Хассан покраснел от злости – и стыда. Потому что он не был одаренным. Хотя этот факт не уменьшил его злости к свидетелям и их извращенной идеологии. Ему хотелось образумить адепта – и в то же время ему хотелось, чтобы тот его боялся, думал, что он один из одаренных.
В шести пророческих городах и за их пределами одаренных почитали за их способности. Первым из них силы были даны пророками. Хотя каждый год рождалась всего пара тысяч одаренных, многие из них занимали важные должности.
Все короли и королевы, сидевшие на троне Херата до сегодняшнего дня, имели Дар. Хассан провел большую часть жизни, мечтая, чтобы в нем открылся один из телесных даров. Способность исцелять Даром крови или предвидеть Даром взора. Он мечтал обладать, как отец, Даром разума, который был способен создавать предметы, наполненные священной эшой, творящей чудеса. Или Даром сердца матери, который сделал ее такой же сильной, как вол, и быстрой, как гадюка. Он давал способности видеть в темноте и слышать сердцебиение за сотни метров.
С ходом времени желание Хассана становилось все более отчаянным. Часто Дар открывался у людей в возрасте всего семнадцати лет, а его родители и дедушка с бабушкой осознали свой Дар до двенадцати. Теперь, в шестнадцать, Хассан уже давно похоронил надежду обрести Дар. Слова адепта только подняли на поверхность его детский стыд.
Хассан бросился на тощего адепта, все тело ломило от чистой ярости. Он вытянул руки, согнув пальцы, и приготовился схватить адепта за горло. Но что-то врезалось в него со стороны, и, повернувшись, Хассан увидел низкого круглолицего адепта над собой.
Он снова замахнулся на Хассана. Тот увернулся, опустившись на одно колено. Подняв взгляд, он увидел, что высокий тощий адепт схватил старого служителя за одеяния.
– Безупречный узнает силу моей преданности! – крикнул тощий адепт, протянув руку к ремню и вытащив сверкающий нож. – Пророков больше нет, и за ними последуют одаренные!
– Нет! – крикнул Хассан, прыгая к ним. Он с силой оттолкнул адепта с пути и пригнулся, чтобы сбить с ног тощего. Но тот отошел и повернулся к Хассану со сверкающим в руке лезвием.
Хотя Хассану не хватало скорости и силы одаренных, мать научила его защищаться. Он развернулся на пятке и выбросил руку по направлению к ножу. Лезвие попало в голую плоть под локтем. Боль обожгла его, но он не позволил ей повлиять на концентрацию. Другую руку Хассан протянул к ножу и оттолкнул его от своего тела.
Они с адептом сцепились в смертельной схватке, толкая друг друга, поднимая нож высоко над головой. Теплая кровь капала на плечо Хассана, вся его рука пульсировала и горела от боли. Он взглянул в широко распахнутые глаза адепта. Глубокий, обжигающий гнев, копившийся в Хассане последние две недели, вырвался из него, когда он вырвал нож из рук противника.
Он опустил взгляд на лезвие в руке, испытывая желание вонзить его прямо в сердце адепта. Словно мог заставить его заплатить кровью за всю ту боль, что эти люди, их лидер причинили его дому.
Но прежде чем он успел что-то сделать, атака со спины толкнула его вперед. Нож со звоном упал на землю, и мир поплыл перед глазами, когда Хассан свалился на ступеньки храма. Он выбросил руки вверх, чтобы защититься, когда на него двинулись другие свидетели с оружием наготове.
Но ударов не последовало. Хассан услышал резкий вздох и стук трех тел, падающих на мраморные ступени.
Подняв взгляд, он увидел только свет.
На ступенях посреди трех распластавшихся свидетелей стояла девушка. Она точно была хераткой. Ниже, чем Хассан, но подтянутая, с гладкой темной кожей и густыми черными волосами, собранными в пучок. По бокам волосы были коротко острижены в стиле хератских легионеров. Ослепляющий свет, как он теперь увидел, был отражением полуденного солнца в лезвии изогнутого меча, который она держала в руках.
Еще два хератских мечника стояли по бокам от нее, сузив глаза и глядя на свидетелей, которые быстро отступали.
– Убирайтесь отсюда сейчас же, – сказала она свидетелям на ступенях. У нее был низкий командный голос. – Если еще раз ступите на землю этого храма, он станет последним посещенным вами местом.
Свидетели, которые казались достаточно храбрыми, выступая против служителя и невооруженных беженцев, были не готовы сражаться с одаренными хератскими легионерами с мечами в руках. Они побежали по ступеням храма прочь, оглядываясь через плечо.
Только бородатый свидетель остался позади. Он поднялся со ступенек.
– Грядет час расплаты для всех вас! – яростно заявил он, а потом повернулся и последовал за другими прочь от храма.
– Ты их испугала, – сказал девушке один из мечников.
Она покачала головой.
– Они вернутся, как крысы. Но мы будем готовы.
– О, смотрите, – сказал другой мечник, указывая на ступеньки храма. – Караульные прибыли. Как раз вовремя, чтобы пропустить все веселье.
Хассан повернулся и увидел знакомую голубую униформу городских караульных, марширующих сквозь расходящуюся толпу. Во времена пророков город и храм Палласа защищались паладинами Ордена последнего света – одаренными солдатами, служившими пророкам. Но когда пророки исчезли, то же случилось и с Орденом, теперь защита города перешла в руки караульных, созданной на скорую руку силе неодаренных наемников.
– Ты в порядке? – спросила хератка.
Хассану понадобилось мгновение, чтобы понять, что вопрос адресован ему. Он повернулся к девушке и проследил за ее взглядом до своей руки. Она была покрыта засыхающей кровью.
– Это просто порез, – ответил он. Его злость подавляла боль, но, глянув на рану, он внезапно почувствовал головокружение. На смену буре его злости пришло тихое бурление. Он почувствовал, как подкрадывается головная боль.
– То, что ты сделал, было очень глупо, – сказала она. Одним грациозным движением она убрала изогнутый меч в ножны на поясе. – Глупо, но храбро.
Желудок Хассана сделал сальто.
– Я раньше не видела тебя в лагерях, – сказала она, склоняя голову набок.
– Я не беженец, – выпалил он. – Я здесь учусь.
– Студент, – повторила девушка. – Академос достаточно далеко отсюда, не так ли?
Хассана спасло от необходимости отвечать появление старого служителя.
– Эмир! – воскликнула девушка. – Ты не ранен?
Служитель отмахнулся от нее.
– Нет-нет, со мной все в порядке, Кхепри. Не нужно волноваться. – Он повернулся к Хассану. – Кажется, вы кое-что уронили. – Он протянул руку.
– Мой компас! – Хассан потянулся к нему.
– Я не мог не заметить, что у него особое устройство, – сказал Эмир. – Он указывает на маяк Назиры, не так ли?
Хассан медленно кивнул. Маяк был символом Назиры Мудрой, пророчицы, в честь которой назвали столицу Херата и чье пророчество привело к его основанию.
Отец передал ему компас на шестнадцатый день рождения. Он сказал, что знает, Хассан сохранит компас и, когда придет время, королевство тоже. К тому моменту Хассан уже потерял надежду занять трон после отца в качестве короля Херата.
– Не могу, – запинаясь, ответил Хассан отцу. – Я не… у меня нет Дара. Даже если ученые говорят, что еще есть время ему проявиться, мы с тобой знаем, что уже слишком поздно.
Его отец провел большим пальцем по маяку, вырезанному на компасе.
– Когда пророчица Назира основала этот город, ей пришло видение этого маяка, маяка знаний и разума. Она увидела, что, пока стоит маяк Назиры, род Сэйф будет править королевством. Твой Дар может проявиться завтра. Или никогда, – сказал он. – Но с Даром или без, ты мой сын. Наследник рода Сэйф. Если ты потеряешь веру в себя, компас приведет тебя к ней.
Слова отца все еще эхом отдавались в его голове, когда Хассан убрал компас и встретился взглядом с любопытным служителем. Горел ли в его глазах простой интерес или что-то большее, догадка? Узнал ли он Хассана?
– Назира? – спросила хератка. – Ты оттуда?
– Он принадлежит моему отцу, – ответил Хассан. Не ложь. – Он там родился.
Из-за мыслей об отце на сердце Хассана стало тяжело. Что бы тот сказал, если бы увидел, как Хассан сегодня отреагировал? Стыд накрыл его из-за того, как легко он позволил ярости взять верх.
– Я… мне нужно идти.
– Тебе нужно к целителю, – сказала хератка. – В лагерях есть парочка. Уверена, они будут рады осмотреть твою руку, особенно узнав, как ты…
– Нет, – отрезал Хассан. – Спасибо. Вы очень добры, но мне нужно возвращаться.
День становился прохладнее, и Хассан знал, что у него осталось меньше часа, прежде чем слуги тети пойдут звать его на ужин и поймут, что его нет в покоях. Ему нужно было время, чтобы вернуться и замаскировать свою рану.
– Ну, – тепло сказал служитель, – возможно, ты еще придешь.
– Да, – сказал Хассан, глядя на хератку. – То есть постараюсь.
Он поспешил прочь от храма, назад к Священной дороге. Но, добравшись до ворот, он повернулся и посмотрел на агору и временный лагерь у подножия храма Палласа. Позади него солнце опускалось в блестящее бирюзовое море, и Хассан уже видел, как зажигались первые лагерные костры, вспыхивая и посылая струи дыма в небо, словно молитвы.
3
Антон
ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО В САДАХ ТАЛАССЫ.
На улицах всегда становилось больше караульных, когда Антон проходил через ворота, отделяющие Нижний город от Верхнего. Но сегодня их было слишком много. Десятки караульных в голубой униформе, украшенной оливковым деревом, собрались вокруг таверн и общественных бань по сторонам площади Элия. Целый отряд с мечами на поясе стоял возле Талассы.
Антон протолкнулся через толпу перешептывающихся владельцев магазинов и других любопытных зрителей туда, откуда ему было видно группку людей в одинаковой оливковой форме, такой же как и на нем.
– Наконец ты здесь! – раздался веселый голос. Кто-то схватил Антона за запястье и потащил через толпу к внешней стене садов Талассы. – Ты выбрал ужасный день, чтобы опоздать на работу.
– Стой, Козима, – сказал Антон, моргая и глядя на коллегу-официантку. – Что происходит?
Козима затянулась своей сигариллой и выдохнула густой клуб валерианового дыма прямо ему в лицо, ее светло-карие глаза засветились.
– Произошло убийство.
– Что… здесь? – спросил Антон. – Гостя?
Козима кивнула, стряхивая пепел с сигариллы.
– Священника. Армандо Курио.
– Кого?
Она закатила глаза.
– Конечно же. Забываю, что ты не отсюда. Курио один из священников храма Палласа, но у него здесь другая репутация.
В садах Талассы нередко видели представителей духовного сана с определенной репутацией. Со дня основания города игорные дома и другие нечестивые заведения должны были находиться только в Нижнем городе, где жил Антон. Верхний город, где проживали священники и представители высших сословий, был предназначен для благочестия и набожности. Возможно, когда-то так и было. Но теперь священники, казалось, были заинтересованы только в обогащении и утолении своих собственных грехов, жажде роскоши в таких местах, как сады Талассы, – местах, где такие потребности скрывались под маской респектабельности.
Козима еще раз затянулась сигариллой.
– Думаю, неудивительно, что выбрали его.
Антон резко глянул на нее.
– Что ты имеешь в виду под «выбрали»?
– Говорят, – сказала она, беззаботно растягивая слова, как тогда, когда хотела, чтобы он следил за каждым ее словом, – что его убила Бледная Рука.
– Кто говорит?
Козима лишь махнула рукой в облачке дыма.
– Стефанос говорит, что видел, как выносили тело. Бледный отпечаток руки на горле, как и на жертвах в Тарсеполисе.
– Стефанос идиот, – машинально ответил Антон. Но по коже побежали мурашки. Антон впервые услышал, что Бледная Рука в Паллас Атосе. Но ходили слухи о таинственных смертях, отмеченных бледным отпечатком руки, когда он жил в Тарсеполисе. Юноша слышал, что в Чарисе об этом говорили уже почти пять лет.
Все пересказывали одно и то же – что Бледная Рука убивала только тех, кто этого заслуживал.
– Как думаешь, почему она выбрала его? – спросил Антон. – Что он натворил?
– Все как всегда.
Это означало кражу богатств из городских храмов ради роскошных встреч, на которых священники могли есть, пить и утолять свои желания с мужчинами и женщинами, приглянувшимися им.
– И что хуже, – продолжила она, – у Курио был Дар разума, и все говорили, что он талантливый алхимик. Только он не создавал лекарства или снадобья удачи. Ходили слухи, что Курио специализировался на эликсирах, которые делали тебя покорным и сговорчивым. Говорят, он ходил в Нижний город, находил там мальчиков и девочек и приглашал их стать послушниками в храме. Он опаивал их этой штукой и… ну…
Желудок Антона сжался. Он знал, какие страшные вещи могущественные люди делали с уязвимыми.
– О чем вы двое шепчетесь?
Антон повернулся и увидел не кого иного, как Стефаноса, подходящего к ним. Самодовольный и полный чувства собственной важности, Стефанос работал камердинером в Талассе. Гости, кажется, любили его так же, как презирали работники. Он всегда мешался под ногами на кухне, требуя дегустации блюд, якобы чтобы убедиться, что они соответствующего качества. Мужчина всегда громко хвастался тем, какого священника или торговца он обслуживал этой ночью. Единственным качеством, за которое его можно было терпеть, было проигрывание больших сумм денег Антону во время игры в канбарру.
Антон не удивился, что Стефанос решил использовать это убийство, чтобы показаться важным.
Но ему все еще было любопытно.
– Козима сказала, что ты видел тело.
Стефанос глянул на Антона, и его полные губы растянулись в усмешке.
– Да?
– Ну? – спросил Антон, вскидывая бровь. – Это правда?
Стефанос обнял Антона за плечи.
– Слушай, я повидал всякого неприятного в своей жизни. Но это? Там? Это была самая проклятая Тарсеисом вещь, которую я видел. На том парне даже царапины не было. Всего одно прикосновение, и он… – Стефанос изобразил перерезанное горло. – Заставляет задуматься… может, пришло время открыть наши глаза на то, насколько в действительности опасны одаренные.
Антон непроизвольно поежился.
– Ты идиот, – сказала Козима Стефаносу, повторяя ранее произнесенное замечание Антона.
Стефанос повернулся к ней с усмешкой.
– Ты бы поняла, если бы увидела.
– Ты говоришь так, словно готов обрить голову, как остальные из этих фанатиков в капюшонах, – сказала Козима, выпуская еще один клуб дыма.
– Здесь больше нет пророков, чтобы сдерживать одаренных, – сказал Стефанос. – Мы видели, что священники творят здесь просто потому, что они одаренные и считают, что это делает их лучше нас. И теперь такие люди, как Бледная Рука, орудуют в городе, убивая кого хотят своими неестественными силами.
– Стой, то есть ты хочешь сказать, что Курио заслужил это или что Бледную Руку нужно остановить? – театрально переспросила Козима.
Глаза Стефаноса вспыхнули.
– Я говорю, что, возможно, свидетели правы. Может, пришло время миру наконец освободиться от одаренных.
В горле Антона внезапно пересохло. Стефанос был раздражающим, но Антон никогда раньше не боялся его. Но теперь мрачные слова мужчины заставили его похолодеть. Он не знал – не мог знать, что Антон был одним из тех людей, которых свидетели хотели стереть с лица земли. Подобно священникам Паллас Атоса и Бледной Руке, Антон был одаренным.
Козима пихнула Стефаноса в плечо.
Стефанос отшатнулся, сжимая руку.
– Ой! За что?
– Чтобы ты перестал болтать своим тупым языком, – ответила Козима. – А что следующее? Ты сожжешь святилище, чтобы доказать свою верность Иерофану? Говорят, тот, кто присоединяется к свидетелям, должен быть жесток к одаренным.
– Они противостоят одаренным, – сказал Стефанос. – Кто-то же должен.