Керис затянулась вейпом. На первый взгляд кажется, будто ей вообще на все плевать. Но Касс говорил, что она очень целеустремленная и нервничает по любому поводу: наверное, вейп помогает ей успокоиться. Я еще ни разу не пробовала курить. Не хочу умереть, не успев стать счастливой.
– Мне раньше всегда казалось, что ты меня осуждаешь, – призналась Керис. – Ну, когда мы с Кассом только начали встречаться. Я думала, ты терпеть меня не можешь. Ты порой очень пристально смотришь.
– Разве?
– В этом нет ничего плохого. Вот сейчас ты тоже на меня уставилась, и ничего. Меня это уже не пугает.
– Я тебя пугала?
– Раньше да. Не обижайся. Тот, кто смотрит в упор, обычно наблюдателен и серьезен.
Не знаю, правду ли она сказала или соврала. С Керис никогда не поймешь. У нее самая очаровательная фальшивая улыбка, которую я только видела. Наверное, это помогло ей добиться популярности. Керис убрала вейп в сумку.
– Ну а теперь рассказывай, – сказала она. – Касс мне все равно рассказал бы, но сперва я хочу выслушать твою точку зрения.
Разве у нас с Кассом разные точки зрения? Я прикусила кончик локона, гадая, рассказать ли Керис о том, что наутро после вечеринки Джон не просто объявил, мол, с этого дня я под домашним арестом, но и составил список, наверху которого крупными буквами было написано: НЕПРОСТИТЕЛЬНО. Он имел в виду, что годами он это прощал, но больше терпеть не намерен. И ниже написал: «Я не буду ругаться и врать. Я буду держать себя в руках. Я не буду брать чужие вещи без спроса». Проследил, чтобы я подписала, и повесил на холодильник. Заставил написать письмо с извинениями Роджеру и Монике и запер мамино ожерелье у себя в сейфе, чтобы у меня больше не возникало искушения его стащить.
– В общем, Джон меня ненавидит, и я хотела попросить у тебя совета, как мне быть, – наконец произнесла я.
– Твой отчим тебя не ненавидит.
– Он говорит, что я совсем от рук отбилась.
– А разве не так?
– Не знаю, но я хочу, чтобы он мной восхищался.
По лицу Керис я поняла, что она принимает вызов. Красивые девчонки порой не прочь помочь тем, кто далек от идеала.
– Нам нужно найти то, что у тебя получается хорошо и за что он сможет тобой гордиться, – предложила она. – Но только такое, чем он сам не занимается. То есть, например, если он играет в футбол, придется выбрать другой вид спорта. В противном случае он подумает, что ты решила с ним посоревноваться или просто издеваешься.
– Джон не играет в футбол.
– Ну, тогда рисование. Он ведь вроде архитектор? В общем, искусство не бери.
– Да я все равно в этом ничего не понимаю.
– Так, а что ты умеешь? Давай составим список. – Она выудила из сумки блокнот, ручку и прислонилась к стеклу.
Но мне ничего не приходило на ум. Люблю Айрис и Касса? В детстве я много чего умела. По субботам мы с мамой находили кучу занятий: читали книги, писали рассказы, вместе мастерили костюмы, играли спектакли. Куда все подевалось?
– Я люблю бродить и рассматривать прохожих, – ответила я. – Представлять, кто они, о чем думают.
– Записываю: «психология», – прокомментировала Керис.
– Когда я была маленькой, дедушка меня многому научил: как вязать узлы, как лазить по деревьям, рассказывал мне о природе.
– Может, в пятидесятые это и было актуально, но сейчас уж очень старомодно. – Керис вздохнула. – У тебя есть какое-нибудь современное хобби? Что ты любишь делать с друзьями?
– Ничего. Нет, правда, ничего.
– Тебе нужно больше верить в себя. – Она впилась в меня взглядом. – Ну хорошо, а какие у тебя любимые предметы в школе?
Умница Керис деликатно сменила тему, иначе пришлось бы признать, что у меня нет хобби и нет друзей.
– Драматургия и теория массовых коммуникаций, – пролепетала я.
– Точно, Касс говорил, что ты написала какую-то крутую работу по драматургии, – вспомнила Керис. – Значит, запишем актерское мастерство. Чтобы выйти на сцену и кого-то изобразить, нужна храбрость. – Она постучала ручкой по блокноту. – Ну а с другими предметами у тебя как? Есть надежда, что сдашь экзамены на отлично?
Керис смотрела на меня с воодушевлением. Меня же уколола досада.
– Почему меня вечно все спрашивают про экзамены? Я не такая умная, как Касс и Айрис. Мне нужно что-то другое.
– Для того мы и составляем список. Тебе вовсе не обязательно заниматься всем подряд.
– Почему Джон не может мной гордиться просто так?
– М-м, – замялась Керис. – Да ты никак завидуешь?
Это была правда. Чтобы успокоиться, я всегда представляла, будто такая же умная и красивая, как все они.
– Молчание – знак согласия. – Керис согнулась над блокнотом. – Если ты хочешь произвести на кого-то впечатление, зависть не поможет, поэтому я записываю «эмпатию». Ты знаешь, что такое эмпатия?
– Это когда не завидуют?
– Это умение понимать и разделять чувства других. У вас ведь в семье работает только Джон? То есть он всех обеспечивает, за все платит. А дома хочет расслабиться и чтобы не дергали. Я это к чему: постарайся взглянуть на ситуацию его глазами.
А вот и совет, за которым я пришла. Интересы Джона должны быть превыше всего.
– Касс говорил, что его отец очень нервный, – добавила Керис. – А подготовка к свадьбе – та еще нервотрепка, хуже только похороны или увольнение. Ты ведь в курсе? Сделай ему что-нибудь приятное: приготовь чашку чая, предложи убрать квартиру.
Будь приветливее. Учись эмпатии.
– Или удиви всех – приготовь ужин, – продолжала Керис. – Извинись за вечеринку, пообещай, что если еще раз разозлишься, то сосчитаешь до десяти и успокоишься. Отнесись к этому как к эксперименту, хорошо?
Будь приветливее. Учись эмпатии. Извиняйся. Веди себя спокойнее.
– Добавь к этому новое хобби, приналяг на учебу – и станешь совершенно другим человеком. – Она ослепительно улыбнулась. – Неплохо, а? Справишься?
Совершенно другой человек
За ужином я решила не отмалчиваться, как обычно, а показать Джону, что интересуюсь его жизнью. Погуглила «как живут архитекторы» и выяснила, что работа сложная, график ненормированный, клиенты треплют нервы, а денег в итоге получаешь меньше, чем рассчитывал.
Поискала заодно и «как стать партнером в фирме», ведь без денег Джону не построить дом мечты, а мне хотелось проявить эмпатию (несмотря на то, что я против переезда).
Несколько раз мысленно повторила три заготовленных вопроса и, когда за столом повисло молчание, спросила у Джона, не раздражает ли его общение со строителями, производителями и поставщиками?
– Александра, у меня был трудный день, – ответил он.
– Еще я хотела спросить, знаешь ли ты, что проще всего стать партнером, если относишься к делу по-хозяйски, а для подчиненных играешь роль наставника?
– Хватит, – рявкнул Джон. – Ты еще тут!
И я ушла, потому что явно что-то напутала. Совершенно другой человек? Может, начать с внешнего вида? Керис из кожи вон лезет, чтобы отлично выглядеть. Да и мама не раз признавалась, что ради Джона старается быть красивой.
Я посмотрела несколько роликов о том, как преобразиться до неузнаваемости. Маминым тональным кремом выровняла цвет лица, а веки накрасила коричневыми, серебристыми и зелеными тенями, чтобы придать глазам выразительность. Волосы уложила маминой дорогущей сывороткой. Мои драные джинсы выглядели, пожалуй, затрапезно, поэтому я добавила к ним мамин пояс в стразах и черный топик – эластичный, тянущийся, так что я влезла, и с вшитым бра, которое приподняло мою грудь. Я едва узнала себя в зеркале. Будь я парнем, точно бы запала на такую девчонку. Вышла в гостиную, покрутилась перед Джоном и мамой и услышала: «Это мой топик? Сними, а то растянешь».
Я ответила, что он ей все равно велик (мама очень похудела). Джон поднял глаза от телефона, велел не пререкаться с матерью и идти делать уроки.
– Мне ничего не задали.
– У тебя экзамены на носу, наверняка что-нибудь задали.
Мама нахмурилась. Я догадалась, что она хочет сказать.
– Перестань его доводить, – сказала она, поднявшись за мной в комнату.
– А я и не довожу. Я хочу, чтобы он мной гордился.
– Ах вот оно что. – Мама со вздохом села на кровать.
– А почему так мрачно?
Мама молча меня рассматривала.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила я наконец.
– Если бы ты вела себя как следует, не было бы проблем.
– Я стараюсь. Я же тебе только что объяснила. Давай я приготовлю ему кофе?
Мама кивнула.
– Он любит эспрессо. Хочешь, научу?
Я смыла макияж, и мы принялись готовить кофе. Джон ушел в кабинет, чтобы завершить какую-то важную работу, а мама показала мне, сколько класть кофе, как взбивать молочную пену с помощью кофемашины и потом присыпать ее шоколадным порошком, как делают в кофейнях. Мы налили кофе в любимую чашку Джона, положили на блюдце новое песочное печенье, поставили на поднос.
– Вот умница, – сказала мама. – Это ему точно понравится.
Я поднялась наверх и стояла на пороге кабинета, пока Джон не заметил меня и не пригласил войти. Вид у него был довольный: оказывается, он как раз хотел кофе. Сказал, что я будто мысли его прочла. Джон отпил несколько глотков и съел оба печенья. Я глазела на него, не зная, то ли уйти, то ли дождаться, пока он закончит, и унести поднос. Я решила, что он сам скажет, как мне поступить, а потому ждала в стороне, чтобы не мозолить ему глаза.
– Все равно еще неделю ты будешь под домашним арестом, – наконец произнес он.
– Ладно.
– Я сержусь из-за вечеринки.
– Понимаю.
– Дурацкими вопросами за ужином и чашкой кофе вину не загладить.
– Нет, конечно.
Он допил кофе и протянул мне чашку.
– А теперь проваливай. Мне нужно поработать.
– Принести еще что-нибудь?
– В следующий раз сделаешь мне чаю. Примерно через час. И скажи маме, чтобы снова положила печенье: оно очень вкусное.
Будь приветливее. Извиняйся. Веди себя спокойнее.
Гораздо проще, чем я думала.
Мы с мамой вымыли посуду. Я помогла уложить Айрис. Мы сидели в гостиной, дожидаясь, пока Джон закончит работу и присоединится к нам. Я надеялась, мы втроем посмотрим кино, но появившийся наконец Джон сообщил, что уходит.
– Не поздновато для паба? – спросила мама.
– У меня встреча с клиентом.
– В такое время?
Джон нахмурился.
– Не начинай.
Вышел в коридор, обулся. Мама сняла с вешалки его пиджак, прижала к груди и спросила:
– Тебя сегодня ждать?
– Дай пиджак, пожалуйста.
– Да или нет?
– Ради бога.
Пожалуйста, мысленно взмолилась я, не надо.
– Я так по тебе соскучилась, хотела побыть с тобой, – добавила мама.
– Пиджак. – Джон протянул руку.
– Я не хочу с тобой ссориться.
– Но именно это ты сейчас и делаешь. Я уже опаздываю. По-твоему, клиенту это понравится?
Кровь стучала у меня в висках, перед глазами мелькали яркие круги. Я врезала коленом по журнальному столику, хрустальная ваза с фруктами упала на пол и разлетелась на мельчайшие осколки; апельсины и яблоки раскатились по ковру.
Джон ринулся из коридора в гостиную и уставился на разбитую вазу.
Я ойкнула.
Он так на меня посмотрел, что меня будто холодной водой окатили, даже сердце заколотилось.
– Прочь с глаз моих, – процедил Джон.
Из своей комнаты я слышала, как мама подметала осколки. Джон позвонил клиенту, отменил встречу, открыл бутылку вина и сказал:
– Так дальше продолжаться не может.
Мама пообещала, что завтра обязательно со мной поговорит, но Джон возразил, мол, все ее разговоры мне как об стенку горох.
Потом они включили телек, и больше я их не слышала. Наверное, лежали, обнявшись, на диване. Он рассказывал, как вымотался на работе, а она его успокаивала. Может, он попросил прощения за то, что нагрубил ей, и признался, что любит. Она ведь знает, что он очень сильно ее любит?
7
Неожиданно для самой себя, после уроков я пошла в театральную студию. Сроду не ходила ни на какие кружки, но тут увидела объявление – «Сегодня состоится прослушивание» – и восприняла это как руководство к действию. Керис ведь говорила: нужно найти то, из-за чего все будут мной гордиться. Я неделю думала, но ничего не придумала. Только вот драматургию всегда любила. Во-первых, потому что чужая жизнь всегда казалась мне интереснее собственной. К тому же только на этих занятиях учителя смотрели на меня с затаенной улыбкой: наверное, на девушек вроде Керис так смотрят на всех предметах. С улыбкой, которая говорит: «Учить тебя – одно удовольствие».
Если я получу роль в «Буре», Джон определенно будет мной гордиться. Все знают, что Шекспира понимают только умные. Вдобавок это и для учебы полезно, поскольку «Буря» – один из самых важных текстов в курсе английской литературы. На уроках нам показывали экранизацию, в которой Просперо играла женщина, и меня поразило, до чего она убедительна. Круто, наверное, менять погоду по взмаху волшебной палочки и всеми верховодить. Но у Просперо в пьесе столько текста, что мне и не выучить, так что я решила пробоваться на роль его дочери. Девушка, всю жизнь проторчавшая на острове, которая ничего не знает о жизни, – чем не возможность попрактиковаться в том, чтобы быть приветливее? И еще она влюбляется в прекрасного принца, который потерпел кораблекрушение.
– Я горжусь тобой, – наверное, скажет Джон, когда я сообщу, что буду играть Миранду. – Я прощаю тебя за то, что ты разбила вазу, и снова буду выдавать тебе карманные деньги.
– Я так тебя люблю, – признается мама. – Я всегда знала, что ты у меня лучше всех.
А Айрис усядется ко мне на колени и покроет мое лицо поцелуями, ведь она наконец сможет гордиться старшей сестрой.
Касс же будет мотаться из Манчестера на каждый мой спектакль, а в последний вечер мама с Джоном поведут нас на ужин в ресторан, и Джон спросит: «Почему бы вам не начать встречаться? Вы же созданы друг для друга…» Касс улыбнется, пригласит меня на свидание. Я отвечу, что подумаю, мы засмеемся, я соглашусь и наконец-то буду жить счастливо.
В фойе театральной студии слонялось человек тридцать. Я хлопнула дверью, и некоторые обернулись ко мне. Я сняла со спины рюкзак и повесила на плечо, чтобы занять хотя бы одну руку.
Обычно я делаю вид, будто мне плевать, что на меня глазеют. Я злобно смотрю в упор на человека, чтобы он отвернулся. Но сегодня я старалась следовать наставлениям Керис: быть приветливее.
У лестницы стояла Джамиля, девушка, с которой мы вместе ходим на драматургию. Я махнула ей, она весело помахала в ответ, и я подошла поздороваться.
– На кого пробуешься? – спросила я.
– На Миранду.
– И я.
– Да ладно? – Она не поверила.
– А почему бы и нет?
Джамиля пожала плечами.
– Ну не знаю. Она такая спокойная.
Она меня обидеть хочет? Считает, что я слишком буйная? Я сердито покосилась на Джамилю, но потом вспомнила, что решила быть приветливее.
– Ты будешь отличной Мирандой, – сказала я.
Мы замолчали. Подтянулось еще несколько человек. Я была рада, что стою не одна.
– Сколько же тут народу.
Джамиля зарделась, и я подумала: может, она боится? Мама тоже порой краснеет от смущения и испуга.
– Ты лучше их всех, – успокоила я ее.
Мы с Джамилей вместе учились в начальной школе. Когда ей исполнилось десять лет, она пригласила меня на день рождения. До этого мы с ней особо и не общались. Сама не знаю, почему. Кто-то из учителей как-то сказал, мол, чтобы подружиться с кем-то, нужно приложить усилия, потому что любой глагол подразумевает действие. Я понимала. Я всегда это знала. Просто как-то отвыкла.
Я собиралась было доброжелательно расспросить Джамилю о том о сем, но тут дверь студии отворилась, и показался ухмылявшийся Бен.
– А теперь заходите.
Да кто он такой, чтобы нам указывать? Кто его назначил главным? Мы потянулись в аудиторию. Я сделала вид, будто не заметила Бена, но он увидел меня и спросил:
– Ты тоже на прослушивание?
Я подняла руки, словно он обвинил меня в чем-то противозаконном.
– А что, я у тебя спрашиваться должна?
Он рассмеялся, покачал головой:
– Я тоже рад тебя видеть.