С этими словами мужчина вышел из машины, обошел кругом, открыл дверцу и подал Янте руку. Ей ничего не оставалось, как опереться о протянутую руку, выйти из машины и торжественно проследовать вместе со своим спутником в гостеприимно раскрытый парадный подъезд консульства. На входе стоял швейцар, а неподалеку грозно маячила охрана. Мужчина предъявил точно такое же приглашение, как у Янты, рассеяв ее последние сомнения. Ну да, на конференции врачей-рентгенологов была уйма народу. Конечно, она могла и не заметить его в зале, где сидели, бродили, пили кофе из пластиковых чашечек и беседовали более сотни людей.
Глава 7. Вадим
По мере того как Вадим вспоминал и восстанавливал историю своей жизни, многие вещи, события и ситуации прояснялись. Приходило понимание, что все было не случайно. Появлялись определенные люди, что-то происходило с их участием, потом они могли уйти в прошлое, оставив по себе лишь память. Притягивались или отталкивались некие события, заставляя Вадима делать выбор. Теперь он не терзался сомнениями насчет ошибочности, четко видя, что сам выбирал линию поведения, исходя из прошлого опыта. Пройдя по линии времени несколько дальше, можно было бы поступить иначе, но не в тот момент. Многие скрытые мотивы поступков окружающих людей сейчас становились настолько очевидны, что было непонятно, как он не догадался о них раньше.
История его семьи тоже предстала перед Вадимом в ином свете. Его отец, среднего роста, черноволосый, неотразимо действовал на женщин. Они слетались к нему, как бабочки на пламя свечи, и так же быстро сгорали. Отец был умен, остроумен, правда, несколько грубовато-пошловат, как говорила мать, вспоминая чью-то цитату: «Фи, поручик! Ваш ар-рмейский юмор…» Проведя большую часть жизни в небольших гарнизонах, отец не растерял профессиональный лоск высшего военно-медицинского образования, полученного в Ленинграде.
После того как мать ушла от отца, не выдержав постоянных измен, он уехал, получив место по протекции в Военно-медицинской академии в Ленинграде же. Видимо, ему помогла очередная любовница, имевшая влияние на кого-то из высшего командования. А Вадим с матерью еще несколько лет прожил в гарнизонном городке. Мальчик иногда выступал с сольными концертами в доме культуры, после которых, как он стал понимать, творились настоящие чудеса. Люди приезжали издалека и осаждали их дом, пытаясь уговорить или подкупить его мать и самого Вадима, иногда угрожали, заставляя, упрашивая и умоляя его спеть для них индивидуально. Говорили, что он избавляет людей от всех болезней, даже неизлечимых. Вадим помнил, что его страшно пугали увечные и калечные больные, подстерегавшие его по утрам, когда он шел в школу. Особенно боялся он одноногого инвалида, который постоянно приставал к нему, пытаясь схватить и облобызать руку. В результате матери пришлось отводить мальчика в школу, разгоняя толпу страждущих. Вадим только вздрагивал и пугливо вжимал голову в плечи, когда кто-то вскрикивал особенно громко или пытался до него дотронуться.
В конце концов, озабоченный таким назойливым неуставным паломничеством, командир гарнизона вызвал к себе мать Вадима и имел с ней серьезный разговор, после которого она пришла домой и долго плакала злыми слезами. Затем она накричала на Вадима, робко пытавшегося ее утешить, и даже дала ему крепкий подзатыльник. Ее уволили в один день, так как она была вольнонаемная, работала в гарнизонной канцелярии делопроизводителем, хотя имела высшее образование инженера-химика. Ей предложили в течение трех суток покинуть городок. Ехать некуда, она была детдомовская, и, скрепя сердце, мать позвонила отцу. Отец, надо отдать ему должное, сразу же предложил переехать в Петербург, обещал помочь с жильем и с работой.
Так Вадим переселился в большой город, и как-то сами собой прекратились его певческие сеансы. Просто было некогда и негде. Он пел сам для себя, когда был один. Мать теперь неизменно начинала кривиться и плакать, если это происходило при ней. Отец сдержал обещание и выхлопотал им крошечную комнатку в офицерском общежитии. Мать устроилась на работу в ближайшую библиотеку, в общем, как-то худо-бедно зажили. У отца уже была новая жена и маленькая дочь Катька. Он стал часто приглашать Вадима к себе в гости, оставлял на выходные. И дети сдружились. Катька стала на долгое время лучшей и единственной подругой Вадима, несмотря на разницу в возрасте.
Отец стал проявлять к сыну какую-то болезненную заботливость и любовь. Он настаивал на том, чтобы Вадим приезжал почаще, расчесывал мальчику волосы, сам стриг его, пытался усаживать к себе на колени. Вадим злился и смущался от такого не подходящего для его возраста проявления отцовских чувств. Довольно быстро мальчик подружился со сводной сестренкой Катей.
Новая жена отца подходила под расхожее определение «курица». Она была хорошенькая, маленькая, глупенькая и пухленькая. Светлые кудрявые волосы обрамляли ее лицо. Будучи в курсе не прекращающихся любовных похождений мужа, она строила из себя дурочку, а может, и была ею. Она постоянно улыбалась, прямо-таки лучилась счастьем, старалась подружиться с каждой очередной пассией мужа, вводила их в дом, послушно уезжала, когда муж этого желал, оставляя новую «подругу» наедине с супругом. Всегда возвращалась не раньше указанного времени, готовила, мыла, стирала, убирала, водила Катю на разные кружки и секции, зачарованно прикусив мизинец, смотрела в рот мужу, когда он изрекал очередную «мудрую» мысль.
Казалось, эта женщина совсем не имеет никакой своей жизни, она все время и все свои интересы посвящала мужу и дочери. К Вадиму она относилась хорошо, но держалась отстраненно. Было понятно, что она его просто терпела. Сейчас, просматривая этот период своей жизни, Вадим с изумлением узнал, что отец женился на этой женщине из какой-то извращенной жалости, когда она была на седьмом месяце беременности от другого мужчины. И воспитанная в строгих правилах, она страшно боялась быть опозоренной. Поэтому оставалась ему униженно благодарной за то, что он, как говорится, «покрыл грех», дав родившейся девочке свою фамилию. Катя, разумеется, об этом не знала. Зато теперь его умный, умеющий при случае блеснуть утонченностью и интеллектом, защитивший уже докторскую диссертацию, отец безнаказанно измывался над своей новой женой, унижая и оскорбляя ее. А она не смела даже плакать, будучи по натуре покорным и забитым существом. Оказалось, также, что отец неоднократно, будучи в пьяно-непотребном виде развлекался по ночам тем, что методично хлестал жену по щекам, заставляя после этого отдаваться ему. А она вынуждена была сносить это все молча, боясь разбудить дочь.
Лет в четырнадцать Вадим попробовал создать свою музыкальную группу. И это у него получилось. Нашлись еще два непризнанных таланта, один виртуозно стучал по всему, по чему можно и по чему нельзя, и мог «настучать» множество разных мелодий. Ему достались ударные. «Я – потомственный барабанщик!» – загадочно произносил он, но никогда не объяснял, почему.
Второй был саксофонист от Бога. Его едва ли не с трех лет обучали игре на саксофоне, потому что его родители были без ума от Чарли Паркера*.
*Чарли Паркер – американский джазовый саксофонист и композитор, 1920–1955 годы жизни, известнейший музыкант своего времени, оказавший большое влияние на развитие джазовой музыки. (Примеч. автора.)
Он мог играть, одновременно жонглируя инструментом, что всегда вызывало взрыв аплодисментов. И Вадим – человек-оркестр, который мог вообще за несколько часов освоить любой незнакомый инструмент. Вадим был счастлив до невероятия, потому что получил снова возможность петь. Поначалу они играли, как это полагается, на школьных вечерах. Но известность быстро настигла их, и посыпались приглашения играть на свадьбах и днях рождения. Появились первые заработанные деньги, причем по тем временам довольно большие.
Глава 8. Где-то вне времени и пространства
Бесконечно простирающаяся во все стороны пустошь, кое-где песчаная, кое-где каменистая, ни травинки, ни деревца. Горизонта, впрочем, тоже не видно. Во все стороны равнина уходит вдаль, сколько хватает взгляда, и сливается безо всякого перехода с серыми небесами. То, что можно было бы с земной точки зрения назвать небом, представляет собой некую клубящуюся дымку, также не имеющую ни начала, ни конца. Мягкий рассеянный свет исходит одновременно отовсюду.
По равнине бестолково мотается туда-сюда некое существо, похожее одновременно на человека и какую-то встрепанную крупную птицу. По крайней мере, полоска белых перьев украшает его макушку, спускается по шее на спину и в районе лопаток расходится в стороны, образуя два больших крыла. В остальном же оно выглядит как молодой мужчина, лицо не лишено приятности, длинные светлые волосы скрывают уши и с двух сторон спускаются на грудь. Глаза большие, серые. Руки и ноги вполне человеческие. На нем серебристый комбинезон. Мужчина явно злится, поскольку лицо его кривится в гримасе гнева, губы что-то шепчут.
Внезапно он замирает, привлеченный появившимся из ниоткуда сгустком света. Свет разгорается все ярче и ярче, постепенно принимая человеческие очертания, и вот уже рядом с существом материализовался Серафим.
– Мне передали, ты ищешь меня. Зачем? – усталым голосом спросил вновь прибывший.
– Как ты смеешь говорить со мной как с низшим?! Общайся телепатически! Зачем ты вмешался? Как ты посмел? – заорал птицеобразный мужчина.
– Я буду говорить, как мне удобней. Я не обязан отчитываться перед тобой, но, так и быть, поясню. Твоей подопечной грозила опасность. Тебя рядом не было. Я ждал до последнего, потом был вынужден вмешаться. Кстати, почему тебя не было в нужный момент?
Белокрылый несколько сник, но, помолчав, продолжил наступление.
– Подумаешь, немного задержался. Не было там никакой опасности, я отсмотрел ситуацию. К ней подкатили обычные «казановы», они бы и сами отстали.
Серафим приблизился к белокрылому, взял его за плечи двумя руками и слегка зафиксировал в одном положении, глядя тому в глаза. Видно было, что он разозлен.
– Там! Были! Шарги!* Ты понимаешь это?!
*Шарк, шарки, (sharq) – юго-восточный горячий ветер типа сирокко, дующий из пустыни. Начинается внезапно, температура воздуха быстро поднимается иногда до 50 °С и выше. Ветер несет много пыли и песка, и продолжается иногда несколько дней подряд. (Примеч. автора.)
Сим говорил тихо, очень спокойно, разделяя слова, но белокрылый испуганно зажмурился, его как будто опалило пламенем, такой жар бросился в лицо. Перья на макушке встали дыбом и слегка затрещали. Он вывернулся из рук Сима и шарахнулся в сторону, вяло замахал руками, как будто разгоняя дым. Голос его стал жалобным.
– Какие шарги? Всем известно, что шарги не могут принимать материальную форму.
Сим устало вздохнул и несколько раз встряхнул кистями, сбивая проявившиеся на ладонях язычки пламени. После этого он присел на возникшую из ниоткуда скамью и внимательно уставился на белокрылого. Помолчав немного, он сказал с некоторым удивлением.
– И где, интересно, ты добыл такие сведения? Шарги уже семь столетий как умеют принимать почти любую физическую форму, а особо продвинутые еще и создают клонов, как и было в случае с твоей подопечной. Там был высший шарг с двумя клонами, твоей подопечной было бы не выжить.
Белокрылый выглядел совсем жалко. Он стал как будто еще более потрепанным, крылья, до этого гневно расправленные, опустились. Он совсем тихо прошептал:
– Но она же не звала… Нас учили, что надо ждать зова…
– А думать вас не учили? Послушай, Рафаил, она молилась, как ты не услышал?
– Ты знаешь мое имя? – пораженно прошептал белокрылый. – Кто ты вообще такой?
– Меня зовут Серафим. Я – Хранитель Талантов. Я настоятельно советую тебе лучше присматривать за своей подопечной, ей предстоит выполнить важное дело.
С этими словами Серафим исчез, ослепив Рафаила яркой вспышкой света.
Глава 9. Янта
Спутник галантно провел Янту под руку по банкетному залу, где было накрыто множество столиков на шесть-восемь человек. Когда они подошли к столу, за которым уже сидели коллеги Янты, Серафим извинился, сослался на договоренность о встрече и как-то мгновенно растворился в окружающем многолюдье. Янта только было собралась его представить, но представлять было уже некого. Коллеги оживленно разговаривали, обсуждая прошедший конференционный день, доклады, а также наряды присутствующих. Янта быстро втянулась в беседу, и все произошедшее с ней по дороге отошло на задний план, стало каким-то призрачным.
Несмотря на то что ее любили и уважали на работе, женщина всегда чувствовала некое отчуждение, отстраненность от других людей. Впрочем, чувство одиночества в толпе было привычно для нее с детства. Она дружила со всеми, но в то же время и ни с кем. По-настоящему близких подруг или друзей у нее не было. Даже находясь в шумной, веселой компании сверстников, на вечеринке или на дискотеке, она всегда ощущала в себе некую часть, отстраненно наблюдающую за происходящим, но не принимавшую в этом участия. Долго полагала, что так же чувствуют себя и все остальные люди. Очень удивилась, когда в подростковом возрасте стала понимать, что это не так.
Впрочем, что с ней что-то не так, Янта сообразила еще раньше, лет в десять. Она всегда воспринимала окружающий мир своим особым образом. Кроме танцев сверкающих пузырьков в атмосфере девочка видела вокруг много такого, чего не замечали другие. Она обращала внимание на причудливые разноцветные вихри, перемещающиеся вокруг животных и людей, всегда точно определяла, что у кого болит среди знакомых и близких. Будучи еще совсем крошкой, она подошла как-то раз к маминой подруге, зашедшей в гости, погладила ее по животу и сочувственно сказала:
– Тетя Надя, не плачь, а то маленький тоже плачет.
А через три недели тетя Надя с вытаращенными глазами прибежала к маме Янты и сообщила, что беременна. Позже мать запретила Янте говорить окружающим что-то о здоровье, но сама прибегала к помощи девочки, когда ей это было нужно для кого-то из знакомых. Мама спрашивала, но Янта не могла объяснить, как это выходит, что она всегда точно знает, где у человека что-то болит. Девочка просто видела в месте заболевания темные малиновые или бордовые пятна.
Так же Янта с детства знала, что она станет врачом. Для нее было невыносимо наблюдать, как люди страдают, она очень хотела всегда помочь, иначе сама начинала чувствовать себя плохо. Боль других становилась ее болью. Янта хорошо училась, и поступить в медицинский вуз для нее не составило труда. Учитывая свою, теперь уже тщательно скрываемую, способность видеть места локализации боли у других, выбрала специализацией рентгенологию.
Еще на практике, учась в институте, Янта поражала преподавателей точностью постановки диагноза и грамотностью описания рентгеновских снимков. Иногда ее уточнения даже противоречили результатам обследования, но позже всегда подтверждались. Когда она по распределению пришла работать в одну из больниц, ее очень быстро стали называть «женщина-рентген». За консультацией к ней обращались врачи и пациенты со всего города. А потом стали приезжать и издалека.
Банкет тем временем проходил своим чередом. Посольская кухня оказалась отменной, и Янта искренне наслаждалась изысканной едой. Постепенно народ напивался и раскрепощался, начались миграции присутствующих от столика к столику. В зале зазвучала музыка, многие пары уже танцевали. Веселье набирало обороты. В какой-то момент Янта перешла к другому столу, куда ее пригласил бывший однокурсник. Они немного повспоминали студенческие годы, выпили по бокалу вина, затем однокурсника увлекла танцевать подвыпившая хохочущая дама. Янта осталась за столиком с двумя мужчинами. Один из них был совсем ей не знаком. Другого, невысокого, лысеющего, но вполне моложавого брюнета она заочно знала. Это был отставной военный, директор и владелец крупного элитного медицинского центра из ее родного города. Он был достаточно известной фигурой, интересовался новыми веяниями в медицине, имел профессорское звание и печатался в серьезных медицинских журналах. Поговаривали, был не чужд политике. Янта видела его сегодня также в президиуме конференции, которую он частично спонсировал.