Капризов сжал свою белую чистую руку в кулак.
«Хотя где они у меня будут?! – с досадой прервал он сам себя. – О чём это я думаю-то? Какая глупость! Эх, пропадай всё зазря!.. Впрочем, стоп, стоп! Надо прекратить об этом думать. Надо не думать вообще. Надо, если я уже и остановиться не могу, подумать о чём-нибудь другом. Скажем, о Москве, о доме. Или же… Ох, но что же я всё думаю-то? Чаю, чаю горячего надо попить и успокоиться… А где Меркулов? Наверное, курить побежал. А время уже без пятнадцати… А если они не придут?! Возьмут да и плюнут? Вот позор будет! Да нет, нет же. Забыл! Они же просили ещё кому-то прислать приглашения. Списки дополнительные подавали. Наоборот, больше будет. Хорошо, что они попросили приглашения прислать, а то бы не пустил бы. Без папочки-то! Хе-хе-хе! На всех папочка своя есть. Да, на всех!»
Господин Капризов отхлебнул горячего чая, и ему стало как будто легче. Он поднялся и подошёл к окну. Тут он увидел первого приглашённого. Это был Минусов. Он спешил, быстро перебирая ногами, одна из которых была чуть короче другой, отчего было видно, как он хромает.
Господин Капризов, разумеется, знал Минусова в лицо, ибо в деле имелась его фотография, но никогда не видел его, что называется, вживую. И теперь, тайком наблюдая за этим ковыляющим пыльным субъектом, поймал себя на мысли, что в самом деле всё это сволочь и есть. Что эти люди определённо являются жалкими и ни на что стоящее не способны. И что он среди них просто-таки обязан быть главным, а они – беспрекословно ему подчиняться. Но только эта мысль пролетела в голове советника, как он тут же поспешил одёрнуть себя. Нельзя, нельзя, говорил он себе, расслабляться. И в первую очередь вот с такими, с виду никчёмными, людьми. Они и есть главная опасность, главная угроза всему делу.
Минусов между тем уже распахнул высокую новодельную дубовую дверь и проник внутрь Дома пролетариата. Через некоторое время господин Капризов услышал, как он, пыхтя, вошёл в зал для совещаний и принялся гнусавить, о чём-то расспрашивая уже вернувшегося с перекура Меркулова.
Господин Капризов продолжал ждать, когда соберутся все остальные. В этом ожидании он даже как-то успокоился, ему стало легче дышать, и лишние мысли сами по себе выветрились из головы. Он увидел Минусова, и наблюдение за ним добавило господину Капризову уверенности и даже смелости перед встречей.
– Дмитрий Кириллович, пора, – войдя в кабинет, тихо сказал Меркулов.
Советник очнулся. Он находился словно в забытьи и даже не заметил, как пролетело время. Взглянув на часы, он с удивлением увидел, что уже четверть одиннадцатого и что в самом деле пора начинать.
– Все собрались? – спросил он.
– Да, – ответил Меркулов, хотя Капризов сам слышал гомон множества голосов за дверью.
– Протокол встречи не веди, – предупредил Капризов.
– Само собой.
– Я сейчас выйду, только чаю заварю. Три минуты.
Меркулов ушёл.
Заварив в чашке чай и взяв свой пухлый портфель, господин Капризов вышел из своего укрытия. Зал был полон. Здесь собрались все, кто был приглашён. Были и Швед, и Престольский, и бунтарь Бабкин, а рядом с ним – жена Минусова Анфиса. Она, очевидно, пришла отдельно от мужа. Поигрывал своей папкой Иудин, лидер «Красного рассвета», а рядом с ним сидела отдельно приглашённая Агата, у которой папка была тонкой, а в ней лежал лишь один листок. Мороза Иудин решил не брать. Поодаль от всех, за столом сидел писатель Иван Афанасьевич Стуликов, мужчина среднего возраста с чересчур благонравным лицом и карими глазами. Была экологическая активистка Дарья Канадская – женщина лет сорока, мужеподобная, с грубым голосом и короткой щетинистой стрижкой. Поговаривали, что у неё имеются двое детей и муж, который за ними присматривает в то время, когда Канадская защищает природу. Ближе всех к Капризову сидел абсолютно лысый господин в очках в золотой оправе. Это был директор Института исследований политических процессов и тенденций Константин Константинович Крагин, рассудительный и утончённый мужчина пятидесяти семи лет, с тонким носом, голубыми глазами и перстнем на среднем пальце. Он выделялся среди прочих не только своей лысой головой, но и весьма респектабельным видом, поскольку явился в дорогом тёмно-бордовом костюме в тонкую красную полоску.
Когда господин Капризов появился перед публикой, гул голосов и не думал смолкать. Только кое-кто искоса посмотрел в его сторону, но не более того. Господин Капризов привык к такому приёму и, поставив чашку с чаем на стол, внимательно осмотрел собравшихся. Затем он с глухим, но смачным шлепком бросил на стол портфель, и тут все сразу обернулись к нему и замолкли. Начало получилось эффектным, решил господин Капризов.
– Дамы и господа! Или товарищи! Как вам будет угодно, – начал он чуть ломким и негромким голосом. – Прежде всего хочу представиться: меня зовут Дмитрий Кириллович Капризов. Я являюсь советником нашего губернатора по работе с общественными проектами и прибыл из Москвы с некоторым поручением. Но об этом чуть позже, если вообще есть смысл об этом говорить.
Публика смотрела на Капризова очень внимательно, оценивая и изучая его.
– Цель нашего сегодняшнего собрания довольно проста и не требует каких-либо особенных предисловий. Я, разумеется, понимаю, что, направляясь сюда, большинство из вас, а может быть, и все вы думали, что вот появился новый начальник и он собирает вас всех, чтобы организовать знакомство, присмотреться, вести долгие и утомительные переговоры… Сразу хочу заверить: такие мысли следует отбросить, ничего подобного я предлагать вам не собираюсь. Время дорого, дамы и господа. А особенно сейчас. Кроме всего прочего, я с вами в некотором смысле уже знаком. Перед вами лежат зелёные папки. Надеюсь, что вы выполнили просьбу моего секретаря Павла Николаевича и не заглядывали в них до этой минуты. Очень бы хотелось на это рассчитывать, несмотря на то что публика, собравшаяся здесь, скажем прямо, весьма своеобразная. Под своеобразием я не подразумеваю ничего плохого. Наоборот, вы именно та публика, которая мне сейчас ох как нужна. Итак… – тут Капризов развёл руки в сторону, как артист на сцене, и даже подивился тому, как складно у него выходит говорить и как он себя держит перед собранием незнакомых ему людей. – Эти папки посвящены каждому из вас. То есть перед каждым из вас лежит папка про вас.
Тут господин Капризов сообразил, что его слова прозвучали как каламбур, запнулся и про себя выругался.
– Словом, – вновь заговорил он, – теперь вы можете их открыть и посмотреть. Я дам вам несколько минут для ознакомления, а затем продолжим.
Сказав это, господин Капризов сел в кресло и начал потихоньку пить чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике, стараясь не глядеть на собравшихся, которые поспешно принялись открывать свои папки.
– Что это ещё такое?! – первым порвался Минусов. Он вскочил с места, держа в руках первый лист из своей папки и неистово потрясая им в воздухе. – Что это за мерзкие провокации?! Я так и знал! У-у-у! Нет, я, конечно, думал, что выйдет нечто подобное. Но чтобы до такого… Позвольте, гражданин хороший… Как вас там… Дмитрий Кириллович, кажется? Что это такое, я хочу вас спросить? Вы пригласили нас для того, чтобы издеваться? Плюнуть нам в лицо?! Я подам на вас в суд! И вы будете уволены. А если наши суды не захотят торжества справедливости, я и до Страсбурга дойду…
Господин Капризов медленно отхлебнул чай и поставил стакан на место.
– Кто-нибудь хочет ещё что-то сказать? – спокойно спросил он.
– Это ложь! – продолжал кричать Минусов. – Это грязная, мерзкая, низкая ложь!!! Я ухожу! Встретимся в суде!
Минусов демонстративно отбросил лист и принялся делать вид, что собирается. По залу начал растекаться недовольный гомон. Сидящая рядом с Бабкиным Анфиса тихо шепнула ему:
– Знала бы я, чем нас тут хотят угостить, я бы не пошла. А у тебя что?
Бабкин недовольно фыркнул.
– А я как будто жёлтый листок читаю, – продолжала Яцко. – Конечно, ничего особенного. Об этом кто только не писал, но у этих мерзавцев наверняка есть что-то ещё про запас. Хотя и этого, судя по лицам, достаточно вполне. Зато теперь есть что самой написать. «Власти в бессилии идут на шантаж» – как тебе такой заголовок? И всё это в ироничной форме изложить. Хорошо?
Но Бабкин не ответил. Он был слишком занят своей зелёной папкой. Снисходительно глянув на него, Яцко печально вздохнула.
– Михал Михалыч, – негромко, даже как бы испугавшись своего голоса, крикнул Капризов вдогонку Минусову, – а я бы на вашем месте не решился идти с этим в суд. Это лишнее и не принесёт никому пользы… Итак, кто-то хочет ещё что-то добавить? Я говорил, что терять время сейчас крайне необдуманно, поэтому прошу: если кто ещё хочет сказать – говорите сразу.
– Ну, я, например, ничего нового отсюда не узнал, – усмехнулся Иудин, почёсывая бровь и отталкивая от себя папку. – Если вы хотели меня чем-то удивить или напугать, то у вас это не вышло. Даже третьим пунктом не испугали, который, между прочим, только отчасти является правдой.
– Дмитрий Кириллович, в самом деле, – обратился Крагин, вальяжно откинув назад голову и быстро заморгав испуганными глазами, – потрудитесь объяснить, что это значит? Ведь приведённые факты не только не соответствуют действительности, а, кажется, являются плодом больного воображения. Да и зачем это всё?
Советник взял паузу и осмотрел сидящих. Одни из них продолжали перебирать листы в папках, другие внимательно смотрели на него, некоторые даже с ненавистью, но их всех объединяло одно чувство – возмущение.
– Сейчас я вам всё объясню, – сказал наконец Капризов, дождавшись некоторого успокоения в зале. – Только не надо истерик. От этого я сам нервничаю и могу сбиться.
В это время Минусов, которого эта фраза застала уже в дверях, обернулся и, сложив на груди руки, сделал вид, что, несмотря на нанесённое ему оскорбление, готов ещё слушать, если сейчас последует пронзительное покаяние. Но покаяния не последовало.
– Дамы и господа, – приподнявшись и опершись руками на стол, заговорил Капризов, стараясь никого не обделить свои взглядом, – в первую очередь хочу заверить, что этими документами я не преследовал цели кого-либо обидеть, а поступил так лишь, как я уже неоднократно заявлял, из экономии времени. Вполне возможно, мне следовало бы встретиться с каждым из вас отдельно и обсудить имеющиеся вопросы наедине. Но я решил иначе. И кажется, не ошибся. Ведь насколько лучше и, так сказать, честнее собраться нам всем вместе и откровенно поговорить, глядя друг другу прямо в глаза. Итак, я хочу сделать вам, дамы и господа, несколько предложений…
Иудин усмехнулся.
– Вы что-то хотите добавить, Игорь Эдуардович? – неожиданно оборвав свою речь, обратился к нему Капризов.
Он нарочно заучил все имена и отчества гостей, с тем чтобы произвести дополнительный эффект, обращаясь к ним лично, а заодно завладеть их расположением. В самом деле, Иудина это на секунду смутило, но затем, вновь собравшись, он с фальшивым безразличием ответил:
– Ничего особенного, можете продолжать. Я только подумал, что если таким образом вы хотите склонить нас к чему-то… По крайней мере, со мной такой номер не пройдёт, только зря стараетесь.
– Игорь, – взволновался Престольский, который давно ёрзал на стуле, – помолчи, пожалуйста. Дай договорить человеку.
Иудин только развёл руками.
– О, нет-нет, Игорь Эдуардович, – заговорил опять Капризов, – я вовсе бы не хотел, чтобы вы так обо мне подумали. Признаюсь, дамы и господа, – обратился он уже ко всей публике, – даже немного обидно. Я желаю, чтобы моя задача состояла лишь в том, чтобы быть с вами здесь и сейчас как можно более откровенным. И, согласитесь, глупо было бы с моей стороны не предпринять ряд мер, которые в случае неудачного завершения нашего откровенного разговора защитили бы меня в будущем. Эти зелёные папки, что лежат перед вами, скорее не штурмовое оружие, а оборонительное. И призвано оно защищать меня самого от вас, как бы это парадоксально ни звучало, а вовсе не для того, чтобы я этой информацией вас к чему-либо принуждал… Итак, перейду к своим предложениям. Как вы уже поняли из моего представления, я явлюсь советником по работе с общественными проектами при губернаторе. И – внимательно слушайте, дамы и господа, сейчас случится первое откровение – в мои обязанности входит вести с вами работу. Вы – я это знаю, да и местные власти тоже – компания весьма сомнительная. Но опять-таки прошу на меня не обижаться. Вы, откровенно говоря, местная камарилья, состоящая сплошь из негодяев…
На этих словах господину Капризову пришлось прервать свою речь, ибо приглашённые принялись с гневными криками вскакивать со своих мест, загромыхали падающие стулья, посыпались листки из папок, а перед Шведом из опрокинутого стакана Престольского пролилась вода… В общем, начался хаос. Стоящий у дверей Минусов вновь подскочил к столу и, как бы обхаживая негодующих, принялся повторять:
– Я же говорил! Он мерзавец! Настоящий мерзавец! К нам подослали провокатора! Не слушайте его! Провокатор! Вы понимаете, что он нам сейчас сказал?! Мерзавец! Мелкая дрянь!
Пока все были заняты своими оскорблёнными, а потому раздражёнными чувствами, Меркулов, тихо подкравшись к двери, запер её на ключ, а затем вернулся и сел на прежнее место в ряду стульев, стоящих вдоль стены.
Господин Капризов остался удовлетворённым тем впечатлением, которое произвёл на гостей.
– Неслыханная дерзость, – пафосно вещал писатель Стуликов, обращаясь то к одному своему соседу, то к другому. – Я бывал в разных учреждениях, общался со множеством людей, в том числе и со служащими в тюрьмах. Но даже там, в месте мрачном, где сидят люди доброй воли, куда ссылают, может быть, лучших представителей нашего общества, со мной так не обходились. Даже там понимали, что писатель – это человек тонкий и неуравновешенный. Осознавали, что я могу, если довести, и чем-нибудь тяжёлым грохнуть. Но тут, казалось бы, в мире цивилизации, где человек человеку должен быть братом…
Но писателя Стуликова никто не слушал, все были поглощены собственными эмоциями, не имеющими определённого характера, но в то же время заставляющими, кажется, катиться куда-то без раздумий и без оглядки.
– Вы – мерзавец! – тыча дрожащим пальцем в Капризова, уже визжал Минусов. Его трясло от злости, и капли пота показались на его рыхлом морщинистом лбу. – Слышите, господин хороший? Вы – мерзавец! Я говорю вам это не боясь, в лицо! Можете подавать на меня в суд, но и там я буду стоять с высоко поднятой головой!
– Хамство, видимо, нынче в чести у современной власти, – громко рассуждала Агата. Иудин смотрел на неё, и ему хотелось её остановить, ибо, по его мнению, женщины не должны были вмешиваться в споры и склоки, но он и сам вдруг поддался всеобщему возбуждению и только поддакивал, и любовался ею. – До чего же может опуститься человек, наделённый хоть сколько-нибудь начальствующими полномочиями. И с этими людьми, нам говорят, надо работать? Это отвратительно, товарищи!
Единственными, кто сохранял молчание в этой компании, были Швед, которому вся эта ситуация казалась почти потешной, и эколог Канадская. Женщина сидела мрачная и сосредоточенная. Она словно что-то знала и чего-то ждала.
– Ладно, ладно! Господа! Давайте успокоимся, – заверещал вдруг Престольский. Он, как опытный переговорщик и прозорливый плут, очень хотел узнать, чем всё кончится и к чему придёт вся эта встреча. – В самом деле, Михаил Михайлович, ну что же вы нагнетаете?!