Грек Артемион, нанятый в Александрии переводчиком и краеведом, поспешно шагнул вперед.
– Это поселение называется Хмун. Храм посвящен богу Кеку и его супруге Каукет, властительнице Тьмы и сопровождающих её теней, а также восьмерке, или огдоаде, сотворивших мир богов.
– Восемь богов?! – удивилась императрица и с нескрываемой грустью заключила: – Значит, и здесь начнут клянчить… Нет, я останусь на корабле…
В этот момент на палубу поднялся центурион почетной стражи Публий Теренций Фирм и сообщил, что делегация местных жрецов – все как на подбор бритые, лысые и донельзя тощие – умоляют великую супругу великого Адриана принять их.
– Что я говорила! – с нескрываемой радостью объявила Сабина. – Чего они желают? Милостей, даров или присвоения мне титула «божественная»?
– Одно, великодушная, вовсе не исключает другое! – воскликнул опершийся на перила недавно назначенный претором Луций Цейоний Коммод, сопровождавший императрицу в путешествии по Нилу.
Теренций добавил:
– Они приглашают проницательную осчастливить их своим посещением. Настаивают убедительно – будто в храме ей будут представлены чудеса, совершаемые божественными кошками, служительницами Бастет.
Стоявший у перил Цейоний Коммод напомнил императрице, что принцепс рекомендовал ей не пренебрегать мольбами жрецов и постараться пересилить себя ради государственных интересов.
– …О Бастет рассказывают много интересного, – добавил он. – Но еще более умалчивают. Например, о всякого рода магиях и мрачных чудесах, которые случаются в этих местах.
Сабина поморщилась:
– В такую жару интересоваться чудесами – дурной тон, Луций. Царство магии ночь, а чудеса необходимы исступленным и паломникам. Они без них жить не могут! Что за торжественная процессия без чудес! Впрочем, если желаешь, можешь отправляться на берег. Потом расскажешь, что сотворила с тобой божественная кошка.
– Нет, нет, – засмеялся Луций. – Я согласен с тобой, несравненная, дурной тон интересоваться чудесами в такую жару. Пусть Теренций в сопровождении ликторов откликнется на их просьбу.
– Я что? – усмехнулся Теренций. – Я готов. Я не боюсь кошек, даже самых божественных.
– Не кощунствуй, Теренций. Отправляйся на тот берег, потом расскажешь… Когда спадет жара.
* * *
Теренций Фирм вернулся после полудня.
Его провели в надстройку на корме, где в богато украшенном зале, на ложе отдыхала императрица. Фирм доложил, что дары переданы, благодарности получены. Город сам по себе дрянь.
– …более унылого уголка я в своей жизни не встречал, – добавил Тиберий. – Что касается чудес, ничего сказать не могу, однако фокусников и жонглеров там полным-полно. Есть даже забавные. Возле одного из полуразрушенных домов мы наткнулись на старикашку. Я обратился к нему на латинском – как пройти к пристани? Он ответил на чистейшем римском говоре.
– Наверное, какой-нибудь беглый, – вздохнула Сабина. – Они как тараканы прячутся по всем углам империи. Затаились в тени…
– Я тоже так решил, несравненная, однако старик оказался прилично одет, у него в услужении громадный негр и какой-то мальчишка, но самое удивительное, он попросил меня держаться подальше от его тени. Я спросил: ты кому указываешь, негодяй? Римскому центуриону? Он не испугался и заявил, что не имел намерения оскорбить меня. Тогда при чем здесь тень? Он начал объяснять, якобы в тени таится великая сила, с тенью надо обращаться с осторожностью, иначе… Я спросил его: к чему ты клонишь?
Старикашка приказал своему слуге снять с забора один из глиняных горшков и поставить возле себя. Затем он взмахнул посохом и ударил по тени, которую отбрасывал сосуд. Вообразите, от удара сосуд разлетелся на мелкие кусочки.
Я уверил старика, что и не таких фокусов навидался!.. Горшок, наверное, был надтреснут… Старик предложил мне самому выбрать сосуд, из тех, что висели на плетне, но за это я должен заплатить ему десять сестерциев. Не многовато ли будет? – спросил я. На это старик ответил: в самый раз, иначе он якобы может невзначай задеть мою тень… Каков наглец! – возмутился центурион.
Сабина заинтересованно спросила:
– Ты дал ему десять сестерциев?
Центурион кивнул, потом развел руками.
– Все-таки интересно… Я лично выбрал горшок. Он был толстостенный и при щелчке звенел как оглашенный. Действительно, ни трещинки, ни скола…
– И?..
– Горшок тоже разлетелся вдребезги!!
– Забавно! – откликнулся Луций.
Императрица захлопала в ладоши:
– Я хочу видеть этого старика. Сегодня нас ждет интересный вечер. Пусть он устроит представление с тенями. Как его звать?
– Он назвался Антиархом.
– Пошли за ним, Теренций. А ты, Луций, постарайся узнать, когда нам ждать императора? Он обещался прибыть с охоты сегодня вечером, так что все к одному.
* * *
Гвардейцы, посланные за Антиархом, привезли старика, когда пронзительное египетское солнце уже склонялось к вершинам западной гряды, отделявшей речную долину от пустыни.
Между тем на восточной стороне небосвода копились грозовые облака.
Вместе со стариком прибыла и его свита, состоявшая из громадного мускулистого негра, подозрительного подростка с обмякшим лицом, а также прелестной девицы, закутанной в плащ, из-под которого впечатляюще выступали некоторые ее прелести.
Цейоний Коммод заинтересованно, не без нарочитого смакования оглядел девицу.
– Луций!.. – предостерегла императрица и погрозила претору веером.
Представление было решено устроить на верхней палубе, в надстройке, служившей столовой. Здесь принимали гостей. Рабы вынесли кушетки, на которых во время торжественных обедов укладывались гости, низенькие столы, на которые ставились блюда. Затем не без некоторой нарочитой торжественности внесли ложи, на которых устроились те, кто сопровождал императрицу в путешествии по Нилу.
Их всего было несколько человек. В это путешествие по диким, пусть даже и очень древним местам Сабина отправилась неохотно, уступая исключительно настояниям супруга.
Адриан, как всегда вольно обращавшийся с церемониями, вместо того чтобы представлять в этом забитом песками уголке необоримую и доброжелательную мощь империи, позволял себе отлучаться на охоту, на посещение каких-то набитых магическими предметами древних развалин, на всякие прочие диковинки природы. Он предпочитал осматривать, изучать и стараться приобщить к сокровищам государства все редкости и нелепости, которых, по мнению его супруги, с избытком хватало в подлунном мире. Свалив на императрицу заботы о поддержании добрых отношений с местными правителями, и прежде всего с обнищавшими до предела служителями древних храмов, Сабина испытывала постоянную меланхолию. Впрочем, она всегда отличалась избытком уныния, что не позволяло ей вписаться в активный поиск нового – новых административных учреждений, новых архитектурных форм, новых отношений между разными частями империи, которыми отличался ее супруг.
Что уж говорить о семейной жизни, счастье которой было разрушено в самом начале их брака, после того Сабина, не простившая молодому супругу насилия в первую брачную ночь, постаралась сделать так, чтобы у нее случился выкидыш.
Со временем боль нескладывающихся семейных отношений сгладилась. Между супругами возникло что-то вроде взаимопонимания и теплых чувств, однако прежний страх настолько глубоко впитался в Сабину, что на мир она уже долгие годы смотрела мрачно, постоянно ждала неприятностей, часто уступала своим капризам, одним из которых являлся отказ от посещения местных храмов.
Ей претили пустопорожние оповещения о ее «божественности», на которые не скупились местные жрецы. В какой только сонм египетских богов ее не помещали, чьим воплощением не объявляли, а толку – как однажды она призналась Луцию, ее любимцу и в какой-то степени приемному сыну, – чуть…
Никто из этих обветшавших, худющих, бритых, а часто и слепых небесных посланцев не смог вернуть ей утерянное счастье материнства.
Вряд ли она в ее годы приняла бы такой дар, но предложить-то можно!
Хотя бы догадаться, чего желает «божественная»!..
Теперь еще оказаться в составе «огдоады»? Или возродиться как воплощение Бастет, кошачьей богини, чьи подвластные создания плодятся и размножаются с такой быстротой, что никаким богам или «божественным императрицам» за ними не угнаться.
Спасибо, не надо.
* * *
Старикашка появился в зале, когда на реку надвинулись темные облака и небо заметно померкло. Вбежал в тот самый момент, когда с восточной стороны долетели громыхающие грозовые раскаты.
Императрица лукаво улыбнулась поспешившему к ее ложу старику:
– Ты специально поджидал, когда ударит гром?
Старик поклонился.
– Нет, венценосная. Гром и молнии – это моя стихия…
Он поднял руки над головой. Раздался сухой треск, и между его ладонями внезапно полыхнул разряд.
Сабина отпрянула к спинке ложа. Кто-то из гостей испуганно вскрикнул. Луций подался вперед и потребовал:
– Повтори!..
Старикашка еще раз вскинул руки, и между ладонями вновь пробежала молния.
В сумеречном, заметно помертвевшем зале наступила тишина.
Антиарх, овладев вниманием присутствующих и не желая терять инициативу, воскликнул:
– Здесь слишком много света, драгоценная, а я повелеваю миром из мрака. Повелеваю невидимый и неслышимый!..
Затем, не дожидаясь разрешения, подбежал к одному из факелов на левом входе и, схватив пламя обеими руками, придушил огонь. Так он поступил еще с тремя факелами.
Зал погрузился в сумерки. Неожиданно со стороны входа, забранного тканями и деревянными, покрытыми резьбой пилястрами, выдвинулась громадная размытая тень. В ее верхней части обозначился низкий треугольный столик. Тень с поклоном донесла его до середины зала, поставила и также с поклоном удалилась.
Сабина перевела дыхание и, стараясь не терять присутствия духа, поинтересовалась:
– Ты повелеваешь миром из мрака? В таком случае ты бог? Отвечай?! И не придумывай самые пошлые прозвища, обращаясь ко мне. Называй просто – госпожа.
– Нет, несравн… госпожа, я всего лишь сын небожителя. В моей власти мрак и все, что творится во мраке. Твой супруг и ты, госпожа, повелеваете светом, а мой удел, мои владения – места, где свет отсутствует.
– Даже ночь? – иронично поинтересовался Луций.
– Нет, претор! Позволю себе напомнить, ночь редко – очень редко! – бывает темна до полного отсутствия света. До его неприятия!.. В ночи всегда что-то светится – например, звезды. Я уж не говорю о луне.
Луций, стоявший у распахнутого окна, улыбнулся.
– Я слыхал о мошеннике, который объявил себя супругом луны. Кстати, он даже ухитрился выдать свою дочь за римского патриция. Я бы назвал этот брак совершённым по воле небес, если бы патрицию не стукнуло шестьдесят, а дочери Луны пятнадцать. Интересно, чем они занимаются по ночам? Вероятно, патриций обращается к свекрови с мольбой о даровании ему мужской силы.
Все присутствующие заулыбались.
Луций, доказавший, что он оказался единственным, кто не растерялся в присутствии местного фокусника, изящно поигрывал цветком лотоса. Он то принюхивался к его аромату, то выписывал божественным цветком замысловатые фигуры.
Старик неожиданно и охотно подтвердил:
– Я тоже слыхал об Александре из Абинотеха. Вся разница между мной и этим лжепророком в том, что я не беру деньги за пророчества, которые произносит прирученная им змея с человеческой головой. Я также не требую неземных почестей и не торгую своими приверженцами.
– На что же ты живешь, Антиарх?
– Я довольствуюсь малым. Жизнь научила меня довольствоваться куском вчерашней лепешки и глотком молока, на которые не скупятся люди.
– Каким же образом ты ухитряешься выманить у наших бессердечных, не знающих слова «жалость» подданных несколько асов на кусок засохшей лепешки и чашку молока?
– Я помогаю им приручить свои тени.
– И каковы успехи?
– Я готов продемонстрировать тебе, госпожа, что тень не такая безобидная вещь, как нам кажется. Тень прочно связана с хозяином…
– Мне рассказывали, что ты, ударив по тени, разбил глиняный горшок.
– Это пустое, госпожа. Если правильно обращаться с тенью, она способна поведать своему хозяину о нем самом и о тех, кто его окружает, куда больше, чем самый яркий светильник.
– Этот громадный верзила, который поставил столик, и есть твоя тень?
– Нет, это мой раб Исфаил. Он подобен тени, но он всего лишь человек.
– Хорошо, пока оставим Исфаила в покое. Что могла бы рассказать мне моя тень?
– О той опасности, госпожа, которая угрожает тебе и претору Луцию Веру.
Луций удивился:
– Ты, оказывается, куда бóльший проныра, чем я предполагал. Как ты сумел узнать мое имя?
– Твоя слава, претор, летит впереди тебя.
– Не уходи от ответа. Я сначала посчитал тебя беглым преступником, каких немало прячется по дальним закоулкам империи, однако я ошибся. Давно ли ты поселился в этом забытом богами месте?
– Я живу здесь уже почти семь лет. Здесь мрак особенно глубок и мудр. Отсюда мне видно все, что творится в подлунном мире.
Затем он обратился к Сабине:
– Я также сведущ в тайных делах, которые творятся в Вечном городе, как назвал великий Рим твой супруг, божественный Адриан.
– Какими же тайнами поделился с тобой местный египетский мрак?
– Мрак, госпожа, не бывает местный или римский. Мрак везде мрак, и чем он гуще, тем изобильнее просветления. Поверь старому мракофилу – именно эта субстанция устроила нашу встречу. Не огонь, вода, воздух или земля, а именно тьма. Мне есть что рассказать тебе, госпожа, и тебе, претор Луций Вер, но для этого мы должны остаться одни.
Центурион Теренций подал голос:
– Думай, что говоришь, Антиарх, и не веди себя нагло.
– Не спеши обвинять меня в наглости, Теренций. Пророчества – это мое любимое развлечение. Оставь нас и уведи охрану. И заодно присмотри за этим мрачным Исфаилом…
Сабина спросила:
– Откуда он родом, Антиарх?
– Из Эфиопии. Исфаил – самый темный негр, которого можно найти в Африке.
Антиарх окликнул:
– Исфаил? Подойди и представься госпоже.
Из темного угла зала совершенно беззвучно выдвинулся человек в черном одеянии и с черной накидкой на голове. Приблизившись, он скинул накидку, затем оскалился.
Невероятно белые зубы высветились в вечернем полумраке.
Антиарх вздохнул:
– Никак не могу добиться от него согласия избавиться от этих исчадий света. Они никак не подходят его черной душе.
Сабина и Луций рассмеялись. Даже Теренций улыбнулся.
Претор укорил старика:
– Не наводи тень на плетень, старик. Я полагаю, когда потребуются, зубы его станут темнее ночи.
Затем он подал знак Теренцию.
Центурион приказал:
– Пойдешь со мной, эфиоп. И учти, если твой хозяин начнет настаивать, мои молодцы в несколько секунд избавят тебя от этого недостатка.
– Нет, Теренций, – возразил Антиарх. – Этого не надо. Он будет плакать. Это, доложу я вам, такое зрелище, которое лучше не видеть верному служаке и почтенному отцу многочисленного семейства.
Теренций остановился.
– Ты и про меня успел разузнать?! Сколько же у меня детей, Антиарх?
– Восемь, центурион.
Теренций нахмурился:
– Тебе не кажется, что ты слишком много знаешь?
– Таково мое предназначение, Теренций.
Теренций еще более помрачнел.
– Разве ты свободный гражданин, чтобы обращаться ко мне по имени?
– Да, центурион. Я родом из Антиохии[4], из семьи римских переселенцев. Исфаил, расставь кубки.
Раб молча выполнил указания хозяина и поставил три кубка на низенький столик.
– Я хочу попросить тебя, Теренций, зажечь эти кубки.
Теренций, повинуясь жесту Сабины, взял со стены один из еще горевших факелов и поднес его к первому кубку.