Оттуда с шипением вырвалось невысокое, но очень яркое пламя. То же самое проделал с оставшимися двумя, после чего, повинуясь указующему жесту императрицы, толкнув Исфаила, вышел из зала. Вслед за ними вышел Артемион, поэтесса Бальбила и два других стража.
Антиарх скинул плащ и ловко вытащил из обмякшей на полу накидки три медные дощечки с прорезями. Он разместил дощечки так, чтобы тени от них падали в центр стола. Когда совмещенные прорези образовали крестообразную фигуру, свет внутри нее, теряя и обретая яркость, начал переливаться от светлого до темного.
Луций Коммод подошел ближе.
– Я слушаю, – сурово выговорил он.
– Тебе грозит беда, претор.
– С того момента, как император дал согласие объявить его цезарем, – подала голос Сабина, – наследнику всегда грозят опасности.
– Это так… госпожа. Однако я имею в виду опасность другого рода. Она не имеет отношения к неблагоприятному астрологическому прогнозу, который собственноручно добыл император. Я имею в виду редкого по красоте несмышленыша, которого император тоже пытается приобщить к таинствам астрологии…
– Ты хочешь сказать?.. – воскликнул Луций.
Антиарх резко прервал его:
– Не будем называть имен!
– Что именно ты имеешь в виду? – повысила голос императрица.
– Величайший уже принял решение. Он желает усыновить его и так же, как Луция, объявить наследником. Несмышленыш молод и хитер…
Императрица резко выпрямилась и села, спустив ноги на пол. Луций приблизился к ней. Они некоторое время многозначительно смотрели друг на друга, после чего Луций произнес:
– Ты играешь с огнем, старик. Я прикажу заковать тебя в цепи, и ты будешь сидеть в трюме до того самого момента, пока не выдашь, кто подучил тебя огласить эту отвратительную клевету.
– Меня трудно заковать в цепи, – ответил Антиарх. – Разве что придется лишить всякого намека на мрак. Однако изобилие света, претор, куда страшнее, чем его отсутствие.
– Не играй пустыми софизмами, старик. Лучше признайся, кто подослал тебя возвести напраслину на самую занимательную… игрушку императора.
– Вряд ли на всей ойкумене найдется человек, который решился бы использовать меня в качестве доносчика или тем более клеветника. Я настаиваю на своих словах. Я уверен, что, кроме меня, никто не сможет избавить тебя от этой напасти.
– Этот фокус может дорого обойтись тебе, Антиарх, – предупредила Сабина.
* * *
В этот момент с верхней палубы донеслись шум, крики, обратившиеся в радостные возгласы.
Дверь распахнулась, и в зал вбежал крепко сложенный юнец в медном шлеме с крылышками, в тунике и львиной шкуре наброшенной на плечи.
Он бросился к императрице, преклонил колени и воскликнул:
– Радуйся, Сабина!.. С минуты на минуту император будет здесь. Я решил заранее предупредить тебя. Принцепс скучает по тебе. Он решил сократить охоту на сутки и уже мчится к месту стоянки твоей галеры.
Юноша неожиданно огляделся и воскликнул:
– Почему здесь так темно?
К тому моменту волшебное пламя в кубках совсем угасло.
Юнец схватил ближайший факел и принялся зажигать потушенные светильники. В следующий момент он обернулся и застыл на месте. На его до прелести симпатичном лице обозначилось неподдельное удивление, смешанное с ужасом.
– Сацердата! Ты что здесь делаешь?!
С обескураживающим проворством старик метнулся к выходу и выскочил из зала.
Сабина вскочила:
– Какой Сацердата! Где ты здесь видишь Сацердату, Антиной? Это всего лишь местный фокусник. Он устраивал представление для нас. Почему ты счел возможным ворваться в мои покои без предупреждения?
Луций Цейоний Коммод жестом остановил императрицу. Он обратился к Антиною:
– Ты уверен, что это Сацердата? Он назвался Антиархом.
– У него множество имен, драгоценный Луций! Он может назваться кем угодно, вплоть до погибшего на кресте назаретянина. Его нужно задержать. Он опасен.
Луций задумался:
– Я слышал о Сацердате. Это был тот еще разбойник! Подручный Регула… Эй, стража!
– Объясните же наконец, – раздраженно воскликнула Сабина, – что здесь происходит? Кто разбойник, кто фокусник? Он грозился раскрыть какую-то тайну.
– Этих тайн у него великое множество! – всплеснул руками Антиной. – Сейчас его надо задержать. Его ловят по всей империи. Он украл меня у матери и увез в Вифинию. Если бы не твой супруг, госпожа, меня бы уже на свете не было. Император спас меня.
– Ты хочешь сказать, что он повинен в смерти Тимофеи, так нелепо погибшей из-за своего суеверия?
– Да, госпожа. К тому же он уже покушался на Адриана. В Антиохии.
– Тогда его надо задержать! – возмутилась Сабина. – Теренций!..
Центурион словно ждал за дверью. Он быстрым шагом вошел в залу.
– Слушаю, повелительница.
– Где этот… Антиарх? Его надо немедленно схватить.
– Поздно, госпожа. Он успел спрыгнуть в лодку. Его мелкий раб, а также эта девица, что куталась в плащ, погнали ее на ту сторону реки.
– Его надо немедленно догнать!
– Как же, догонишь! Этот гаденыш оказался на редкость пронырлив. Пока его подружка строила глазки гвардейцам, этот негодяй ухитрился продырявить обе наши лодки. В целости только маленький ялик.
– Я поплыву на нем! – закричал Антиной. – Он не уйдет от меня!
– Как же, не уйдет! – усмехнулся Теренций.
– А где Исфаил? – поинтересовался Луций.
Претор уже успокоился и по привычке принялся обмахиваться цветком.
– Этого задержали, – не без удовольствия доложил Теренций. – Парень он оказался смирный. Брошенный Антиархом, принялся плакать.
– Вы хотя бы связали его?
– А то как же! – хмыкнул Теренций. – Обыскали, связали и прикрутили к борту.
В этот момент со стороны берега донесся звук боевой трубы, следом посыпались отрывистые команды «сбросить трап», «принять на борт» и – неожиданно! – невероятной силы звериный рык.
Антиной обрадовался:
– Я же говорил! Я принес весть.
Договорить он не успел. Створки правой и левой двери, ведущие в зал, распахнулись, и через левый вход в комнату, стараясь вырваться и освободиться от ошейника, вбежал громадный лев. Трое мужчин в охотничьих нарядах держали его на привязи. Вслед за хищником через правый вход в зал вошел высокий бородатый мужчина в кожаном жилете, на который был наброшен плащ, стянутый застежкой под правым плечом, и в боевой, тоже кожаной, с нашитыми медными бляхами юбке.
Он с ходу поинтересовался:
– Что здесь происходит? Кого ловим?
Антиной бросился к нему:
– Повелитель, здесь только что был Сацердата! Он выдает себя за фокусника.
– Сацердата-а-а-а?! Вот это новость! – недобро усмехнулся Адриан и перевел взгляд на своего раба Мацеста, вбежавшего через левый вход. – Взять преступника и посадить на цепь!
Мацест ответил:
– Я как раз пришел доложить, что какой-то негодяй поспешно отплыл, государь. Я потребовал объяснений, но он даже не выслушал меня – спрыгнул в лодку и схватился за весла. С ним были двое – какой-то подозрительный мальчишка и девица.
– Тогда догнать!!
– Не на чем, государь, – с виноватым видом доложил Теренций.
– Не понял? – с угрожающим видом выговорил император.
Луций решил поддержать центуриона:
– Обе наши лодки – большая, для парадных выездов, и малая, для прогулок, – испорчены.
Адриан сбросил плащ и подозвал Теренция поближе.
Антиной, стараясь остаться незамеченным, пробрался к выходу и выскочил на палубу. Вслед за ним через противоположный выход зал покинул Мацест.
– Как же ты, центурион, охраняешь императрицу? Как этот негодяй получил доступ в ее личные покои?!
– Это по моей вине! – ответила Сабина.
– И по моей тоже! – подхватил Луций.
– Я тоже прошляпил, – сознался центурион. – Надо было держать его на привязи…
– Теперь поздно вздыхать, – прервал его император. – Немедленно отыскать переправочное средство, отправить людей на противоположный берег, перекрыть все дороги, ведущие из Хмуна. Утром устроим облаву.
Теренций торопливо покинул зал.
Император, не переводя дыхание, похвалился плененным зверем:
– Что, хорош?! Ему еще года нет, а как он ужасен и свиреп. Я постараюсь приручить его. Он будет послушен мне, как мой пес Верный!
– Это невозможно, государь! – заявил вошедший вслед за императором Артемион. – В таком возрасте дикого зверя нельзя отучить от природной жестокости. Как утверждают знатоки, приручить дикого зверя – невероятно трудная задача. Философы настаивают, что в таком возрасте ему уже невозможно доказать, что жить страстями – самая худшая участь, которая может ожидать живое существо, тем более обладающее зачатками разума. Если бы взяться за него в молочном возрасте…
Артемион с интересом глянул на льва и даже попытался погладить его по намечавшейся к росту гриве.
Зверь попытался схватить его руку.
– Да, – с сожалением констатировал ритор, – уже поздно. Его природа дика и необузданна.
– Ничего, обуздаем, – пообещал император. – Для начала свяжите ему пасть. Впрочем, сначала накормите его и начинайте подавать обед.
Он неожиданно обвел взглядом присутствующих и удивленно спросил:
– Где Антиной? Где этот неслух, которого я вчера спас от хищного зверя, вероятного отца этого чудовища? – он кивнул в сторону молодого льва, которого трое охотников с трудом сумели оттащить к двери. – Еще вчера он пообещал отвратить от меня любую беду, которую якобы сулят нам боги.
– Прежде всего мрак и порожденную им тень, – возразил Луций. – Этот Антиарх… то есть Сацердата… то есть Епифаний…
Император продолжил список:
– Он же Марк-потрошитель… Это имя он носил до того, как дезертировал из Десятого вспомогательного легиона, а Епифанием стал, когда покушался на меня в Антиохии.
– Теперь он подался в чародеи, – ответил Луций, – а то и в небожители.
Адриан удивился:
– Ишь куда замахнулся!..
Затем император неожиданно напрягся, повысил голос:
– И все же где Антиной?!
В этот момент вбежавший Мацест доложил, что юноша, выскочив из зала, заявил, что император повелел ему проследить за Антиархом.
– Как это? – изумился император.
Мацест доложил:
– Антиной отвязал ялик и бросился в погоню за преступником.
– Он с ума сошел?! Вернуть немедленно!!!
Император бросился к выходу.
Все толпой устремились за ним.
* * *
Выбравшись на верхнюю палубу, император бросился к правому борту, обращенному в сторону реки. Мацест указал ему на парус, поднятый на ялике, который, убыстряя ход, двигался к противоположному берегу.
Адриан бросился вдоль борта:
– Немедленно раздобыть лодки и в погоню!
Он перебежал к противоположному борту и неожиданно наткнулся на сидевшего на корточках негра.
– Кто это? – закричал император.
– Раб Антиарха…
– Пытать огнем!
В следующее мгновение Исфаил неожиданно выпрямился, скинул темную накидку, отчего вокруг стало еще темнее, выхватил нож. Обрезав веревки, он оттолкнул императора. Два гвардейца, бросившиеся ему наперерез, не сумели задержать его.
Негр с разгону, ногами вперед, бросился в воду.
– Лук!!! – закричал император. – Луки, стрелы…
– Все готово! – доложил Теренций, затем скомандовал: – Наложить стрелы. Цель в воде.
Два лучника в поисках спрыгнувшего раба даже перегнулись через борт, однако Исфаил вынырнул на таком неожиданно большом расстоянии от галеры, что стрелки на мгновение опешили.
Со скоростью крокодила негр мчался вдогонку за яликом. Пока лучники меняли прицел, тот сумел отплыть на значительное расстояние.
Что могли поделать с негодяем две стрелы, даже пущенные самыми опытными стрелками, с рассекающей воду, едва угадываемой на поверхности воды тенью?
Адриан, вцепившись в поручни, напряженно вглядывался в темноту.
Наступила протяжная угнетающая тишина.
Вот колебания воды и светлые пузырьки настигли ялик. Тот неожиданно качнулся, затем парус нехотя лег на воду.
– Не-е-ет! – закричал Адриан. – На помощь!! Теренций, поднимай якоря!..
Теренций отвел глаза. К императору бросился один из легионеров и доложил:
– Мы подогнали лодку, государь. Гребцы готовы.
– Вперед! – закричал Адриан и первым побежал к лодке.
* * *
Толпа, вначале активно сочувствующая поиску утонувшего в Ниле мальчишки, спустя некоторое время начала расходиться. Сабина, поддерживаемая Луцием, спустилась в свои покои.
У дверей она поинтересовалась у претора:
– Что этот противный старикашка твердил насчет судьбы, которая якобы будет немилостива к императору?
Луций доверительно объяснил:
– Несколько дней назад, в одном из дальних храмов императору было вынесено предупреждение о подстерегающей его опасности. Отвратить ее можно только в том случае, если кто-то из самых близких его друзей или воспитанников не отважится принести себя в жертву.
Сабина задумалась, потом кивнула:
– Пророчество сбылось. Об этом надо оповестить Рим. И заодно, – приказала императрица, – прими меры, чтобы ни ты, ни я не были замараны этой историей. – Потом с едва скрываемым облегчением добавила: – Теперь у тебя, Луций, нет соперников.
– Живых – да, а вот мертвых…
– Ты полагаешь…
– Да, государыня, я полагаю, что эта смерть мало что решает в смысле астрологического прогноза.
* * *
Из письма императора Цезаря Траяна Адриана Августа вольноотпущеннику Аквилию Регулу Люпусиану:
«…Прощай, мой друг. Разлука печалит меня, но ты прав – прошлое не вернешь. Ты писал, что при виде бездыханного тела твоей возлюбленной прежние увлечения перестали волновать тебя. Я сочувствовал твоему горю, Лупа.
Посочувствуй и ты моему.
Всего несколько дней назад я был счастлив, как может быть счастлив человек, излечившийся от болезни и защитивший самое дорогое существо, которое ему доверила судьба. Мы охотились, и я заслонил собой Антиноя, когда тот споткнулся и упал на землю, а обезумевший от ран лев бросился на него. Я принял дерзкого хищника на копье и свалил наземь.
Антиной очень повзрослел за это время. Лицом – Александр, но без той жуткой гримасы, которая портила черты лица Македонца и внушала присутствующим ужас. Фигурой – олимпийский чемпион. После случая на охоте он по секрету признался: если случится худшее и ему придется вступить во взрослую жизнь, он сразу примет участие в олимпийских играх.
Это решение подтверждало пророчество, которое открыли мне звезды. Тебе известно, насколько я преуспел в составлении астрологических прогнозов.
Лучше я никогда бы не вглядывался в ночное небо и не брал в руки грифель!..
…Прогноз оказался неутешительным – срок жизни моего избранника Луция Цейония Коммода исчисляется не десятилетиями, а годами. Это слишком малый срок для успешного завершения строительства нового государства, в котором все получат римское гражданство и будут равны перед законом.
Признаюсь, я тогда уже всерьез задумался над тем, чтобы подобрать Луцию более молодого и надежного помощника, который мог бы со временем подхватить начатое.
…Ты догадался? Да, я имел в виду Антиноя, как бы безумно это ни звучало для римского уха. У меня имеются сведения, что старые пни, закосневшие в римском высокомерии, ни в коем случае не примут мой выбор, но мне было наплевать!
Я умею добиваться своего!..
…Боги жестоки, дружок. Горько стоять у останков любимого человека, внимать воплям плакальщиц и не иметь возможности вернуть то, что уже растаяло в небесной вышине. Счастья больше нет. Есть горе. Есть раскаяние. Есть невозможность жить. Беда подкралась как тень в ночи, неслышно и незримо.
…У меня сейчас избыток слов. Душа полна, но не к кому обратиться. Не с кем разделить свое горе, некому обнажить свои слезы. Вокруг меня множество людей, еще больше сочувствующих и любопытствующих, желающих взглянуть на страдающего „как женщина“ правителя. А ты далеко. Говорят, ты похоронил свою Тею по варварскому обычаю – опустил ее в землю, насыпал бугорок и теперь часто приходишь на могилу, сидишь возле бугорка. Я видал, так поступали у вас в Дакии.
Мне завидно, ты избавлен от бесконечных, расцвеченных пустословием соболезнований, приторных утешений, сногсшибательных предложений, которые ничего, кроме раздражения, не вызывают. Меня обступают толпы верноподданных, требующие провозгласить Антиноя богом, упрямо настаивающие на том, что мальчик якобы принес себя в жертву Нилу и теперь следует ждать обильного разлива. Если Нил разольется, это будет бесспорное знамение, что мальчика надо обожествить.
Насчет Нила мне все равно. Я не знаю, как поступить. Пусть обожествляют? Или взять его с собой, набальзамированного, совсем как живого, и устроить погребение в Тибуре?[5]
Как все случилось?
…Ноябрьским вечером меня окликнул Мацест. Он дрожал от страха. Пришлось крепко встряхнуть его, прежде чем он признался, что Антиной взял парусную лодку и отправился в погоню за самым мерзким преступником, какие только водятся на земле. Я еще успел разглядеть парус. Я следил за ним, пока белый клочок не лег на воду. Даже тогда мое сердце оставалось спокойным. Когда же парус ушел под воду, когда пришла ночь – жуткая, безоблачная, беззвездная, безлунная, я вскрикнул.
Его искали два дня. Когда отправленные на поиски Антиноя рабы доставили его тело, я лишился чувств.
До свиданья, мой друг! До встречи в Городе. Или, может, не надо никаких встреч, иначе нам никогда не избавиться от воспоминаний.
Тогда прощай!»