– Я нагнетаю?! – гудел Минусов. – А не вас ли только что обозвали почти что скотиной? Вам приятно?!
– Михаил Михайлович, уйти мы всегда успеем. Но ведь так и не стало ясно, для чего мы сюда были приглашены!
– Для унижения!!! – кричал Минусов, как уколотый петух. – Надо уходить из этого позорного, осквернённого места! Каждая минута, проведённая здесь, оставляет грязный отпечаток на нашей… вашей, господа, совести и душе!
Высказав эту мысль, Минусов снова ринулся к двери. Он дёрнул за блестящие латунные ручки, но дверь не поддалась. Он дёрнул ещё раз и ещё, но двойная дверь только лишь прогнулась под его усилиями, но не уступила.
– Нас заперли! – провозгласил Минусов так, как будто это была его невероятная победа. – Видите, до чего может довести лишь маленькая уступка таким господам хорошим?!
Надо признать, с этой публикой, с этой оппозиционной, мятежной, неспокойной публикой до того момента не позволял себе так обращаться даже губернатор. И причина была в том, что раньше эту публику властные чины недолюбливали и побаивались. Но побаивались не за то, что она имела силу и вес. И вовсе не за то, что она могла выплеснуть потаённую правду или же дать сдачи, коли подвергнется коварной атаке. Отнюдь. Её побаивались, как боятся и не любят старую сварливую соседку в многоквартирном доме, с которой лишний раз не хочется встречаться ни в подъезде, ни во дворе. Ну а коли уж случилось неприятное свидание, то предпочитают молчаливо слушать и покорно кивать в ответ на самые бредовые и озлобленные мысли, ею извергаемые. Всё равно эту безумную старуху не переубедить, а если же поставить хоть одну только, даже самую маленькую запятую, то весь день будет испорчен изжогой и головной болью.
Подобный закон действовал и тут. С этим легковозбудимым обществом старались вступать в контакт только при крайней необходимости, и не дай бог перечить ему открыто! При любом самом ничтожном возражении эти люди впадали в истерику. Крики, стоны, обращения в разные инстанции, истеричные статьи с передёргиванием фактов, жалостливые интервью с жертвами, информационные ураганы в интернете, надуманные дискуссии на радио и телевидении, локальные забастовки и мелкие козни – это всё обрушивалось на обидчика, как град с грозового неба. Разумеется, никакого особого вреда принести это ему не могло. Да и сами уязвлённые через месяц-другой забывали о причинах своего возмущения, принимаясь за свою каждодневную протестную и оппозиционную деятельность. Однако шуму было много.
Особенно было неприятно, когда этот шум доходил до Москвы. В центре люди не всегда понимали контекста событий, происходящих в провинции, и могли, не разобравшись, ударить кого-то дубинкой по голове. А это неприятно и, что хуже, несправедливо. Да, пусть дубинка и резиновая, да, пусть потом и погладят, между делом шепнув: «Ну, ты же понимаешь, тут такое дело, нужна была реакция». Но так или иначе, а никому лишний раз с этой крикливой, сварливой, желчной и обидчивой публикой, которая, как баба на базаре, торгующая гнилой картошкой, взяла за правило чуть что винить в своей ущербности весь мир, связываться не хотелось. Даже при том обстоятельстве, что поддержки среди простого народа это трухлявое сообщество не снискало, а подчас и вызывало отторжение.
…Шум прекратился совершенно неожиданно и в результате действий персонажа, от которого этого меньше всего ждали.
Швед, который до сих пор сидел тихо, лишь наблюдая за начавшимся бедламом, взял в руку опрокинутый стакан Престольского, поднялся и со всего маху ударил им об пол. Короткий, но пронзительный звон разнёсся по залу, и все разом замерли.
– В самом деле, – обратился Швед к наступившей тишине, – давайте дослушаем, что нам хочет сказать господин Капризов. Если нужно, – обратился он уже к Минусову, который так и стоял у двери, – я сам лично для вас сломаю дверь, и мы все выйдем. Но мне хотелось бы верить, что, как говорил господин Капризов, мы здесь не теряем время, а собрались для чего-то важного.
Произнесённые слова возымели на аудиторию должный эффект, и всё молча расселись по своим местам. Господин Капризов ещё подержал театральную паузу, чтобы окончательно завладеть вниманием публики, и наконец поднялся над столом.
– Если меня больше не будут перебивать, – заговорил он, – я бы хотел продолжить и донести до вас ту мысль, ради которой я и просил вас собраться здесь. Итак, как я сказал ранее, у меня было поручение – впрочем, его и сейчас никто не отменял – провести с вами работу. И не только с вами, а, так сказать, с разными политическими силами Рошинска, а также курировать другие общественные проекты. Вы же являетесь, на мой взгляд, лишь частью, но самой передовой и самой яркой частью, политической и околополитической губернской среды. Кстати, хочу отдельно поблагодарить тех, кто составлял дополнительные списки с целью рассылки специальных приглашений. Насколько я понял из представленной мне информации, – тут Капризов деловито нацепил на нос очки и посмотрел на лист, лежащий перед ним, будто с чем-то сверяясь, – ваши фигуры в городе имеют не только самый большой политический вес, но и, что важно, человеческий ресурс. Кроме того, вы, дамы и господа – хочу подчеркнуть, именно вы, – вызвали определённое беспокойство как в команде губернатора, так и в Москве. В Москве, разумеется, беспокойство родилось со слов Сенчука, но, выслушав его опасения и доводы, их нашли обоснованными. В результате чего сюда прибыл я. Но что я хочу отметить: я не намереваюсь каким-либо образом охлаждать ваш пыл, пытаться урезонить, умаслить и уж тем более запугать или строить вам козни. И не надо искать подвоха в моих словах, ибо я положил быть с вами честным. Потому как от моей честности будет зависеть успех того предприятия, которое я решил организовать.
Капризов сделал паузу, обведя взглядом присутствующих, и продолжил:
– Вы ведёте свою политическую борьбу за власть уже давно. И не только с нынешним, но и с прошлым губернатором. Будем говорить откровенно: честным путём, то есть через выборы, вам власти не видать как своих ушей. Это, я думаю, вы и сами понимаете. Кроме того, в народе бытует мнение, что вы довольно маргинальная часть общества и что иметь с вами дело не следует. Но вы настойчиво продолжаете биться в закрытую дверь в надежде, что рано или поздно вам отопрут, а может быть, если повезёт, вы даже сможете сорвать двери и занять некоторые чиновничьи кабинеты. Хочу заверить вас: этому не бывать. И не потому, что я такой злой или хочу посеять в ваших сердцах уныние и слабость. Отнюдь.
Капризов снял очки и сел.
– Я это говорю исходя из своего опыта и выкладок, которые должны быть очевидны для всех.
– А если я не хочу сесть в кабинет? – осведомился Иудин, который развалился на своём стуле, закинув ногу на ногу, таким образом продемонстрировав военную обувь, в которую был обут.
– Вполне возможно. Я этого отрицать не буду. Но нежелание занимать один из властных кабинетов не означает, что вы не хотите влиять на политическую обстановку, верно?
Иудин покачал головой, словно посчитав этот довод справедливым.
– Так вот, а теперь я перехожу к главному. Исходя из того, что все вы так или иначе, в большей или меньшей степени решили заняться политикой или находиться в околополитической среде, а некоторым из вас даже удаётся на этом неплохо заработать, я предлагаю следующее. Всем вам, кто доверится мне, кто будет строго и неукоснительно выполнять мои распоряжения, я обещаю, что следующей осенью город Рошинск, а также губерния будут почти в полном вашем распоряжении. Другими словами, вы получите здесь власть. Разумеется, после новых выборов и с некоторыми ограничениями на них. То есть, как вы понимаете, не все вы сможете в них участвовать, однако властные полномочия получит каждый обязательно. Делая вам это откровенное предложение, я, как вы видите, встаю на скользкую дорожку, но зато теперь ясны мотивы появления лежащих перед вами папок, ведь так?
Наступила звенящая тишина. Минута шла за минутой, но никто не решался нарушить молчания.
– И каким же образом? – пискнул наконец Престольский. – Каким образом вы передадите нам власть?
– При помощи маленькой, бескровной, камерной революции, – спокойно пояснил советник. – Да-да, именно передам. Я не собираюсь делать тут что-то для себя. Только для вас.
– С чего такая щедрость? – ядовито спросил Минусов.
– На этот вопрос сейчас я вам ответить не могу, – заверил Капризов. – Но будьте уверены, слово я держу.
– А когда ответите? – поинтересовался писатель Стуликов, которому Капризов вдруг стал очень симпатичен.
– Как только вы дадите согласие во всём мне подчиняться и выполнять мои указания.
Крагин усмехнулся.
– Это кот в мешке, Дмитрий Кириллович. Нам нужны гарантии, что это не очередная провокация.
– Ах, ну да, конечно! Разумеется, – спохватился Капризов. – Я ни в коем случае не требую ответа сейчас. Я дам вам время подумать. Только помните, что время дорого. Надо управиться до следующей осени. И чтобы раздумья ваши были сладкими, а также чтобы вы поверили в искренность моих намерений, я кое-что принёс. В качестве, так сказать, задатка.
С этими словами господин Капризов открыл свой пузатый портфель и вывалил из него пачки банкнот.
– Это ваше, дамы и господа, – сказал он, указывая на деньги тем же манером, как и ранее перед нанятыми сыщиками – словно фокусник, доставший из цилиндра белого кролика. – И хочу заметить, а лучше сказать, предупредить: всё, что было произнесено здесь, разумеется, не должно выходить за пределы этого здания. Деньги, которые вы получите, в любом случае останутся у вас, даже если вы откажетесь от моего предложения. Будем считать, что это презент по случаю знакомства. Но помните: любая попытка причинить мне зло будет немедленно и жестоко караться. Не забывайте про папки! Если же вы по каким-либо причинам не согласитесь на моё заманчивое предложение, вы ничем мне не обязаны, как и я вам. Можете продолжать стучаться в закрытую дверь… Да, кстати, Павел Николаевич, я думаю, дверь можно отпереть.
Меркулов встал и отпер дверь, а аудитория погрузилась в тишину непонимания. Никто не мог сообразить, что всё это значит, однако вид денег завораживал почти всех, внушая энтузиазм, рождающийся от перспективы обладания ими.
– Собственно, это всё, что я хотел до вас донести сегодня при первом знакомстве. Если же вас заинтересует мой проект, то, думаю, через неделю мы повторим встречу, но уже в том формате, который предусматривает полную открытость. И ещё раз повторю: не пытайтесь мне навредить ни сейчас, ни когда-нибудь позже. Это у вас не получится, а мне доставит лишние хлопоты.
Внезапно Канадская, хмурая экологическая активистка, которая до того не проронила ни слова, резко встала, подошла к столу и грубо спросила, указывая на пачки денег:
– Какие тут мои?
– Каждому по одной, – пояснил Капризов, но без удивления.
– Никогда с сексотами дела не имела и иметь не буду, – гордо заявила Канадская, взяла пачку и вышла из зала заседаний, сперва распахнув, а затем громко хлопнув дверью.
– Ну что же, – вздохнул Капризов. – И такое может быть. Эк как спешит. А я хотел всё благородно сделать. Павел Николаевич, распорядитесь.
Меркулов поднялся со своего места и, взяв в охапку пачки денег, принялся довольно буднично, словно всегда этим занимался, обходить стол и класть перед каждым гостем его долю. Быть может, этот процесс и выглядел бы несколько натужно, неучтиво и даже пошло, если бы не неряшливый вид Меркулова и его беззаботность при проведении данного действа.
– Итак, дамы и господа, – опять заговорил Капризов, когда раздача денег была завершена, – на этом я нашу конференцию хочу объявить закрытой. Ещё раз напоминаю, что оставляю за вами полное право выбора, а кроме того, заверяю, что отказ не будет вам ничего стоить, правда, при условии, что и вы мне мешать не станете. Зато если я получу от вас положительный ответ, то вы переходите в полное моё распоряжение. Говорить о том, что вы будете под защитой и с вами ничего плохого не случится, я не стану, ведь это будет ложью. Я не смогу вас защитить, ибо дело превыше всего. Но я постараюсь приложить все усилия, чтобы к успешному завершению нашего дела вы получили заслуженную награду… Ах, вот ещё. Сочтите это за просьбу о небольшой услуге. Я знаю, что кто-то из вас намеревается в скором времени провести протестный митинг. Так, кажется? Очень прошу пока воздержаться. Это единственная моя маленькая просьба. До свидания, дамы и господа!
Закончив свою речь, господин Капризов сел на место и словно бы от нечего делать вновь нацепил на нос очки и принялся просматривать какие-то бумаги. Он хотел присутствовать при том, как его гости будут забирать деньги.
А гости повели себя, в общем-то, одинаково, хотя сначала замешкались. Например, Минусов какое-то время рассматривал всех присутствующих, нервно подмигивал, разводил руками, а затем одним быстрым движением ухватил деньги волосатыми пальцами, положил добычу в карман брюк и, с надменностью сказав: «Всего доброго!» – удалился. Его примеру последовали и прочие.
– Дают – бери, бьют – беги, – с ленивым вздохом изрёк прописную истину писатель Стуликов, тоже забрал деньги и вышел.
Дальше дело пошло веселее, и вот уже загремели отодвигающиеся стулья, послышались первые удаляющиеся по коридору торопливые шаги, и через минуту-другую зал почти опустел. Примечательно, что почти всё происходило молча, гости старались не встречаться друг с другом глазами и в дверях не сталкиваться. Словно начальник только что устроил разгон своим подчинённым и теперь им стало жутко совестно и страшно.
Однако за столом продолжал сидеть один человек, который, очевидно, как и господин Капризов, хотел досмотреть представление до конца.
– А вы что же? – спросил Капризов у Крагина, который вертел в руке золотую авторучку.
– Мне это не нужно, – ответил аналитик.
– Вы отказываетесь от сотрудничества? – переспросил Капризов.
– Нет. Я не это хотел сказать. Я даже скажу обратное: мне бы хотелось заключить с вами сделку.
– Какую?
– Иную, – Крагин оттолкнул пачку банкнот и продолжил: – Дмитрий Кириллович, я понимаю, вы человек, сразу видно, занятой, но я бы хотел осмелиться и купить за эти деньги немного вашего времени.
– Вот как? – удивился Капризов. – И как вы себе это представляете? А главное – зачем?
– Пусть «купить» и громко сказано, но я бы хотел с вами поговорить, что называется, тет-а-тет.
– Моё время для граждан совершенно бесплатно. Можете записаться на приём, – с улыбкой возразил Капризов.
– Но вы же понимаете, о чём я. У меня машина на улице. Давайте я вас подвезу.
Господин Капризов задумался на минуту и потом ответил:
– Хорошо, ждите на улице, я минут через десять подойду.
– Премного благодарен. Автомобиль серый металлик…
– Я знаю, какой у вас автомобиль, – подмигнув, заверил советник.
Ровно через десять минут господин Капризов вышел из дверей Дома пролетариата и, дойдя до угла, сел в серый седан, что стоял у тротуара.
Как только он пристегнулся ремнём безопасности, Крагин завёл мотор, и машина тронулась с места. Какое-то время ехали молча, но господин Капризов первый нарушил монополию звука гудящего мотора.
– До администрации ехать не так далеко, поэтому начинайте, если желали поговорить.
– Вы не хотели бы, чтобы нас видели возле администрации вместе?
– Нет. Это не столь важно. Впрочем, и светиться не стоит.
– Давайте тогда сделаем круг.
– Время, – напомнил Капризов, постучав по стеклу золотых наручных часов.
– Время, время, – неохотно согласился Крагин. – Совершенно верно говорите.
– Ну так что? – повторил Капризов. – Вам тяжело начать? Может быть, я смогу вам помочь?
Крагин повернул в небольшой переулок, остановил автомобиль и откашлялся.