Только я ступил на палубу, как меня так окатило волной, что я в своем рокане стал плавать как рыба в тесном аквариуме. Стала ощутима сила волн, они могли запросто оторвать от поручней, если держаться за них одной рукой или непрочно стоять на ногах при их очередном «наезде».
Но на мостик я все-таки выбрался и сообщил об этом по переговорной трубе. Оттуда стало гораздо лучше видно море. Но кухтылей вблизи не виднелось. Зато красота разбушевавшегося моря впечатляла.
Вода стала совсем седой от пены. На мостике буря чувствовалась еще сильнее. Мотор нашего судна, похоже, с трудом сопротивлялся напору волн и ветра. Весь корпус суденышка дрожал от напряжения. Минут двадцать я крутил головой, озираясь по сторонам в поисках поплавков яруса.
И вдруг, направо под углом градусов в сорок пять к курсу мелькнул наш яркий кухтыль. Я заорал в переговорную трубку, как заправский капитан: «Право руля!!!». Недаром же я стоял на капитанском мостике!
Позднее узнал, что в рубке уже предполагали повернуть обратно и мой истошный крик, в смысле, команда, стал для них неожиданным. Пошли направо и минут через тридцать нашли, наконец, наш ярус.
Но тут же появилась еще одна проблема – нам следовало так подойти к нему, чтобы не намотать свою снасть на винт. Тогда, действительно, беда – унесет нас к едрене Фене. И капитану этот маневр удался!
На всем ярусе оказалась всего одна акула-катран. И, слава богу, иначе как бы мы справились с несколькими при такой волне. Да и с этой-то добычей накувыркались.
Конечно, первый улов нас обрадовал тем, что акулы здесь есть, и их можно ловить. Теперь бы только отработать доставку добычи живьем до станции, и там суметь долго хранить ее, чтобы потом с ними работать.
Наша первая пойманная акула оказалась в чем-то неожиданной – ведь мы впервые пытались провести те необходимые действия, чтобы потом их дорабатывать и совершенствовать.
На берегу посмотрели, как будем закреплять катранов в нашей установке, как поддерживать их жизнедеятельность на время опытов. А это тоже большая проблема.
Из первой добычи сделали препараты акульего органа обоняния для изучения под микроскопом. А потом устроили маленький праздник по поводу окончания нашей экзотической ловли и приготовили какое-то корейское блюдо из катрана с предварительным замачиванием в неведомом и хитром маринаде. Оказалось очень даже съедобным это блюдо, но не таким уж вкусным, как обещали рецепты. Но все равно, это мы съели акулу, а не она нас.
Не думали мы, что спустя четверть века совсем рядом – в бухте Теляковского белая акула нападет на человека и даже покалечит его. А может быть, это мы разбудили в них эту злость и агрессию, и они мстят за тех первых пойманных катранов в Приморье.
В память о тех славных днях первой нашей ловли акул остался ярко-оранжевый кухтыль, я их него сделал абажур в прихожей. Теперь он привычен, как любой предмет мебели, а ведь сколько переживаний и впечатлений было связано с ним!
На переднем краю обороны
Мы представляли, что живем и работаем далеко от столицы, где-то на краю материка, куда даже письма идут почти неделю. но никак не ожидали, что окажемся, можно сказать, на передовом рубеже обороны, Правда, непонятно от кого нам следует защищаться.
Все началось с того, что однажды ранним утром седьмого ноября к нам, откуда ни возьмись, постучался в двери молодой лейтенант. Ему срочно понадобились какие-то экзотические радиодетали, вроде пальчиковых ламп.
Встрепанный вид лейтенанта говорил о большом внутреннем волнении военного. Хотя, возможно, этот офицер всегда такой взволнованный по должностной обязанности.
Мы помогли ему с сержантом вытащить их лодку на берег. Стояла осень с ее штормами и наши «Прогрессы» находились уже на суше под навесами – для нас навигация недавно закончилась. Расспросили подробнее военного, куда он путь держит и что его привело к нам на МЭС.
Оказалось, что перебрался он к нам с острова Русский в поисках помощи. Их небольшая воинская часть находится на острове почти напротив нашей МЭС, через пролив Старка.
Лейтенант пожаловался, что уже третий день они сидят без связи, так как что-то сломалось в каком-то важном то ли приемнике, то ли передатчике. Он не смог связаться с командованием и надеялся, что сегодня с утра к ним кто-нибудь да прибудет, чтобы выяснить причину невыхода их в эфир. Однако надежды не оправдались, и он решил действовать самостоятельно.
Лейтенант рассказал, что вчера даже отправил нарочного с донесением командованию об их бедствии, но помощь так и не пришла. Возможно, начальники приняли это донесение за поздравление от лица подчиненных, ведь большой праздник на дворе!
Поэтому наш военнослужащий подумал – подумал и решил, если вдруг объявят тревогу, ведь тогда его подразделение не сможет выполнять боевую задачу. А обстановка на Дальнем Востоке, по его словам, очень неспокойная. Вот он и обратился к нам за помощью. Мы в ответ приободрились при неожиданном известии о неспокойной обстановке у нас под боком, да и от возможности помочь в беде защитнику Родины.
Оказалось, что ему позарез нужны следующие детали – и он развернул небольшой список, где встречались, можно сказать, старинные пальчиковые радиолампы, несколько конденсаторов и резисторов.
Наши более продвинутые спецы по радиосхемам просмотрели этот список и попытались установить суть поломки по признакам неисправности. Однако разговор их быстро иссяк, военный не мог описать «симптомы» поломки, а подобных радиодеталей в наших приборах не встречалось уже почти десять, а то и пятнадцать лет.
Спецы-электронщики переправили пострадавшего к радистам зверосовхоза и его рыбацкого отделения, из расчета, что может быть, там найдутся подобные архаичные радиодетали.
После этого наши коллеги поделись первым впечатлением от беседы с военным. Нам с грустным смехом сообщили, что теперь все могут быть спокойны – наша граница на замке, точнее, на крепком засове. Потому что любой сложный механизм, он точно сломает, ибо дуб-дубом.
Они же рассказали байку из времен корейской войны, когда нашим летчикам приходилось воевать с американцами, вместо настоящих корейцев. Наших оказалось легко выставить истинными корейцами, ведь и фамилии у многих похожи, например, Ли Си Цын или Си Ни Цын.
Наши летчики, как всегда, воевали отважно, но однажды американцы сбили самолет, и советский пилот попал к ним в плен. Через месяц американцы, передавая летчика нашим для обмена на тоже сбитого американского пилота. При этом говорили о нашем соотечественнике, как о герое.
Потом Первый отдел, да и все остальные сослуживцы, расспрашивали своего однополчанина, вернувшегося из плена, как ему удалось так долго держаться и не пытали ли его. А летчик только твердил: «Ребята, учите матчасть, вдруг да пригодится».
Спустя час-другой появился радостный защитник Родины. Они с сержантом поплыли на своей лодке на остров Русский с целым свертком пальчиковых ламп и прочих радиодеталей. Лейтенант похвалил щедрых радистов из зверосовхоза, подаривших ему какой-то ЗИП от старинного и давно списанного радиоузла.
Мы бы тоже хотели поддержать крепость щита нашей Родины, но наши транзисторы к нему не подошли.
Как найти друга
Нам с Борисом было интересно открывать новые места близ Владивостока. Мы знакомились с новыми коллегами, многие из них стали потом нашими добрыми друзьями и интересными рассказчиками. От кого-то из них я узнал необычную историю о крепкой дружбе.
Довольно долго, почти два года, нашей главной экспедиционной базой был остров Попова. Он расположен поблизости от Владивостока, и поэтому туда можно быстро добраться на обычном рейсовом катере. Полтора-два часа хода и ты на месте.
Катер прибывал на противоположном конце острова и уже через полчаса мы оказывались у себя на станции. Жили мы в доме, который в народе назывался «бараком». Но нам – молодым и не капризным – он казался очень удобным и даже симпатичным.
Наш дом стоял буквально «у самого синего моря» – в десяти – пятнадцати метрах от пролива Старка, отделяющего наш остров от соседнего, секретного тогда, острова Русский.
Для того чтобы сесть в нашу моторку «Прогресс», достаточно просто спуститься с берега. А чтобы выкупаться в волнах Японского моря, нужно пройти от дома до пляжа метров пятьдесят.
Прямо под окнами дома берег считался удобным тем, что там располагалась тоня, то есть место, где забрасывали невод и потом вытаскивали его с корюшкой, креветками и прочими дарами моря.
Эти места настолько богаты рыбой, что между домом и морем обнаружились какие-то странные глубокие бетонные резервуары. Походили они на громадные, размером с комнату, кубы, но без крышки, вкопанные в землю.
Оказалось, что с десяток лет назад в этих местах, как и везде у берегов Приморья, в изобилии ловилась селедочка-иваси. Ее засаливали в этих чанах, а потом продавали, да и сами ею же лакомились от души. А потом рыба пропала и, похоже, навсегда.
На нашей станции мы начали работу на морских животных. Рядом со станцией мы ловили разную живность, вплоть до акул. На установке для изучения обоняния этих «чутких» животных начались опыты.
Известно, что акулы способны находить беспомощного человека в морских просторах. Вот мы и хотели посмотреть, в чем заключаются эти уникальные способности кровожадных хищниц. Вдруг, да и удастся найти от них защиту.
Как я уже писал, важной причиной нашего переселения на МЭС стало обретение, наконец, законных койко-мест. Тем самым, мы закончили борьбу за них в общежитии, к тому же, она обострялась с приближением лета.
Эта конкуренция усиливалась, потому что из европейской части страны, как перелетные птицы, возвращались наши коллеги.
Неделю-другую после возвращения и до отъезда или отлета на морскую экспедиционную станцию им надо было где-то ночевать. Кровати, в смысле, койки не были закреплены за кем-либо конкретным, и поэтому начиналась борьба за место – что-то вроде естественного отбора.
Вообще-то в живых системах более слабый член сообщества оказывается в невыгодном положении, и поэтому не имеет возможности передать свои гены в следующие поколения. На этом принципе и работает естественный отбор. Но человек-то все-таки обладает разумом, и всегда ищет другие варианты. В нашем случае, он ищет койко-место, где можно скоротать ночь.
В этом отношении потеря места для ночевки иногда приводила такого лишенца в другие экологические ниши – в соседние квартиры общежития, где иногда удавалось найти хотя бы временное пристанище.
Так вот, часто такое временное обитание приводило к созданию настоящей крепкой семьи! Таким образом, лишенец безкоечный – слабое, вроде бы, звено, но получал-таки возможность передать свои гены в следующие поколения! А происходило это потому, что в женских общежитиях имелось чуть больше мест, чем в мужских.
Недаром говорят, что в семейных парах окончательный выбор делает женщина. Поэтому в этих общежитиях такая возможность появлялась именно летом и, особенно, в начале полевого сезона и при его закрытии.
В каждой квартире женского общежития разрабатывались свои нехитрые стратегии «отбора достойных кандидатов». Где-то в основе лежал скользящий график с оттенком равенства и демократизма. Кто-то составлял план действий в соответствии с лунными циклами женских организмов. Были и другие варианты.
Самым эффективным оказалось наличие в квартире маленькой комнаты, в которой стояло всего три койки. Третья койка была не лишней, а дежурной, но являющейся, скорее, декорацией. А в периоды острого коечного дефицита в мужском общежитии, обитательницы этой комнатки могли меняться в соответствии с графиком и с их вкусами.
Короче, при таком раскладе, казалось бы, случайные соискатели свободной койки оказывались в более выгодной ситуации, чем многие другие. И даже слабому звену в социальной группе выпадал случай найти свою судьбу, хотя разговор шел лишь о свободной койке на одну ночь. В результате, часто возникала, если не любовь, то хорошая и прочная дружба, что тоже не пустяк.
Вообще-то поводы для сближения и дальнейшей дружбы людей бывают часто совершенно невероятные. Так одно из них случилось с двумя «аборигенами» острова Попова.
Я уже говорил, что остров этот не очень большой, да и жило там меньше тысячи островитян. Почти все они работали либо в рыболовецкой бригаде, либо на звероферме, где разводили норок. Расположены эти социалистические предприятия в разных концах острова. Существовали они давно и дела там шли, что называется, ни шатко, ни валко.
Рыбаки ловили рыбу, часть ее сдавали государству, а часть рыбы шла на питание этих самых норок. Кое-что перепадало и населению – родным, знакомым и сопричастным: соседям и прочим нужным людям.
Звероводы выращивали отличных норок и кормили их той самой рыбой. Но была у них еще, как говорилось, на балансе, небольшая конюшня, где содержали выбракованных и старых лошадей.
Эти лошади оказывались крайне нужными на случай, если вдруг ударит тайфун, и тогда рыбакам не выйти в море. Поэтому норки могли бы оказаться без привычного рациона – рыбы. Тут и приходилось «запасных» выбракованных по возрасту лошадей при этих стихийных бедствиях использовать для питания норок. При этом кое-что из конины, предназначенной, в первую очередь, для зверьков, перепадало и людям, ведь мяса в местные магазины не завозили никогда.
Поэтому лошадей, вроде бы, и жалели, но ждали и тайфуна. Только тогда мог появиться «дополнительный паек на мясо». Короче, оно доставалось не только норкам, но кое-что перепадало и своим, то есть работникам – звероводам и всем, к ним приближенным.
У звероводов сложилось полусвободное содержание норок. То есть иногда зверьки убегали с фермы, но побегав по острову, они «понимали», что свобода – хорошо, но есть-то где-нибудь надо.
И тогда звероводы выставляли кормушки на открытом месте, но так, что норка, прибежавшая поесть, сбежать назад уже не могла. Другими словами получилась почти модель одного знакомого всем государства, где всегда воспевалась свобода, и где вольно дышал человек, но в пределах дозволенного.
Звероферма и рыбацкое отделение совхоза имели свои автомашины – «газоны». Раз уж на всем острове было всего две машины, то им выпала судьба вечных рабочих лошадок. Их использовали для разнообразных нужд, что называется – и в хвост и гриву – то в магазин надо товары от причала подвезти, то возникали какие-то другие производственные потребности.
Короче, целый день они носились по острову, как настеганные. А чего не гонять, если дороги, а точнее, направления, знакомы и наезженны, а машин ни встречных, ни поперечных, можно сказать, нет.
И вот тут судьба-индейка сыграла злую шутку – посреди острова, где и дорог-то, как таковых, не было, машины все-таки столкнулись. У шоферов начались споры, кто прав, а кто виноват.
Решили вызывать ГАИ – так тогда называлась эта страшноватая организация. Когда назвали «адрес», где случилась ДТП, то в ГАИ ответили: «Если у вас на острове не только названий, но и самих дорог нет, то нам ехать на ДТП тоже смысла нет! Разбирайтесь сами, тем более обе машины разбиты в хлам, но никто не погиб».
Начальство зверофермы и рыбсовхоза погоревали из-за машин и порешили – пусть эти «лихачи» теперь перейдут из шоферов в подводники.