– Ай, да Чебурашку не поделили. Она хотела, чтобы он наравне с Лариской был ее питомцем, а мне парень понравился, и я сказал, что не допущу такого и человека из него сделаю. Вот и все, и разошлись пути-дорожки. Но видите, Роман Андреич? Настоящий друг познается в беде, не зря люди говорят. Ну, за работу. Честь имею.
И крокодил, приподняв шляпу, скрылся среди страниц.
Крокодил и сестрички
Надя вошла в комнату – и Иван сразу все понял.
– Что? Нет?
– Нет, Ванюша. По-прежнему ничего, – Надя закрыла лицо руками и заплакала.
– Милая, ну что ты… Не первый же раз. Ведь мы этого и ожидали.
– Не ожидали, не ожидали! – вдруг сверкнула она глазами и яростно вытерла со щек дорожки. – Я каждый раз надеюсь, каждый раз верю, что вот сейчас это и произойдет!
Иван выдержал паузу, а потом осторожно произнес:
– Значит, как и решили, да?
Надя заплакала еще отчаяннее:
– Не могу, Ванечка!.. Ты же сам видишь. Не получается. Не щелкает во мне какая-то нужная кнопочка.
Иван вздохнул и обнял ее.
Иван Сергеевич и Надежда Петровна были женаты уже двенадцать лет, а детишек бог все не давал. Были испробованы все методы, исхожены все клиники, сданы все мыслимые и немыслимые анализы, даже к знахаркам в далекие села ездили они, а только врачебный вердикт «бесплодие», разразившийся однажды громом у них над головой, отменить никому не удавалось.
Самые близкие, посвященные в тонкости их жизни, робко намекали (а иные и прямым текстом говорили) об ЭКО, да только Надя с Иваном были на сей счет непреклонны. Оба они работали учителями в обычной средней школе, поэтому необходимой суммы у них не было и близко, а залезать в кредит, готовясь к рождению ребенка, казалось им абсурдом: с каких учительских зарплат потом его выплачивать? Тем более ребенок так многого потребует. К тому же попытки ЭКО далеко не всегда заканчиваются нужным результатом.
Как-то раз одна из близких Надиных подруг (как она сама выразилась, «в порядке бреда») предложила ей с супругом навестить детский дом. «А что, Надь? Ведь сколько таких случаев, когда берут люди оттуда деток. И как счастливо потом живут. Может, попробовали бы и вы, а? Хотя бы для начала просто так сходили, как на экскурсию».
Надя задумалась. Рассказала Ивану. И они решили сходить в детский дом неподалеку от школы, в которой работали. Администрация встретила их радушно, проблеме посочувствовала. Детей стала показывать – потихоньку, незаметно, чтобы не травмировать детскую психику (ведь всем известно, как отчаянно каждый ребенок ищет в каждом новом взрослом, приходящем в детдом, своих родителей). Да только никак не могла раскрыть свое сердце Надя, не ложился ей никто на душу.
– Ванечка, ну что со мной не так! Я ведь учитель! Я люблю детей! – жаловалась она всякий раз мужу, когда они возвращались из детдома. – Мне уже и перед заведующей неудобно: что она думает про меня? Скоро нам и приходить туда запретят. Да еще и эта моя дурацкая мания – девочка. Как будто мальчики не люди. Только девочку мне подавай, и кудрявую. Нет, я просто чудовище!
– Значит, не пришло еще твое время, Надюша. Всё будет, милая. Всё будет, – твердо сжимал ее руку в своей руке Иван, и точно так же твердо сжималось в эти моменты его сердце.
Однажды Надя забежала в детдом внеурочно, без мужа. Во время форточки на работе. В прошлый раз заведующая, стесняясь и краснея, сказала им, что лето на пороге, а у младшей группы что-то и мячи прохудились, и скакалки порвались, а дотацию от государства на этот квартал они уже потратили на закупку новой посуды для столовой. «Вы же все равно что-то приносите. Может, в следующий раз не фрукты и шоколад, а несколько недорогих мячиков да скакалок принесете?» Надя горячо согласилась, купила все, что требовалось, плюс к этому несколько наборов для песочницы, и радостно примчалась в детдом.
Запыхавшись, ворвалась в кабинет заведующей. Та сидела на краешке дивана и держала за руки маленькую заплаканную девочку, лет пяти-шести, с копной кудряшек на голове. На громкий звук обе обернулись.
Надино сердце ухнуло, упало и забилось набатом где-то в районе пола.
Это была она.
– Господи… – только и вымолвила Надя.
Заведующая детдомом была женщиной немолодой, опытной и мудрой. Она сразу все поняла. И когда девочку увели, поведала Наде ее историю:
– Вчера привезли. Зовут Верочкой. Рейсовый автобус столкнулся с фурой. Ее родители погибли, а она как в рубашке родилась. Родственников пока не найдено. Если так и не найдутся, можем потихоньку, спустя какое-то время, готовить удочерение. Вы же не против?
– Против ли я?! – Надя задохнулась. – Она же… она моя! Я это сразу почувствовала! Я ее ждала, я ее искала! Это моя девочка!
Заведующая улыбнулась:
– Если в течение положенного времени родственники не объявятся, приводите супруга. Будем знакомиться.
И Надин мир, бывший последние годы таким серым и беспросветным, вдруг заиграл яркими красками. Она вновь, как девчонка, приглашала мужа на свидания в парки и прыгала по лужам, в которых ярко отражалось июньское солнце («Представляешь, Вань, ее Верочка зовут! Я Надежда, а она Вера! Ну это же знаки!»), стала петь по утрам в ванной и даже упросила супруга затеять в квартире косметический ремонт («Ну отпускные же получили, Ванюш! Можем себе позволить!»). И ждала звонка от заведующей. Жила этим.
И дождалась.
– Надежда Петровна? Если вы не передумали, можете приступать к сбору пакета документов. И начните, наверное, с медицинской комиссии. Верочка вас очень ждет.
Оглушительное, невероятное счастье свалилось из самого космоса прямо Наде на голову. И закрутило жизнь с еще большей силой. Нужно было все успеть, пока лето: и медкомиссию пройти, и ремонт доделать, и комнату обставить для дочери. Дочери! Ах, какое сладкое слово!
– Одевайтесь, – с какой-то странной интонацией произнесла пожилая гинеколог, к которой Надя ходила уже надцать лет и которая знала всю ее печальную историю от А до Я.
Надя оделась, вышла из смотрового и села на стул возле врача.
– Надежда Петровна, я даже не знаю, как вам это и сказать… Но вы беременны, голубушка! – и доктор развела руками.
Надя ахнула и прижала руки к сердцу.
– Да, дорогая. Целых восемь недель. Как это вы пропустили?
– Не знаю… Сама не знаю… Не до того было… – прошептала Надя.
– Поздравляю вас, голубушка! Уникальный случай в моей практике! Который еще и еще раз доказывает, что в этом деле главное – отпустить голову! Вот вам кучка направлений на кучку анализов – и домой, мамочка, радовать будущего отца! Только аккуратненько. Теперь вы хрустальная ваза.
«„Мамочка“, „отца“… слова-то какие… Неужели они обо мне…» – как в тумане Надя шла по коридору клиники. И вдруг ее как током ударило: «Вера! А как же Верочка?» И второй разряд тока: «Ничего не знаю! Никому не позволю! Она моя! А если Ваня будет против… Что ж… Разведусь!» – последнее слово отозвалось внутри уже менее уверенно, но все равно твердо.
– Ваня, слезай. Вот слезай! – вошла в квартиру светящаяся Надя.
Иван стоял на стремянке и шпаклевал стену возле потолка.
– Надь, ну мне совсем немного осталось, давай я закончу, а?
– Нет, слезай! А то от моей новости рухнешь вместе со своей стремянкой.
Иван спустился, вытер руки.
Надя подсунула ему под нос заключение о постановке на учет по беременности.
Он прочел. Молча стянул с головы газетную шапку-пилотку и разрыдался, уткнувшись в буквы, отчаянно воняющие типографской краской.
– Ну что ты, что ты, милый. Все уже хорошо. Все теперь будет совсем хорошо. И навсегда. Помнишь, как ты сам меня успокаивал? Видишь? Ты был прав. Только Ваня… А как же, – Надя запнулась. – А как же Верочка? Как нам теперь поступить?
Иван оторвался от своей шапки и строго взглянул на жену:
– Верочка? А как Верочка? Она наша дочь. Разве есть еще какие-то варианты?
Надя взвизгнула от счастья и повисла у него на шее.
– Только Вань… А как мы справимся с двумя?.. Мы же с тобой эти, как их, учителя, чтоб его! – и она смущенно, но счастливо засмеялась. – Не сложно нам будет?
– Ничего, – шмыгнул Иван носом. – Прорвемся. Возьму вторую ставку. Хотя нет, какую ставку, я ведь тогда детей совсем видеть не буду.
«Детей!» – сладко екнуло в Надиной груди.
– Я подработку найду, – твердо сказал Иван. – Хорошую. Или репетиторством займусь, во. Хороший математик всегда нужен.
И вот этот день наступил. Надя с уже едва заметно округлившимся животиком, в котором (как пообещали на узи) была девочка («Так хотеть девочку, а в итоге будет целых две! Неужели так бывает!»), и Иван пришли в детдом.
В фойе, возле кабинета заведующей, стояла Верочка в красивом платьице, локоны завязаны лентой в пышные хвостики. И то гладила, то обнимала какого-то мальчика лет трех.
Рядом суетились заведующая и воспитательница. Что-то тоже приговаривали, обнимали. Надя с Иваном подошли поближе. Воцарилась тишина. Верочка оторвалась от мальчика, сделала несколько шагов к Наде и робко произнесла:
– Вы моя мама?
В сердце Нади сжалась пружина. Она присела на корточки, взяла девочку за руки и тоже спросила:
– А ты хочешь этого, дорогая?
Верочка кивнула.
– И я этого очень-очень хочу, солнышко.
Верочка показала рукой на мальчика:
– А он?
Надя непонимающе взглянула сначала на мужа, потом на заведующую. Та подошла к супругам и тихо, глухим от переживаний голосом, произнесла:
– Это брат Веры. Мы вам не говорили. Через день после того, как она попала к нам, его нашли среди обломков. Он был в плохом состоянии, думали – не выживет. Но в больнице его выходили, а поскольку родственников так и не нашлось, тоже доставили к нам. Я много говорила с Верочкой, убеждала, что за братиком тоже когда-нибудь придут его новые родители. Но она ничего не хочет слышать. Я не знаю, что делать. Просто не знаю…
– Как это что делать! – вдруг громко сказала Надя.
Оглянулась на мужа, нашла в его глазах что-то неуловимое, но очень нужное ей в эту секунду, подошла к мальчику и опустилась перед ним на корточки:
– Тебя как зовут?
– Генкой, – пробурчал тот, не поднимая глаз.
– Генкой… Как здорово! Как крокодила из мультика про Чебурашку, да? Ты любишь Чебурашку?
– Не. Я хутбол люблю. Буду хутбалистам.
– Хутбалистам! – весело рассмеялась Надя.
Поднялась, смахнула с одежды невидимые крошки, будто окончательно стряхивая с себя прошлую несчастливую жизнь, и задорно произнесла:
– Ну-с, а сына вы нам комплектом завернете или нужно опять все бумаги собирать?
Еще раз оглянулась на мужа и добавила:
– Если что, мы готовы!
Два Гены, Шапокляк и Леонид Якубович
– Добрый вечер! В эфире капитал-шоу «Поле Чудес» и я, его ведущий, Леонид Якубович! Итак, первая тройка игроков…
Хлопнула входная дверь.
– Мааам! Ма-ма! А, опять своего Якубовича смотришь?
– Ой, Любушка, ага, опять смотрю. Сегодня ж пятница. Святое, сама понимаешь.
– А как же. Понимаю. Выходные не задались, если в студию «Останкино» очередные огурцы не приехали.
– Люба! Ну что ты вот опять. Ну должна у меня быть маленькая слабость?
– Должна, должна, мамочка. Я же шучу. Всё в порядке. А папа где?
– Ай, чего-то сегодня психанул, ушёл к себе. Не захотела я летний кубок КВН с ним смотреть, «опять предпочла мне усатого» сказал. И ушёл.
– Юмористы, блин. Пойду зайду к нему, поздороваюсь.
С момента выхода первой передачи «Поле Чудес» Надежда Петровна влюбилась в неё намертво. Всё-таки слова, буквы, а она всю жизнь учителем русского языка проработала. В начале 1990-х на голубых экранах развлечений для интеллигентных людей было мало: одна только молодёжь ярко разодетая своими филейными частями трясёт, и «Поле Чудес» – как отдушина. А второй такой отдушиной стала для Надежды Петровны и её мужа, такого же простого учителя, – дача. Купили они её примерно в то же время, что и «Поле Чудес» появилось.
Задумывалась дача как садово-огородное подспорье для выращивания детей: их у супругов было аж трое, а 1990-е не зря лихими называли. А потом стала самым настоящим хобби: катала свои закатки Надежда Петровна лихо, самозабвенно, филигранно, в лучших домах Парижа дрались бы за её хрустящие огурчики да лечо из болгарского перца (если бы, конечно, знали об их существовании). Батареями свои баночки Надежда Петровна выстраивала. Все-все соседи и друзья, не говоря о родственниках, были обеспечены каждый сезон мощной закаточной артиллерией вплоть до майских праздников.
«Поле Чудес» – это пятница. А за нею, как водится, – суббота. И на эту августовскую тёплую субботу на семейный обед в гостеприимный уютный дом Надежды Петровны и Ивана Сергеевича, где они жили с младшей дочерью Любашей, были приглашены старшие дети, уже жившие отдельно: дочка Верочка, воспитателем в детском доме работавшая, да сынок Генка – известный футболист, член сборной страны. Поболтать, пообниматься, о делах друг дружки справиться ну и закаток набрать, сколько увезёшь, как без этого. «Месячник Маминого Урожая» – так шутливо называли август в этой семье.
И вот суббота, все в сборе, стол накрыт, запахи картофельного пюре и жареной в чесноке курочки по всему двору расплываются. Всех своих любимых за стол Надежда Петровна пригласила, а сама торжественная, радостная – необычная – стоит, не садится.
– Давайте, давайте, рассаживайтесь скорее. Генка! Папе стул из спальни захвати! Ну вот. Уселись? Так, как это начать…
– Мам, все в порядке?
– А ты посмотри на нее, Вер. Светится как хрусталь вон в секции. Там какое-то уж очень «в порядке», судя по всему.
– А ну цыц, малышня! – прозвучал отцовский голос.
«Малышня» прыснула и закатила глаза.
– Надюш. Что такое? Ты что это там вертишь за спиной? В лотерею небось наконец выиграла?
– Нет, Ванечка! Не у-га-дал! – и победным жестом Надежда Петровна выставила вперед руку с большим конвертом.
Выждала эффектную паузу.
– В Москву меня пригласили! На «Поле Чудес»! Я давно заявку отправляла, уже и не надеялась. А оно возьми и приди!
И постбальзаковская Надежда Петровна, обладающая парой десятков лишних килограммов, вдруг запрыгала на носочках, как девочка.
– Ой, мам, ты что!
– Да не может быть!
– А нам чего не говорила? Вот тихоня!
– А уже решила, в чём поедешь?
– А съёмки-то, съёмки когда?
– Тихо, тихо, сейчас расскажу. Съёмки, значит, через две недели. Даже не верится, что свеженькое повезу, с пылу с жару! А что это вы притихли? Да неужто вы думаете, что я к Лёнечке Аркадьевичу с пустыми руками приеду? Все, значит, везут, а я что, рыжая? Ну уж дудки! У меня урожай – всем урожаям урожай! И к тому же это ж моя мечта! Много-много лет! Я уже и баночки присмотрела, какие возьму. Одну трёхлитровочку с корнишончиками, двухлитровку с помидорками зелёными и поллитрушку лечо!
– В общем, народ, здесь главное – сразу себе уяснить, что спорить бесполезно, – засмеялся Генка и обнял Надежду Петровну. – Ой, мам, какая ж ты у нас всё-таки умница. Мы тобой гордимся! Правда, народ?
В коридорах «Останкино» Надежде Петровне было, прямо сказать, немного боязно. И банки в сетке так же пугливо стучали друг об дружку – поддерживали морально хозяйку, как могли. Нет, их, конечно, хотели у нее отобрать, пообещали, что сохранят в лучшем виде и до студии донесут, но где там… Не тот человек была Надежда Петровна, чтобы просто так, за здорово живёшь, расстаться со своими закатками. И главное, спросила эта девица ещё так надменно:
– А что у вас там в банках? Сметана?
«Сама ты сметана!» – хотела ответить Надежда Петровна, но только посмотрела на неё выразительно и сказала свысока:
– Подарок для Леонида Аркадьевича. Понесу сама.
Девица пожала плечами и сообщила:
– Вам в самый конец коридора, последняя дверь направо. К главному редактору развлекательных программ Роману Андреевичу.
Надежда Петровна сухо кивнула и отправилась. Банками позвякивая.
Чудно в «Останкино». Шумно, суетливо. И главное – люди бегают все какие-то смутно знакомые. Вот как будто вчера только ты их в какой-то передаче по телику видел.