не успела договорить, как прозвенел звонок. Этот глубокий гулкий звук, разверзающий небеса, вторгся в небогоугодный разговор.
– Чёрт, если меня не досчитаются на вечерней молитве, мне крышка! – сказала она, выбегая из уборной вместе с подругой.
Когда стемнело и заговорческие рожки луны показались из-за туч, девушки покинули корпус через окно в подсобке и устремились вперёд к свободе. Туда, где их берегла кладбищенская тишь. Сразу на холме за приютом начиналось старое кладбище. Здесь, в полуразрушенном склепе, можно было развести костёр и спрятаться от вьюги.
– Я прихватила вино для причастия! – Эстер вытащила из-под плаща бутылку паршивого кагора.
– Всегда удивляюсь, как тебе это удаётся, – улыбнулась Кейт.
Они пили вино, сидя на старых досках. И пели песни. Звонким девичьим голосам подпевала вьюга.
– Я тебе кое-что не сказала, – начала Кейт, смахивая пьяную слезу. – Пока тебя не было, многое произошло, а сейчас я беременна.
Она выпалила эти слова и разревелась. Это повергло Эстер в шок:
– Почему ты не сказала об этом сразу?
– Потому что… я сама не сразу поняла, не сразу поверила, не сразу смирилась, – сказала она, чуть-чуть успокоившись.
– Как это вообще произошло?! Ты же всё время была в приюте. От Святого Духа что ли?!
Кейт опорожнила вино одним глотком и поставила бутылку на грязный пол склепа.
– К нам приезжал Отец Александр. Я сразу что-то недоброе заподозрила в нём на этот раз. Он так пристально на меня смотрел на проповеди, что я почувствовала себя голой. Он велел мне подойти к нему на исповедь. И вот мы остались одни в исповедальне, он расспрашивал меня о плотских желаниях, он спрашивал, трогаю ли я себя, спрашивал, терзают ли меня демоны по ночам. Я врала, как могла, но он настаивал на своём, он говорил, что я грешна. Тогда он вошёл в кабинку и прижал меня к стене, он сказал, что ничего страшного, что все старшеклассницы делали с ним это и даже монашки, что им это нравилось и ничего страшного, если помолиться потом, он отпустит все мои грехи… И я бы не сказала, что это было изнасилование. Он молодой мужчина, а я даже ни разу не целовалась раньше, когда он взял меня, мне даже почти не было больно. Но я не знаю, понравилось мне или нет. Три минуты небытия, а потом жуткое чувство стыда. Мы помолились вместе, и он отпустил мне грехи.
– Ну он охренел в край! – разозлилась Эстер. – Неужто Господь запрещает контрацепцию?!
Эстер всё понимала, понимала, что жертвы порой склонны оправдывать своего насильника, склонны очернять себя. Она обняла Кейт, её маленькое тело дрожало под одеждой.
– Я что-нибудь придумаю. Я постараюсь помочь.
– Но у нас же нет денег на аборт, тем более, как скрыть это?!
– Я слышала об одной старухе, к ней бегают монашки. Она ведьма или что-то около того. Завтра постараюсь разузнать больше. Ты только не паникуй. Я продам свой золотой крестик, это единственное, на что сгодится Бог теперь.
Луна скрылась за тучами, заскрипели ветви мёртвого леса и откуда-то с моря повеяло гнилью. Эстер взглянула на небо, где сияла лишь одна зеленоватая звезда, ей вдруг вспомнилось, как старый придурок любил коверкать её имя, говоря «Звезда Иштар».
***
В вышине играли и переливались звёзды. Догорали огни ночного города. Джону понадобилось несколько мучительных секунд для осознания того, что он лежит на асфальте в грязи и подтаявшем снегу.
– Эй, кто ты? Ты хотя бы имя свое помнишь? – послышалось откуда-то сбоку.
– Джон Доу, – выпалил он, в голове гудело как после контузии.
– Это хорошо, дружище, если никто не знает твоё имя, то тебя некому отпеть. Дай руку, чувак, нечего лежать в канаве, если ты не труп.
Джон ухватился за руку в кожаной перчатке. В голове мутило, он пытался поймать в фокус своего условного «спасителя».
Этот высокий силуэт, чёрные вьющиеся волосы и солнечные очки в любое время суток – нечто такое далёкое из каких-то забытых кошмаров.
– Мне кажется, я где-то тебя видел? – сказал Джон, потирая переносицу.
– Эх, ты даже не знаешь, насколько часто. Я вижу, ты любитель приколоться по веществам и суицидам. Сколько жизней мне с тебя списать на этот раз?
Джон нашарил в кармане смятую пачку сигарет и, прислонившись к стене, закурил. В канаве дымился покорёженный мотоцикл.
– Ну, вот так всегда, утром угоняешь возле байкерского бара свежий Харлей, к вечеру он становится грудой металлолома, – вздохнул Джон, сплёвывая в снег кровавую слюну. – Я не ошибся, ты же Смерть?
Незнакомец в чёрной шляпе хотел уже что-то возразить, но понял, что отпираться бессмысленно.
– Я знаю, – сказал Джон, выдыхая дым окровавленными губами. Он был блаженно пьян. —
Каждый раз перед встречей с тобой у меня в голове играет та самая песня «Blue Oyster Cult». Словно Бог ставит на небесах пластинку, как идеальный саундтрек для ухода.
– Встреча со мной не главное, – Смерть тоже закурил, – Попадёшь вот на стол судебного морга, встретишься там с шикарнейшей женщиной, но ничего уже не сможешь.
Джон рассмеялся, расплёскивая кровь из разбитого рта.
– Ха, чувак! Я и после смерти смогу, – он хлопнул Смерть по плечу.
Неровной походкой, он прошёлся по грязи, туда, где припарковался чёрный катафалк. Дёрнул ручку двери и запрыгнул на пассажирское сиденье. Смерть опешил от подобной наглости.
– Подвези меня домой, – сказал Доу.
– Мой катафалк не для живых.
– Погнали. Тут недалеко. У меня бутылка трофейного виски ещё жива! – в доказательство Джон достал из-за пазухи целёхонькую бутылку «Джека». – Сам разобьюсь, но бухло спасу!
Смерть нажал на газ, поражённый ослепительной наглостью Джона Доу.
***
Эстер брела сквозь рассветный лес. Оцепеневшее от ужаса тело почти не чувствовало холода. Кровавая корка покрывала её руки и платье. Такими же багряными были лучи восходящего рождественского солнца. Сегодня родился Христос, сегодня Кейт уже никогда не проснётся… Она будет вечно лежать там, под старой сгорбленной елью, куда Эстер со старухой отволокли её после неудачной процедуры выскабливания эмбриона.