– Представляю, какая из тебя кондактерша вышла бы! – нервно хихикнула Кшанди.
– Да ну на фиг! Эмоции контролировать – это конечно, хорошо. Но совсем без них… нет, стрёмно как-то.
– Правда твоя, – Кшанди взяла бутылку и снова просунула трубочку под платок. – Это просто капец как стрёмно.
– Ты говоришь об этом так уверенно… Твой муж, он что, из Канджиёна был?
– Нет, он в Гелайте служил… Просто… моя… знакомая… однажды с кондактером одним повздорила. На всю жизнь шрам остался.
– Они-то ребята суровые были, кондактеры эти… Вита рассказывала.
Кшанди ничего на это не ответила. Она откинулась на спинку стула, крутя в руках бутылку. Потом повернулась к Мечиславе и, словно нехотя, произнесла:
– Не обижайся, Славик. Я… я доверяю тебе… и может быть, открылась бы, но… есть одна вещь, которая меня в тебе… ну, как бы это сказать… пугает, что ли… Поэтому и не могу.
– Пугает? Это что же тебя во мне пугает, интересно?
– Ты очень похожа на моего бывшего мужа, – на одном дыхании произнесла Кшанди, а потом резко встала, схватила бутылку с вином и, не оборачиваясь, быстрым шагом покинула рубку.
– Вот тебе и здрасьте, – Мечислава, фыркнув, развела руками. Потом принялась внимательно изучать своё отражение в иллюминаторе. Повертевшись так и этак, Слава уверенно произнесла:
– Да ну, фигня. Типа я не знаю, кто твой муж, Кшанди. И вовсе я на него не похожа… Ну, может нос совсем чуть-чуть…
Глава 4. Номер двадцать семь
Вита проснулась от того, что кто-то ритмично бормотал неподалёку. Она открыла глаза и села на кровати. Зайрут мирно похрапывал рядом, положив унизанную перстнями руку на живот. Разбудивший Виту шум доносился из-за стены.
– Что это такое? – пробормотала доктор Ровенски, напряжённо прислушиваясь.
– Чего не спишь, Витка? – Зайрут приоткрыл один глаз.
– Там кто-то шумит… за стеной.
– Шумит! – наместник лениво ударил Виту ладонью по пояснице. – Это солдаты мои молитву читают. Каждое утро на рассвете Богам хвалу возносить обязаны.
– А вы почему не молитесь?
– До чего же любопытная баба! – покачал головой Зайрут. – Я знатный человек, мне только в полдень нужно молиться и вечером. Ну-ка, – он взял с тумбочки богато украшенный гребень и протянул его Вите. – Давай, бороду мне в порядок приводи!
– Это теперь тоже моя обязанность? – доктор Ровенски с ехидной усмешкой взяла гребень.
– Поговори мне тут! – беззлобно проворчал Зайрут и сел, откинувшись на спинку кровати. Вита принялась расчёсывать его длинную бороду.
– Заплести потом сумеешь? – с недоверием покосился на неё наместник.
– Постараюсь.
– Ты уж постарайся, постарайся… Так всё-таки, ты почему с мужем развелась? Ты-то вроде баба неплохая, всё при тебе… Кто хоть муж у тебя был?
– Офицер, – вздохнула Вита. – Мы с ним давно друг друга знаем, лет двенадцать назад познакомились. Он моложе меня намного.
– Это келлаш, пожалуй… Да, вот эту нитку золотую сюда вплети, и смотри, чтобы все камешки видны были… А сильно моложе-то?
– Когда мы поженились, мне было тридцать семь, а Андржею – двадцать два.
– Точно келлаш! Обольстила мальца!
– Да если бы! – Вита взяла с тумбочки очередную золотую нить и принялась вплетать её в бороду Зайрута. – Сам за мной бегал… Я и согласилась, на свою беду.
– Изменял тебе?
– Да вряд ли… молодой просто был, глупый… Не ужились мы. Незадолго перед войной развелись. Просто друзья теперь…
– Ну и дикари же вы, – Зайрут покачал головой. – Закончила? Дай-ка мне зеркало… Ты смотри, хорошо заплела! Вот тебе за это.
Наместник, порывшись в ящике тумбочки возле кровати, достал оттуда тонкую золотую цепочку и протянул Вите:
– Бери-бери, не стесняйся! Пусть все видят, что ты – моя баба и я тебя в состоянии обеспечить. Надевай, кому говорят!
Доктор Ровенски взяла цепочку и застегнула на шее. Зайрут удовлетворённо кивнул:
– Вот, молодец. Будешь хорошо себя вести – ещё подарю. А сейчас – пошла вон!
– А куда мне идти-то? – Вита принялась нарочито медленно одеваться.
– Выметайся в коридор и сиди тихо. Я потом отвезу тебя в госпиталь. Там будешь прислуживать моему лекарю. Ему помощь сейчас нужна. Как там звали этого местного коновала?
– Райнер…
– Ну да, что-то типа этого… Так вот, его дохлым на заднем дворе нашли. Поэтому пока придётся нам взять эту богадельню на своё попечение. Тут ты и пригодишься.
*
Пару часов спустя Вита, закутанная с ног до головы в серый балахон, предстала перед назардимским лекарем Хайшином. Это был высокий худой мужчина с густыми бровями и крупным острым носом. Он придирчиво уставился на доктора Ровенски своими узкими тёмно-синими глазами:
– Ты, что ли, та баба, что якобы что-то в медицине смыслит?
– Ну я…
– Не «ну я», а «да, господин Хайшин»! – лекарь раздражённо ударил Виту по плечу. – Не будь ты Зайрутовой девкой, уж я бы тебя манерам поучил! Значит так. Будешь меня слушать, поняла? И не пытайся тут себя самой умной выставлять! Нет у баб мозгов, ваше дело – рожать да мужу прислуживать! Ух, келлаш! Я-то не такой великодушный, как господин Зайрут, у меня не забалуешь… Сейчас мы поедем в раттанийский госпиталь. Ты там, говорят, уже неплохо в исследованиях крови продвинулась. Вот и продолжишь. Мне за вакцину хорошие деньги пообещали, ты мне их и заработаешь. Но если хоть кто-то узнает, что это не я исследованиями занимаюсь, я тебе голову оторву, и это не шутка. Ты здесь – никто, грязнокровка, тупая баба, которой мы – по нашему великодушию – дозволили быть санитаркой. Поняла, дура?
– Да, господин Хайшин, – процедила сквозь зубы Вита, поправляя сползший с головы платок. Лекарь грубо схватил её за рукав и втолкнул в невысокую повозку, обшитую лиловой тканью. Доктор Ровенски, упав на пол, попыталась было подняться и устроиться на сиденье, но Хайшин ударил её каблуком по плечу:
– Нечего обивку марать! На полу сиди!
Вите осталось только повиноваться. Она забилась в угол, поглядывая исподлобья на Хайшина. Тот спокойно достал из кармана расшитого золотом кафтана богато украшенные чётки и принялся неспешно перебирать их, тихо, чуть нараспев бормоча молитву. Лекарь прикрыл глаза и откинул голову на обитую красным бархатом спинку сиденья. В таком положении он провёл всю дорогу.
Когда повозка остановилась возле ангара-госпиталя, Хайшин резко смолк, схватил Виту за шиворот и вышвырнул наружу. Та вскрикнула, пропахав коленями и руками гравийную дорожку. Лекарь ударил Виту ногой в спину:
– Давай, поднимайся! Развалилась тут!
Доктор Ровенски встала, вытирая окровавленные ладони о подол мешковатого платья. Она не стала дожидаться, пока Хайшин снова ударит её и, заметно хромая, побрела ко входу в ангар. Лекарь последовал за ней, брезгливо прикрывая лицо ярко-красным шарфом с золотыми кистями.
– В лабораторию иди! – пробурчал Хайшин, подтолкнув Виту в спину. Вдвоём они вошли в уже знакомый доктору Ровенски закуток. Там стояло несколько ящичков с пробирками, в которых находилась взятая на анализ кровь пациентов.
– Так! – лекарь указал в сторону этих ящичков. – Сиди тут и работай! И до вечера не смей носа отсюда казать, поняла?
– Поняла… господин Хайшин, а можно мне хотя бы воды – раны промыть? – Вита показала лекарю свои ободранные ладони.
– Обойдешься! – злобно бросил он, развернулся и вышел. Доктор Ровенски вздохнула и отодвинула один из ящиков, из которых была составлена «кровать». Под ним, в ямке в земляном полу, лежала небольшая коробка, завёрнутая в тряпицу. Вита достала оттуда флакон с голубоватой жидкостью, протёрла ею руки, убрала коробку обратно в тайник, и села за стол. Нужно было продолжать работу, несмотря ни на что…
*
На следующий день Хайшин вёл себя с Витой немного учтивее и даже дал какую-то пахучую мазь – чтобы раны на руках заживали быстрее. Взяв флакончик со снадобьем, доктор Ровенски заметила, что на щеке у лекаря красовался огромный кровоподтёк. Чуть позже она подслушала разговор двух прислужниц, из которого узнала, что Зайрут был жутко недоволен тем, что Хайшин «подпортил товарный вид у его собственности». В тот же вечер наместник нацепил Вите на лодыжку золотой браслет с кучей звенящих подвесок, а лекарь с того дня перестал трогать свою подчинённую, сведя всё общение к паре-тройке лаконичных приказов.
Так прошло несколько дней. Вита полностью погрузилась в работу. Большая часть анализов, взятых ещё при докторе Райнере, оказались испорчены, поэтому пришлось всё начать с начала. Количество пациентов не уменьшалось. Один умирал, но его место занимали двое, а то и трое новых. Возвращаясь в резиденцию Зайрута, Вита валилась с ног. Наместник, как ни странно, относился к этому с пониманием. Он выдал доктору Ровенски фарфоровый чайник и мешочек с травяным сбором, наказав заваривать по две чайных ложки. Вкус у напитка был отвратительным, но усталость он снимал.
Вита уже почти смирилась со своим положением походно-полевой жены наместника. По крайней мере, у неё хотя бы сохранялась возможность работать и искать средство от недуга. И вот, в один прекрасный день произошло то, чего доктор Ровенски ждала: в одной из пробирок кровь окрасилась в золотистый цвет. А это значило…
– Не может быть! – потрясённо прошептала Вита, глядя на пробирку. – Есть! Есть! Господин Хайшин! Подойдите сюда, пожалуйста!
– Чего орёшь, Витка? – раздражённо ответил главный лекарь, заглядывая за занавеску. – Что ты там нашла?
– Посмотрите! – Вита протянула Хайшину пробирку с кровью. Лекарь, нахмурившись, посмотрел на золотистую пену:
– Первый раз такую чистую реакцию вижу… Но это получается…
– Мы подходящего кандидата обнаружили, – боясь поверить в свою удачу, прошептала Вита. Хайшин несильно ударил её по спине:
– Не перебивай, дура! – потом посмотрел на ярлычок, наклеенный на пробирку. – Быстро мне номер двадцать семь нашла!
– Слушаю и повинуюсь! – едва заметно улыбнулась в платок Вита и побежала в дальний угол ангара, где на полу, на грязной соломе, вповалку лежали больные. Доктор Ровенски принялась быстро просматривать бирки на их запястьях.
– Так, так… что же они вперемешку-то так… Семнадцатый… Сорок четвёртый… Двадцать первый… Тридцатый… Есть! Двадцать седьмой! Ох ты ж пресвятые купола…
Двадцать седьмой – человек, от которого теперь зависело если не всё, то очень многое – представлял собой жалкое зрелище. Он был невероятно истощён и, судя по всему, потерял рассудок. Больной дёргался, из уголков его рта стекала мутная жёлтая слюна, взгляд левого глаза (правый скрывался под коркой из грязи, засохшей крови и спутанных волос) был совершенно безумен. Всё тело Двадцать седьмого покрывали гноящиеся раны. Он дышал тяжело и часто и, похоже, был едва жив.
– Нашла? – Хайшин незаметно подошёл сзади. – О, да он не жилец.
– Я его вытащу, господин Хайшин! – Вита подняла взгляд на главного лекаря.
– Только время зря потратишь! – пробурчал Хайшин, а затем повернулся к санитарам: – Утилизировать этого доходягу!
– Нет! – Вита решительно встала, глядя лекарю прямо в глаза. – Его ещё можно спасти, и я это сделаю! Это же в ваших интересах, господин Хайшин! Его кровь подходит идеально. А если мы преуспеем, то вся честь вам достанется! И деньги! Подумайте!
– Ах ты, дерзкая баба! – лекарь со всей силы толкнул её, и Вита еле удержалась на ногах. – Но за лекарство действительно хорошо заплатят… Ладно, попытайся что-нибудь с ним сделать, а я пока пойду доложу твоему хозяину. Но если ему что-то не понравится… Я на тебе места живого не оставлю, так и знай! А теперь забирай это отребье и пошла вон!
Доктор Ровенски быстро закивала и, аккуратно завернув Двадцать седьмого в одеяло, подхватила его на руки. Пациент оказался очень лёгким – Вита без труда донесла его до своего закутка. Там она положила бедолагу на кушетку и склонилась над ним:
– Ну, привет, что ли. Меня зовут доктор Ровенски, можешь называть меня просто Вита. Своё имя ты мне вряд ли скажешь, так?
Двадцать седьмой немного успокоился. Он больше не дрожал, его дыхание стало ровным. Вита улыбнулась:
– А ты крепкий парень, да? Потерпи чуток, я сейчас схожу за водой и приведу тебя в порядок. Ты, Двадцать седьмой, очень важная персона, так что, давай, держись. Я в тебя верю, уж не подведи меня.
*
Прошёл час. Шторка, прикрывавшая вход в Витин «кабинет», приоткрылась, и на пороге показался Зайрут. Он удивлённо приподнял бровь:
– Витка, ты чего ревёшь? Сдох, что ли, пациент твой? Да вроде дышит…
Наместник кивнул на Двадцать седьмого. Тот лежал на кушетке вымытый, перевязанный и обритый наголо. Грудь его едва заметно вздымалась. Вита, сидя на стуле, вытерла заплаканные глаза рукавом:
– Всё в порядке, господин наместник. Это нервы. Тяжёлый был пациент.
– Но ты справилась, я надеюсь?
– Да. Жив он. Спит. Я образцы крови взяла, – Вита кивнула в сторону стола, на котором стояло несколько пробирок. – Их теперь можно использовать их для создания лекарства.
– Посмотрим, – Зайрут поджал губы. – Это уже будет господин Лишран решать.
– Кто-кто?
– Новый наместник. Меня переводят. А ты остаёшься здесь. У меня не очень хорошо с деньгами, поэтому я тебя продал господину Лишрану. Он мне пять тысяч золотых отвалил, как за пару хороших скакунов. Можешь гордиться. А теперь вытри сопли и пойдём – передам тебя твоему новому хозяину. Он и будет решать, что с тобой делать. И с доходягой этим заодно.
Глава 5. Мой личный капитан Блэкторн
На следующий день дирижабль капитана Кшанди взял курс на горы чуть севернее Луррского тракта. Там, в пещере на дне каньона, был оборудован ангар и некое подобие жилых помещений.
– Мы уже не первый раз здесь останавливаемся, – объяснила Василине Мечислава. – Тут в горах, неподалёку, обитель есть, где монахи детей прячут. Я, правда, там ни разу не была. Мы с кем-нибудь из божьих людей на условленном месте встречались, и они нам детей передавали. Сегодня, говорят, сам Кречет придёт!
– Кречет?
– Ага, это прозвище одного из монахов. Я с ним ещё не встречалась, но очень хочу. Кречет – нереально крутой! Он бывший канджиёновец, вроде из «безбрачников». Вскоре после начала вторжения Кречет принял монашество, но при этом воином остался. Он больше тысячи детей спас, отбивал их у назардимцев. Синекожие его боятся, как чумы. Говорят, Кречет как-то в одиночку десять человек уложил!
– Вот как? – Василина приподняла бровь. – Немногие на такое способны.
– Это да, – Мечислава взяла с пола ножны с огнемечом и закрепила на поясе. – Сегодня я на встречу с Кречетом пойду. Кшанди нездоровится. Она, – тут Слава наклонилась к Василине и, усмехнувшись, прошептала:
– Перебрала она, короче, вчера. В одно лицо три бутылки вина уговорила.
– А с чего это вдруг? Не из-за нас, надеюсь?
– Да ну, нет, конечно! Такое с ней бывает время от времени. Я так думаю, она по своим погибшим родным тоскует… Кшанди – тихушница ещё та, даже мне почти ничего не рассказывает…
– Слава, а как ты к ней попала-то? – Василина открутила от огнемеча световой элемент и положила его на плоский камень возле входа в пещеру – чтобы кристаллы зарядились от солнечного света. В отсутствие горюнов в этом не было нужды, и она делала это скорее по привычке.
– Когда война началась, я Оканштадте была. По нему назардимцы в первую очередь ударили – там же и верфи, и большая часть кораблей. Мы, гезетцевцы, их до последнего обороняли, но наши флюги не работали, много народу погибло. Мне бок прострелили, я в море свалилась. И утонула бы, но меня адмирал Тээйх спас… Он вообще молодец, понял, что силы неравны, и решил флот в Ойхен уводить. По старинке, под парусами. Благодаря ему почти половину кораблей удалось сохранить. Ну, и меня по пути выловили, – Мечислава усмехнулась. – Во-о-от. В Ойхене я пару месяцев в больничке провалялась. А потом Ильшану встретила – помнишь же её, вы вроде, учились вместе? Она тоже в Гезетце была до войны. Ну, и мы с ней решили к партизанам податься. Кшанди меня сразу заприметила и предложила стать её помощницей. А у Ильшаны свой отряд, они сейчас где-то неподалёку от Дампфбурга пытаются снабжение столицы наладить. Сёстры Васильковы тоже с ней, кстати… Ладно, – Мечислава встала. – Пора мне. Думаю, Кшанди ничего не будет иметь против того, что сегодня я вместо неё детей у монахов заберу…