На МЭС, после пуска в эксплуатацию нашего санузла, пошла в ход байка о том, что как только приезжают ленинградцы, то сразу строят гальюн. Название не туалет, а гальюн, соответствовало морской специфике наших работ.
Оказывается, лет пять назад на станции появился Сергей Ш., тоже ленинградец. Он первым делом соорудил гальюн. И вот теперь мы – стали продолжателями этой оригинальной традиции.
Правда, коренные обитатели станции утверждали, что ленинградцы – это эстеты недоделанные, потому что они, видите ли, даже по нужде любят ходить с комфортом. Стало быть, они посчитали такую привычку недостойной звания бывалого полевика.
В августе в наших краях неожиданно появился интересный человек – Валентин Михайлович Дьяченко. Он очень увлекательно рассказывал об участии в съемках фильма «Белое солнце пустыни», где являлся ассистентом или помощником сценариста. Дьяченко выступал в нашем КИТе – «Клубе интересных тем» Академгородка.
Мы с Борисом там бывали часто. Тем более, что от острова Попова до Владивостока всего два часа хода на рейсовом теплоходе.
Все были очарованы личностью Валентина Михайловича и его рассказами не только о самих съемках, но и о жизни его до войны, на фронте и в сталинских лагерях.
Нам захотелось еще пообщаться с этим бывалым человеком, и вдруг кто-то пригласил гостя к нам в Академгородок, но уже для общения в более узком кругу и в домашней обстановке. Долго договаривались о месте, где можно будет собраться, так как выбор «свободных» квартир или комнат был невелик.
Мы с Борисом из-за своих птичьих прав на жилье только прислушивались к этим вариантам. Выбор пал на комнату Димы Вышкварцева. Так я узнал, где живет легендарный Шкваркин, он же Дима Вышкварцев, увидел его и поближе познакомился.
Эта «квартирная» встреча с Валентином Михайловичем оказалась очень интересной, так как круг желающих пообщаться невольно сузился. Поэтому люди собрались не случайные, а друг с другом знакомые и близкие по духу. Рассказы нашего гостя «про жизнь» впечатляли неожиданными поворотами.
Ему выпала трудная судьба. С фронта из артиллерийской части он угодил в лагерь. Все случилось, считай, из-за пустяка. Дьяченко – командир батареи – посетовал в узком кругу, что для пристрелки им давали меньше снарядов, чем у немцев. И за это «восхваление» врага он получил десять лет лагерей. Угодил В. М. на лесоповал. Через несколько лет как образованного и боевого командира его назначили бригадиром.
После 1953 года В.М. выпустили на свободу. Поначалу не было никакой интересной работы. По впечатлениям пережитого и крутых жизненных поворотов Валентин Михайлович начал писать сценарии.
В последнее время он работал во ВГИКе на сценарном отделении. На съемках у Мотыля именно они придумывали те фразы, которые из фильма пошли в народ, как яркие афоризмы.
На нашем «междусобойчике» говорили не только о кино, но зашел разговор и о поэзии. Как часто бывает, кто-то из настоящих любителей поэзии читал стихи (таким мастерам я всегда слегка завидовал). И тут наш гость предложил устроить небольшой конкурс по стихотворчеству. Все включились, и некоторые довольно быстро застрочили свои вирши.
Я тоже решил накропать несколько строк, но сомневался, что получиться что-либо путное. Больно уж тема мне казалась прозаической – «за дружбу, которая не ржавеет».
В это время черная кошка уже пыталась пробежать между мной и Борисом – неожиданно началось преображение моего друга. Мне захотелось описать этот неожиданный переворот в отношениях и напомнить о наших планах и дружеских обещаниях. Поэтому получилось даже два стишка – один для конкурса, а другой я передал Борису.
Стали читать каждый свое, дошла очередь и до меня. Я прочитал и понял, что получилось неплохо. Тут и Борис посмотрел на мое послание, заржал и стал его читать вслух. Оно тоже понравилось и, в конце концов, я неожиданно вышел на первое место.
Сейчас эти стишки хранятся у Татьяны – тогда жены Димы и хозяйки квартиры. Но они стали недоступны, так как Татьяна теперь регент одного из церковных хоров Псково-Печерского монастыря! Какой случился поворот на ее жизненном пути!
Правда, это лишь мои предположения, что Таня взяла наши писания, когда уезжала с Дальнего Востока. Жалко, что не выпросил их, пока мы жили поблизости друг от друга.
Действительно, в нашей жизни бывают настолько неожиданные повороты, что и представить невозможно. Одно то, что Таня и Дима разошлись, уже удивило многих. Но многих поразило и известие, что Таня уехала куда-то, считай на край света, да еще вдруг стала регентом хора.
Хотя такой же, почти невероятный поворот мог случиться и со мной. После стихийного конкурса по «стихоплетству» Валентин Михайлович предложил мне попытать счастья – поменять одну интересную работу, ради другой, может быть, не менее увлекательной.
Он посоветовал поступать учиться на сценарное отделение ВГИКа. Это было заманчиво, но уж очень большим казался риск провала. Да и моя интуиция молчала, как партизан.
Теперь, задним числом, думаю, что надо было бы попытаться себя проверить. Другой причиной отказа пойти на этот риск стала необоснованная эйфория, случившаяся у нас после недавней защиты.
В то время будущее рисовалось нам в розовых тонах. Казалось, что три – пять, ну, самое большее, семь – восемь лет, и мы сделаем докторскую работу. Между тем, возможность не состояться как сценарист показалась мне очень реальной.
Может быть, тут дала себя знать моя школьная история, когда «литераторша» внушала нам – парням, что мы в разной степени бездари, и написать сочинение на четверку и, тем более, на пятерку выше наших сил.
После выпускного сочинения она «обрадовала» меня заявлением: «Ну, а вам-то, Свешников, и тройки, надеюсь, хватит». А мне бы и хватило, так как в те времена в вузах не брали в расчет школьные отметки в аттестате. Решающей являлась отметка за сочинение, написанное на вступительном экзамене.
Хотя позднее я написал хорошее сочинение при поступлении в университет, но последствия «пожеланий» учителя оставались, и сомнения в душе тоже.
Теперь-то я вижу, что хотя бы сценарии научно-популярных фильмов я мог бы писать, так как замечаю многие «ляпы» в том, что показывают по телевидению.
С Валентином Михайловичем мы еще несколько раз общались. Наконец, мы с Борисом решились и пригласили его в нашу еще более тесную компанию, на остров Попова. Поехало почти десять человек. На рейсовом теплоходе мы добрались до места, погуляли по острову и показали нашу МЭС.
Вечером все собрались в столовой. Погода, между тем, портилась, надвигался тайфун, но он не смог повлиять на наше настроение.
И тут, совсем некстати, ветром где-то оборвало провод, и погас свет. На этот случай у каждого имелся небольшой запас свечей. А при свечах да под гитару, а потом под анекдоты и всевозможные байки, время летело быстро, настолько всем было интересно.
Единственным музыкальным сопровождением той встречи стали песни композитора… Вайнберга. Мы этого имени тогда еще не знали, но прослушав много раз одну и ту же пленку с песнями Винни Пуха, установили автора, присмотревшись потом к титрам мультика.
На обесточенной МЭС эти песенки, звучащие из кассетного магнитофончика Геры, – сына одной из сотрудниц – были отличным, но единственным звуковым фоном. И даже теперь, услышав голос Евгения Леонова: «Хорошо живет на свете Винни Пух..», я вспоминаю ту поездку на остров Попова.
Под мутяшную музыку даже танцевали. А под конец вечера мы с Борисом сымпровизировали танец двух петухов-соперников. Никто не знал еще, что впереди у нас ждут сложные отношения, а этот танец обернется прелюдией к ним.
За окном уже шел сильный дождь. Тайфун, хотя и обошел нас стороной, но краем все-таки захватил. Мы подъели уже все запасы, а пополнить их не представлялось возможным. По случаю стихии оба магазина на острове закрылись, а из-за штормового предупреждения рейсовые теплоходы не ходили.
При большом волнении в проливе, а оно было видно из окон нашего дома, не особенно половишь камбалу. Но оставался еще один источник пищи – утки. А правильнее, не утки, а бакланы – более крупные птицы, но довольно трудная добыча.
При выстреле баклан мгновенно ныряет, и дробь бьет уже по пустому месту. А плывет он под водой минуту или больше, и часто выныривает так далеко от охотника, что остается только рукой махнуть на этого ловкача.
Но есть у баклана одно слабое место – любопытство. Если ему что-либо покажется необычным, то пролетая мимо, он может вернуться и попытаться рассмотреть это что-то непонятное. Только на эту сторону его поведения мы и рассчитывали. Баклан бы нас устроил, а хлеб, макароны и картошку мы уже достали у соседей.
Народу, желающего поохотиться, набралось много, но лодка «Прогресс» не резиновая и поэтому выехали только пять человек. Но и этого было с избытком – двигались мы совсем не прогрессивно.
Прямо против станции, в проливе Старка, разгулялась довольно большая волна, но на руле сидел Толя Ф. – человек бывалый, умелый и спокойный. Он вел лодку осторожно, и бортом к волне не ставил. Для того, чтобы бакланы нас не боялись, мы свое ружье им не показывали.
С этим ружьем в ногах сидел я, так как уже завоевал некоторый авторитет по стрельбе. Но бакланы не хотели ни подлетать, ни близко подпускать. И тут, на наше счастье, откуда-то сзади появилась стайка бакланов, но летели они немного стороной. Наш Толя в нужный момент подбросил вверх пустую канистру, и это привлекло внимание птиц.
Бакланы перестроились, и стали к нам приближаться. Мы это «перестроение» видели, но нам приходилось сидеть неподвижно, что мы и делали старательно.
И вот, когда они пролетали уже над нами, я вскочил и немного в угон выстрелил в ближнюю птицу. А баклан как летел, так и полетел дальше. Я уж думал, что промазал – лодка-то на волнах так и плясала, и стрелял я навскидку. Но тут увидел, что одна лапа у баклана висит, значит, все-таки попал.
Сел баклан метрах в шестидесяти, но нырнуть уже не мог. Поэтому мы его убедили сдаться, и поехали готовить пищу. Уже так подвело живот, что от предвкушения еды начался рефлекс слюноотделения.
Получилось все, как по науке. По Станиславскому – мы сыграли безразличие к бакланам, а по Павлову – на охоту нас вел пищевой рефлекс – голод. И он требовал быстрого удовлетворения этой потребности. Зря нас, что ли учили?
Дальнейшее приготовление не столь интересно, если не упомянуть о небольшом правиле. Так как баклан – птица рыбоядная, то перед приготовлением с него надо тщательно снять всю шкуру, естественно, с подкожным жиром. Мы это знали, поэтому через полтора-два часа у нас уже был «пир горой».
На следующий день удалось все-таки выбраться на катере во Владивосток. Валентин Михайлович через сутки улетал. Мы очень тепло попрощались, и потом еще несколько лет оставались друзьями.
Первая акула
Многие рвутся в далекие края, чтобы встретить, увидеть и познать прелесть экзотики. Мы тоже надеялись ее найти, но все время нам что-то мешало – то ночевать негде, то рабочего места нет, в буквальном смысле, сесть не на что и не к чему – нет рабочего стола. Вот и подались мы с Борисом в наши экспедиционные филиалы.
Наша жизнь на МЭС «Остров Попова» налаживалась. Закончив неотложную постройку общественного туалета, мы принялись оборудовать свою физиологическую установку, то есть начали «пускать корни».
У заведующего лабораторией в голове почему-то бродила «идефикс» – изучать обоняние морских животных. С ним соглашался и предлагал научное и практическое сотрудничество наш коллега Петр Семков. Другой наш коллега – Басов тоже не отказывался от совместной работы на благо науки об обонянии. А коли так, то и мы решили, что подключаемся к их теме, правда, будем ловить не абы каких-нибудь терпугов, а сразу акул-катранов, чтобы на них изучать обоняние, а заодно и чуток экзотики познаем.
Из обрезка доски, оставшейся от постройки туалета-гальюна, вытесали «модель тела» рыбы и по ее размерам заказали установку, в которой решили изучать их чутье. В те поры в Академии еще имелись деньги на оборудование для исследований, и поэтому пока никто не чинил препятствий нашим планам.
Для лова акул следовало подготовить уловистую снасть. Пролистав все проспекты в Институте рыболовства, мы выбрали и купили снасть для ярусного лова… тунца. Усилили ее, заказали хорошие каленые крючки размером с ладонь! Ну, теперь акулы дрожите!
Потом запаслись соблазнительной наживкой для акул – тихоокеанской сельдью. Случайно и сами на нее подсели, после того, как знакомый повар подсказал, как ее следует готовить.
С командой нашего судна, выбрав район лова близ острова Попова, мы вышли в море. В тот день буря еще не разыгралась, но уже поднимался сильный ветер, и началась изрядная качка. Хорошо, что меня не укачивало, поэтому никаких неудобств я не испытывал.
На месте предполагаемого лова легли в дрейф, и стали наживлять на мощные крюки свежую селедочку. Ярус поставили так, что большая часть крючков находилась на глубине пяти метров, но были крючки на глубинах в десять и пятнадцать метров. Снарядили полностью снасть, и опустили вглубь водяной якорь – устройство, не дающее ярусу быстро дрейфовать под действием ветра.
Между тем, шторм все набирал силу, и скоро нас начало швырять весьма чувствительно. Посмотрели, можно даже сказать, полюбовались ярко-оранжевыми кухтылями – поплавками яруса, и благословясь, пошли к берегу.
На следующее утро, возможно, уже было объявлено штормовое предупреждение, но мы же не в порту, а у себя на станции. Никто нам не запретит выход в нешуточную бурю, а потому мы направились в район лова на поиски яруса. Верно говорят – охота пуще неволи. Но очень уж хотелось проверить, каков же будет результат первой ловли акул.
Главной нашей задачей стали поиски снасти, а вместе с ней и предполагаемой добычи – акул-катранов, белых акул и всяких других, которые, как нам казалось, стоят в очередь, чтобы отведать нашей приманки.
Отойдя от берега, быстро поняли, что недаром говорят – море не любит самонадеянных и дилетантов. Кидало нас так, что все время приходилось держаться за поручни. Волны стали седыми от пены, а валы их казались безразмерными. Временами волна была такой, что нависала почти над нами, что немного тревожило – а выберемся ли? Да и масштабы этой наблюдаемой экзотики уже слегка отрезвляли.
Обидно, что нигде не были видны оранжевые кухтыли нашего яруса. Хотя уже час-другой наше судно бултыхалось в том районе моря, куда ветер мог бы отнести снасть.
Все забились в рубку, стекла ее заливало так, что едва удавалось рассмотреть поверхность волн. Точнее, не поверхность, а то месиво из воды и пены, которое набегало на нас и оказывалось то над нами, то много ниже. Поднимаясь на волне, мы успевали осмотреться на полкилометра вокруг. Тут все начинали крутить головами. Но оказавшись между волнами, отдыхали, так как обзор был, как в яме.
Я решил, что поднимусь на мостик, где хотя бы на два-три метра буду повыше и, может быть, что-нибудь да удастся заметить. Натянул на себя рокан – это по чьей-то задумке непромокаемый костюм из высоченных до груди брюк из оранжевой клеенки и такой же куртки с капюшоном. Естественно, напялил я и сапоги. С трудом выбрался на палубу, пообещав капитану, что все время буду держаться за поручни, чтобы не смыло за борт.