– Пойдем. Я уж притомился. Посидеть, где немножко. – Бодренько вздернул свой рюкзак за плечами. Скоро привал.
Артем с Матвеем вошли в гостевой дом. Миновали сенцы. Следующая прихожая. За стойкой сидит женщина преклонных лет.
– Здравствуйте, – поприветствовал ее Артем.
Та посмотрела на вошедших сквозь очки. Прекратила перекладывать бумаги на столе, отложила тряпку, которой протирала пыль.
– Здравствуйте. Приезжие? Меня никто не предупредил. Хорошо, что я зашла.
– Приезжие. Но вас некому было предупреждать. – Артем замялся. Все, их не заселят. Особенно его без паспорта. – Мы проездом. А где остановиться не знаем.
– Можете у нас. Здесь четыре комнаты для приезжих. Всякие комиссии бывают. Сюда и селятся. Сейчас все комнаты свободны. Если ненадолго, могу поселить. – У женщины добрый взгляд. Теплая улыбка.
– Будем благодарны. – Теперь в разговор вступил Матвей. – У нас сложное положение. Я в годах. Устал. Слепому, как я, не просто в дороге.
– Давайте документы. Я запишу вас и покажу комнату.
Матвей достал паспорт, протянул его в сторону Глафиры.
– Мой паспорт. А Артем сопровождает меня. Без него я бы пропал в дороге.
– Хорошо. Запишу и верну паспорт. Комнату сейчас покажу. – Глафира открыла толстую канцелярскую книгу и начала писать.
– Чего вы на работе. Постояльцев нет, могли б и отдохнуть. И мы бы вас не застали. – Артем надеялся разговором отвлечь добрую женщину.
– Моего старого дурака благодарите. С утра зенки залил. Не хочу с ним сидеть. – Резкие нотки появились в ее голосе. – Ведь может жить по человечески. Но не хочет. Хмель ему всего на свете дороже. Держите документы. Покажу комнату.
Она встала и повела гостей вглубь дома. Повернула ключ, оставленный в замочной скважине дверей, и впустила их в комнату.
Комната небольшая, но уютная. По сравнению с тем обиталищем, где они провели прошлую ночь, это был настоящий рай. У входа стоял шкаф для одежды. Две кровати, две тумбочки. Посреди комнаты стол и два стула. На столе графин под охраной двух стаканов. Артем помог старику нащупать кровать. Тот снял рюкзак, положил его на постель. На ощупь, обходя комнату по кругу, знакомился с жилищем. Запнулся за стул.
– Глафира, а вы не пробовали своего мужа сводить к врачу. Они помочь могут.
– Водила. Чего только не делала. – Женщина в отчаянии махнула рукой. – Врачи. Так они только деньги горазды брать. От них нет толку.
– Если ты меня в хату пустишь, я ему Божье слово скажу. Помочь то может. Но все вершится по воле Всевышнего. И самого человека. На Бога надейся, а сам не плошай. Без помощи самого человека ничто не поможет. Он сам должен помочь Богу. Христос смерть на кресте принял, даровал нам свободу выбора. Без веры помощи не будет. Если человек идет к пропасти, то Бог не станет его держать. Коль на краю пропасти смертный вспомнит о вере, то Господь подставит руку свою. Не даст ноге переступить через край, через последнюю черту. Человек творит свою судьбу верой или неверием.
– Так ты молитву знаешь. – Притихла женщина. – Я пущу тебя в дом. Замолви слово свое. Отведи моего любимого от пропасти.
– Сделаю. А ты иди сейчас.
– Ой, а денег сколько приготовить?
– Глупая ты баба. За деньги веру купить нельзя. Она бесценна. Всевышний за это денег не берет, и я не возьму. Иди уж. – Взмахом руки отпустил бабу.
Глафира покинула комнату.
Артем сидел на кровати. Молчал, пока женщина была в комнате. Как вышла она, он не мог сдержать себя.
– Ты чего делаешь, старик. Зачем обманываешь? Даешь ложную надежду. – Разве руками. Чего тут говорить со стариком. Бесполезно.
– Не надежду даю. К вере во Всевышнего призываю. По вере даст Он каждому. Кто уверует, тот спасется. Ты Артем не веришь Богу. Так и не найдешь путь к спасению. Уверуешь всем сердцем, откроется тебе иной путь. Он начинается с тропинки, а выльется широкой и ровной дорогой. Тебе время надобно. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру. Отдых твоей душе нужен. Не собрал ты еще в себе силы, способные свергать горы. Тебе только кажется, что все одолел. Преодоление впереди. Оно в твоей душе. Не излечил ты рану свою, не избыл боли в душе. Но Господь милосерден. Он любит тебя. И даровал тебе возможность пройти по дороге исцеления. Дойдешь ли до конца пути сего, решать тебе, а не Ему. Свободная у тебя воля. Сам решай, как поступить с этой свободой. Отдохнем и пойдем за хлебом насущным.
– Чудно, дед, ты говоришь. – Кривая усмешка на губах. Насмешливый прищур глаз.
– А чего тут чудного? Человек не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе, и не спасет нечестие нечестивого. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Не о лености говорил пророк. Не сидеть и ждать, когда Господь принесет тебе прокорм. Позаботься вначале о душе. После забота о хлебе. И станешь растить хлеба в поте лица своего.
Глава 2. Да будет воля Твоя
Артем и Матвей вышли на улицу. Тишина и покой царят в округе. Где то блеют овцы, кудахчут куры. Что еще можно услышать средь притихшего села. Время застыло. В одном или двух палисадниках топчутся старухи, наводя там порядок. Насквозь села нет дороги, машины в эту пору редкость. Артем взял своего спутника под руку. Так легче тому идти в этом царстве полудремы. Матвей не захотел оставаться дома. Без него дойти до магазина за продуктами вышло бы быстрее. Но старик вбил себе в голову, что должен зайти в местную церковь.
– Прежде следует позаботиться о душе. Потом о хлебе насущном. Не зря Он ведет нас этой дорогой. В том промысел Его.
– Матвей, никакого умысла у Него нет. Тебе просто не сидится дома. Суетливый ты мужик. И всю жизнь таким был. Твоя старуха замаялась с тобой. – Посмеивался парень.
– Вовсе нет. Мы прожили жизнь душа в душу. Все делали вместе. Это сейчас муж с женой больше порознь. Куда ни пойдем, все вместе. – Негодующе мотает головой. Другой рукой, что не держится за Артема резко махнул. Не нравятся ему нынешние отношения в семьях.
– Дети у вас есть? А коли есть, то были они и маленькими. С ними надо нянчится. Вы их за собой же не таскали. В магазин пойти или в садик. Неужели всей ордой шли? – Крепче держит спутника. Еще раз так махнет рукой, свалится.
– Есть дети. Двух сынов вырастил. Не таскали, тут ты прав. Я о другом говорю. Когда дети пристроены, то мы всегда вместе. И ревности между нами не было. А ныне мужик по чужим бабам шляется. И не ведает, мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, ноги нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней. Если бы ты захотел постигнуть стезю жизни ее, то пути ее непостоянны, и ты не узнаешь их. И бабы туда же. От ревности, горечи и одиночества. – Сокрушается. Печально кивает головой.
– Прав ты, дедушка. Как поется в песне: я от горечи целую всех, кто молод и хорош. Ты от горечи другую ночью за руку ведешь. – Если б не старик, которого надо держать, так ноги бы выдали пару коленец. Голос у Артема красивый. Поет хорошо.
– То-то и оно. И земля сотрясается. Там пожары, здесь потопы. От трех трясется земля, четырех она не может носить: раба, когда он делается царем; глупого, когда он досыта ест хлеб; позорную женщину, когда она выходит замуж, и служанку, когда она занимает место госпожи своей. И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. – Держит парня за рукав, словно хочет от блуда мерзкого удержать.
– Согласен. Так мы Матвей вообще без женщин остаться должны. – Артем готов смеяться до слез от рассуждений старика. – Кто тогда детей будет нам рожать?
– Не понял ты меня. Истреблять их не следует. Только держатся должна за мужем. Не выскакивать вперед.
– Нет, Матвей, так уже жить не получится. Ева была сотворена из ребра Адама, потому и подчинялась ему. А Лолит создана, как и Адам, из глины. Сочла себя равной Адаму и сбежала от мужа. И моя жена из глины. Бросила меня. Не стала ждать. Были женщины, что за мужьями в Сибирь шли. Моя трех лет не выдержала.
– Не кручинься. Ты найдешь себе, а она пожалеет. Не пара вы были.
– А я верил, любит она меня. Обманулся. – Горькие воспоминания шевелились в душе Артема.
Вот и магазин. И дверь открыта. Чему бы ни верил Матвей, чего бы ни просил у Господа, Артем молил и надеялся, местная продавщица не закрыла двери к пище телесной, не продела замок в дверные ушки и не ушла восвояси. Такое может быть на селе. И останутся они без земной пищи. На одной духовной далеко не уедешь. Тут хоть побирайся по соседним домам. Кто картошки даст, кто репы прошлогодней.
Слава Тебе, Господи. Открыто. И мне, неверующему, по моему безверию хоть что-то дал. Артем посмотрел на небо и подмигнул хитро Всевышнему.
Вошли в магазин. Королева местной лавки бранилась с мужиком. Тот покачивался, даже придерживаясь за прилавок.
– Сказала, не дам в долг. Отвали, Семен. Вот тебе Бог, вот тебе порог. Пошел отсюда.
– Галя, мне чуток. Я после заплачу. – Причитал мужик.
– Много вас тут ходит, всем давать устанешь. Пусть жена тебе в постели дает. А я не давала и давать не буду. Как сейчас взгрею чем, так вылетишь. За последние волосенки ухвачу и выкину из магазина. Пошел!
Мужичок поплелся. Пытался попасть в дверной проем. С третьей попытки получилось.
– А вам что? Что брать будете? – Галя еще не отошла от скандала с мужиком.
– Нам бы чего съестного купить. – Артем засмеялся. – В долг.
– Я вам такой долг дам, от стенки не отмажетесь!
– Пошутил я, Галя. Мы приезжие. Деньги у нас есть. – Извиняющимся тоном продолжил Артем. Глупо пошутил с разгоряченной бабой.
– Так все на витрине, выбирайте. – Уже мирным тоном говорила продавщица. – Ничего под прилавком не прячу. Выгоды нет. Мне бы быстрее продать.
– Минутку. Сейчас выберу. Матвей у меня незрячий. Мне придется выбирать. Дай нам хлеба. Колбасы. Каких консервов. Сахар. Заварку. Погляжу еще чего. Матвей, а ты что хочешь? – Артем прикидывал, во что обойдутся покупки. Кто знает, сколько в дороге времени проведут.
– Конфет мягких. Пряников.
– Пряники не берите. – Сжалилась над слепым Галя. – Их неделю размачивать, не размочишь. Черствые. Лучше печенье в пачках. Оно свежее. Что еще?
– Ты бери, Артем. Не думай. Я заплачу. – Заявил Матвей.
– Не надо, Матвей.
– Не спорь со стариком. Не учили, старших надо слушаться. – И улыбнулся.
Впервые Артем увидел улыбку на губах старика. Добрая. Так дед улыбается внуку.
– Тогда возьмем воды и пакеты. Сложить не во что.
– А водку брать будете? У меня не всю выжрали.
– Спасибо, не будем. Слепому и так тяжко идти, а я при нем. Коли выпью, так кто о нем позаботиться.
Сложили покупки и пошли. Церковь стояла недалече, за лужком от магазина. Здание, как и положено, старой постройки. Высоко в небо глядят купола. Словно руки, воздетые к облакам, за которыми укрыта обитель Божья. На ближайших деревьях расселись птицы. Посланники божьи, свернувшие крылья.
– Ты, Артем, скажи мне, когда к церкви подойдем. – Попросил Матвей.
– Так мы уже у дверей стоим. Сейчас войдем. – Пришлось остановиться. Старик, как в землю врос.
– У Врат. Не у дверей. Стоящие у врат. Надо снять шапку. Осенить себя крестным знамением. Поклониться. После можно войти в Дом Божий. – Пояснил Матвей. – А внутри есть Царские врата. Там алтарь. За Царские врата вносят только мальчиков. Это не крещение, это воцерковление. Войдя, мы будем у Царских врат.
– Идем, Матвей. Стало быть, я был уже за Царским вратами, а не знал этого. Меня крестили в детстве.
– Должен был быть. – Твердо произнес. Знает церковный уклад.
Вошли в притер церкви. Иконы, и горят свечи. Давно Артем не был в церкви. Почти пусто. Нет молящихся в этот час. Многие селяне предпочли молиться мамоне – бутылке водки. Вино – глумливо, сикера – буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен. Не помнят о том. Лишь мужчина, рядом с ним плачущая женщина и священник.
– Батюшка, так завтра в десять будете отпевать сына нашего? – Кончиком головного платка стирает слезу со щеки.
– Да. К этому времени привозите его. Совершим обряд, раз он был крещен. – Рука священника перебирает ткань одеяния.
– Спасибо.
Артем и Матвей проходили рядом, чтобы поставить свечи. Старик задержался.
– Отчего умер твой сын, женщина? – Спросил Матвей. Мысленно Артем осудил своего спутника. Лезет не в свое дело. У людей горе, а он со своим досужим любопытством.
– Сердце у него больное. С детства. – Женщина тихо плачет.
– Ты не плачь. Если сын твой не согрешил в этом мире, то будет на Небесах. Там хорошо. Нет никакого зла. Рано, говоришь, ушел твой сын? – Поднял взгляд незрячих глаз к куполам.
– Так ему двадцать исполнилось. Не пожил совсем. – И снова боль в голосе. Тихие рыдания. Безмолвные иконы взирают на горе матери.
– Молись. И я у врат помолюсь. Господь милосерден. Невинного и вернуть может. Ты только верь в Господа, мать. Крепко верь. Я бы пришел попрощаться с твоим сыном, да слеп. Мне от дома приезжих тяжело идти. Верь в Господа и молись. – Смиренный голос старика, как печаль церкви, в которую редко заходят люди.
– Так мы мимо проходить будем. Выходи, если желание будет. Простишься. Может и зачтется сыну твоя молитва на Божьем суде. – Женщина и мужчина пошли к выходу.
– Опять, дед, лезешь, куда не просят. – Шептал Артем.
– Утешить хотел. Не стоит лить много слез. В сырости лежать будет сын. – Перекрестился. Что-то шепчут губы старика. О чем-то просит Бога.
– Ты даешь, дед. Это от грунтовых вод зависит, а не от слез людских. – Суеверны люди на Руси. Придумали десятки примет, пол каждому случаю есть свои.
– Как знать, Артем.
Они поставили свечи и пошли к месту своего ночлега. Занесли свои покупки. Артем присел к столу.
– Поужинаем и будем отдыхать. Когда в дорогу, Матвей? Накуралесил ты. Можешь считать, выполнил поручение Бога. – Не смеется, скорее печалится. Что делать с ним, со старым. Его уже не переделаешь.
– Не могу того сказать. Надо еще к Глафире наведаться. Обещал. А завтра выйти к телу.
– Упрямый ты, как черт. А туда же, верую. Что с тобой делать? Посидим и к твоей Глафире сходим. Я первым войду, а то ее муженек тебя отдубасит, ты и своего божьего слова сказать не успеешь. Мука с тобой одна. Ты и руками от удара огородиться не можешь.
– Господь оборонит. – Матвей перекрестился.
– Оборонит, моими кулаками. Хорошо, если мужик спать уже будет после выпитого. Задачу ты мне поставил. Если я ему врежу, меня в полицию заберут. Новый срок дадут. Не прикрою тебя, меня совесть замучает. – Артем понимал, попал в сложную ситуацию. Но делать нечего, сам ввязался.
– Не ходи. Один управлюсь. – Твердил вредный старик.
– Не проси. Я тебя не брошу. Брошу, кем после того буду. Отдохнешь, пойдем вместе.
Артем и Матвей подошли к дому Глафиры. У парня еще была надежда, пьяница давно спит. Ему вспомнилось, каждому будет дано по его вере. Так и вышло. Мужик не спал. Матвей верил, и ему была дана возможность произнести свои божественные слова. Артем не верил, и его надежды не сбылись. Мужик не только не спал. Увидев двух мужчин, он стал орать:
– Глашка, поскуда. При живом муже в дом мужиков привела. Стыд потеряла. Своего мужика не побоялась. Нож! Кишки выпущу.
Артем решил, пора скандалиста вырубить ударом кулака в челюсть. Но вмешался Матвей:
– Слепой я, не видишь что ли. Какой я любовник твоей жене. А это Артем, мой поводырь. Слепой немного пройдет без поводыря, не сумеет.
– А кто, кроме слепого позарится на эту уродину? Не один зрячий видеть ее не захочет! – Машет кулаками в воздухе. Пьяные глаза мечут молнии.