За нашим и другими столиками зааплодировали.
– Опять Зойка чудит, – покачала головой девушка с уложенными в сложную прическу волосами. Кажется это называлось «бабетта».
– Ей можно, – сказал парень с окладистой рыжей бородой, – она завтра на Башню Цандера отбывает, гравиметры тестировать.
– Зоинька, может, по такому случаю, что-нибудь прочтешь? – предложила стриженная под мальчика девушка в крепдешиновым платье.
Зоя сделала глоток вина, притопнула ножкой в белой туфле:
– Все желают? – Нахмурилась и грозно обвела взглядом зал.
– Желаем, желаем, – вразнобой затянули голоса.
– Ну, тогда слушайте, – Зоя протянула мне бокал, я его принял. Она же поднесла руки к запрокинутой голове. Коротенькое платье открывало стройные крепкие бедра. – Судьба, как ракета, летит по параболе, обычно – во мраке и реже – по радуге…
Вознесенского читала девушка очень хорошо. Совсем не так, как сам поэт, по-другому, но по коже пробегали мурашки.
– …Идут к своим правдам, по-разному храбро, Червяк – через щель, человек – по параболе.
Притихшее кафе слушало Зоину декламацию. Ни единого звона вилки, тарелки, бокала не раздавалось в паузах, когда она, раскрасневшаяся, набирала воздух и продолжала, продолжала, до самых последних строчек:
– Сметая каноны, прогнозы, параграфы, Несутся искусство, любовь и история – По параболической траектории! В Сибирь уезжает он нынешней ночью. А может быть, все же прямая – короче?
Потом она постояла на стуле, раскланиваясь под аплодисменты. Причем не дурачась, а вполне серьезно. Так раскланивается на сцене актриса, принимая с достоинством заслуженные восторги зала.
Я взял ее за талию и помог спрыгнуть на пол. Зоя казалась невесомой. А мне на мгновение почудилось, будто смотрю фильм ламповых шестидесятых, где вот так же весело проводит свободное время научная молодежь, чтобы завтра с раннего утра вернуться в лаборатории, облачиться в белые халаты и с головой погрузиться в изучение тайн мироздания. И словно в ответ на здании напротив зажглась ярко-зеленая неоновая надпись: «Летайте самолетами Аэрофлота! Ту-145 – это быстрота и комфорт».
Ту-145?
Зоя проследила мой взгляд:
– Сегодня на нем улетаем.
– В Сибирь? – вырвалось у меня.
– Нет, на Камчатку, на испытательный полигон. Пока гиперзвуковой рейс не пустили, такая морока туда добираться! А ведь когда-то вообще на поездах ездили, – Зоя покачала головой. – Хотите с нами?
– Хочу, – сказал я.
Реальность вокруг окончательно лишилась достоверности. Я, наверное, не удивился, если бы в кафе зашел робот, такой, какими их изображали в шестидесятых – огромный, стальной, гудящий. И потому я готов был лететь с Зоей и ее друзьями хоть на Марс. Ведь здесь все возможно.
– Эй, парочка, – окликнули нас с Зоей, когда мы танцевали уже третий акробатический рок-н-ролл, – собираться пора! Гоните по рублю!
Компания и впрямь собиралась уходить. Девушки заворачивали оставшиеся бутерброды в газеты, очкастый бородач деловито проверял бутылки на наличие остатков содержимого. Остатков не имелось. В блюдце лежали смятые бумажки. Зоя извлекла из сумочки кошелек.
Я тоже достал портмоне и с некоторым сомнением посмотрел на свои купюры. Рубль? Бумажный? Нашлась только десятка с изображением Красноярской ГЭС.
– Я положу за вас, – сказала Зоя. – Вот, – передала мне две хрустящие бумажки с портретом Пушкина.
Пушкин наше все, мелькнуло в голове. Таких денег я не видел. Рядом с портретом значилось «Один рубль. Казначейский билет. Образца 1961 года».
– Так вы согласны? – еще раз спросила Зоя. – Тогда попросим Сурена включить вас в список. Пойдете разнорабочим. Сурен, – окликнула она бритого наголо молодца, – нам разнорабочие нужны?
– Нам нужны разноученые, – хмуро сказал Сурен. – Так ведь, Саша? – толкнул бородача, который тихо переговаривался с миниатюрной брюнеткой.
– Нам все нужны, – махнул рукой Саша. – Лишь бы голова на плечах имелась.
– У Димы она имеется, – сказала Зоя и рукой, словно гладя, провела мне по голове.
– Трудовая имеется? – Сурен закурил. – Хотя, о чем я… Ладно, напишите заявление, а я получу на вас продпаёк и проездные. Дима? Горин? – Зажав папиросу в зубах, он извлек крошечный блокнотик и еще более крошечным карандашом, тонувшем к его кулачище, что-то записал. – На сколько товарищ вливается в наш коллектив?
– По полной, – сказал я.
– Полторы декады? Это хорошо, – Сурен убрал блокнотик. – Мы в «Радуге» расположились. Или вы местный? Ага, значит номерок вам тоже придется обеспечить… Верочка, – окликнул он миниатюрную брюнетку, – у нас как с номерами?
– Ты же знаешь, Суренчик, – хихикнула брюнетка, – мест нет. У них эта табличка к стойке вот такими болтами привинчена.
– Как привинтили, так и отвинтят, – сказал суровый, коротко стриженный молодец, до того не подававший никаких признаков навыков вербального общения. Полосатая футболка туго натянулась на плечах, будто он уже сейчас был готов исполнить угрозу. – И там бюрократы засели, шерсть на ушах.
– Ладно, разберемся, – сказал бородатый Саша. – Пошли, что ли? Нам еще долго топать…
– У меня машина рядом, – сказал я. – Все, наверное, не поместятся, но…
– Благодетель! – Всплеснула ладошками брюнетка. – А я ноги стоптала, вот, – и она вытянула вперед изящную ножку, обутую в белую туфлю. – Посмотрите, посмотрите!
Все с интересом посмотрели, а я пошел за машиной.
Уместились все. Это казалось невозможным, но ребята – Сурен, бородатый Саша и молчаливый Витька упаковались на заднее сиденье, к ним на колени забрались брюнетка Валя и вырвавшаяся из «Спинозы» Света, которая никак не могла завершить свой рок-н-рольный марафон. Зоя села рядом.
– Вот туда, – махнула она вдоль по главной улице. – Мимо памятника. Который стоит.
– Кто ж его посадит, – буркнул молчаливый Витька. Ему пришлось туже всех. Он согнулся вперед, положив могучие руки на спинки моего и Зоиного кресла, чтобы Сурен и Саша могли удобнее устроиться.
– Интересно, а есть такие памятники, которые лежат? – спросила запыхавшаяся и до сих пор не отдышавшаяся Света.
– Памятник лежачему мещанину, – сказал Саша. – Давно поря изваять. Дабы искоренить.
– А это ваша машина? – спросила бойкая Валя.
– Отцовская, – честно признался я.
– Я думала, вы в прокате ее взяли, – мне показалось, она слегка разочарована.
– Тяжелое бремя наследственности, – хохотнул Сурен. – Вы не обращайте внимания, Дмитрий. Валентина максималистка. Она считает, человек должен шествовать по жизни максимально налегке. Жить в общежитиях или гостиницах, питаться в столовых, брать в прокате автомобили… ай! – Валя его ущипнула. – Валечка, я не против! Я только за! Мы ведь так и живем! У меня даже квартиры нет!
– У тебя их три было, – хмуро сказал Витька. – Ты все профукал. Женам оставил, ловелас.
– Он поступил как настоящий джентельмен, – сказала Верочка и погладила Сурена по голове. – Молодец, Суренчик, женись и дальше.
Я вел машину, подчиняясь указаниям Зои, одновременно прислушиваясь к пикировкам новых знакомых. Странная мысль свербила – не сон ли? Странное ощущение, которое охватывает, когда наступает глубокая ночь, хочется спать, но ты по каким-то причинам продолжаешь бодрствовать. Город вокруг спал. Горели огни фонарей вдоль дорог, да редкие окна в пятиэтажках. Никаких рекламных стендов, круглосуточных киосков и маленьких магазинчиков. Тут вообще отсутствовала реклама. Разве что кроме горевшей напротив кафе неоновым светом. Про полеты на самолетах Аэрофлота. Хотя нет, вот еще зажглась зеленоватым светом: «Товарищи автомобилисты! Уступайте пешеходам!»
– Теперь сюда, – тронула меня за руку Зоя. – Вот наша гостиница.
Стоянка пустовала. Я запер машину и вошел внутрь. За стойкой с прикрученной табличкой «Мест нет» позевывала солидная тетя, никак не подходящая на роль девушки на ресепшине.
– Это он? – спросила она Зою.
– Да, его на одну ночь надо устроить, если можно…
– На одну ночь можно, – неожиданно мирно сказала тетя. – У нас место в двукоечном номере освободилось. Там товарищ заселился, вот к нему и подселим. Давайте паспорт, товарищ…
– Документы завтра подвезут, – быстро сказала Зоя. – Может, с утра оформимся, а?
Поднимаясь по лестнице, я сказал:
– Не думал, что у тебя получится.
– Сегодня смена хорошая, – объяснила девушка. – Без волокиты и мещанских заморочек. Вот, наверное, – показала на дверь.
Я сверился с номерком на ключе.
– Спокойной ночи, – сказала Зоя. – Утро вечера мудренее.
– Спокойной ночи, – ответил я. Неимоверно хотелось спать.
В номере оказался включен телевизор. Невыносимо древний, архаичный, с маленьким черно-белым экранчиком. Удивительно, что он вообще имелся в номере, который, как и гостиница, словно сошли с картинок, фотографий и киноэкранов шестидесятых годов. Скорее всего, как это пристанище командированных возвели во времена рождения литерного городка вокруг жутко секретного завода или испытательного научного полигона, так с тех пор даже мебель не меняли, не говоря о внутреннем интерьере.
Мой сосед, о котором предупредила дама, спал на правой кровати, укутавшись с головой в пододеяльник. Само одеяло сбилось к ногам. В номере было душновато, несмотря на открытую форточку в брутально деревянных рамах. На широком подоконнике стояла пепельница, забитая окурками. Имелся цветок, фикус кажется. А может и не фикус. Но тоже, оттуда, родом из Оттепели.
Звук телевизора был приглушен, поэтому я не сразу обратил внимания, что он транслирует. Света от экранчика вполне хватало разоблачиться, бросив одежду на пустующее кресло, современника фикуса и вполне гармонирующего с общим временным континуумом гостиницы – видел я такое несколько раз в кино тех годов и на фотографиях в старых журналах «Смена», грудой хранившиеся на даче.
Приняв водные процедуры, я сел на кровать и потянулся выключить почти беззвучно работающий телевизор со странным названием «Вечер-3». Хорошее название. Подходящее. И фильм шел под стать этому славному бойцу телевизионного лампового фронта с молодыми Яковлевым, Анофриевым. «Друзья и годы», сразу же вспомнил я. Ну, надо же. Гармония.
Посмотрев на похрапывающего соседа, я решил, что немного звука не повредит, тем более он сам оставил телевизор включенным, когда его окончательно сморил сон. Взялся за ручку переключения каналов и даже с некоторой опаской повернул ее по часовой стрелке – после пультов это казалось жуткой архаикой. Ручка легко подалась и щелкнула на следующий канал. По всем канонам жанра там никаких передач не должно было быть – в те времена полуночников не жаловали, ибо рабочий человек должен хорошо высыпаться перед трудовым днем, не отвлекаясь на «ящик».
– А теперь начинаем передачи для тех, кто не спит, – сообщила строгая дикторша. – Программу открывает выпуск «Международной панорамы», затем вы сможете посмотреть запись выступления танцевального коллектива «Березка» во Дворце Советов, а завершит программу комедийный художественный фильм «Его звали Роберт».
Заиграла знакомая ностальгическая мелодия и возникла заставка «Международной панорамы». Удивительно, но я помнил и эту музыку, и эту заставку, словно нарисованную на куске картона – поначалу не в фокусе, а затем становясь все резче и резче, как бы намекая – сейчас вы все увидите в мельчайших деталях. А затем появится сидящий человек в строгом костюме – Каверзнев, Сейфуль-Мулюков, Цветов… Однако возникший комментатор оказался мне незнаком.
– Здравствуйте, товарищи, – сказал он. – Начинаем очередной выпуск передачи «Международная панорама: события, факты, комментарии». Массовые беспорядки в Северном Ольстере…
Это какой год? Семидесятые. Или все же шестидесятые? Если у меня имелась некая гипотеза о происходящем, которая, несмотря на совершенную фантастичность, все же позволяла хоть как-то объяснить происходящее с тех пор, как я свернул на анизотропное шоссе, то следующий поворот переключателя ее опроверг. Почти опроверг, если сказать точнее.
Изображение оказалось цветным. Причем абсолютно не соответствующим ожидаемому качеству кинескопа – четким, сочным, будто не электронно-лучевая трубка его воспроизводила, а вполне себе приличный жидкокристаллический экран. Но гораздо интереснее оказалось то, что там происходило. Я было решил, что смотрю фантастический фильм.
– А это наше лифтовое хозяйство, – сказала девушка. Девушка как две капли воды походила на Зою, а за ее спиной в синих комбинезонах возились с приборами давешние знакомые – Григорий и Панкрат. Это опровергало гипотезу о постановочном характере съемки. – Мы его так между собой называем. В шутку, конечно. Когда меня спрашивают, кем работаю, я отвечаю – лифтером. А если серьезно, то сейчас мы находимся в святая святых Башни Цандера – отсюда осуществляется управление всеми подъемниками на орбиту и с орбиты Земли.
Смена кадра, и вместо Зои появляется то, что называется Башней Цандера. Решетчатая конструкция, уходящая ввысь. Сквозь прорези видно сложное движение механизмов, вращение колес, скольжение вниз и вверх цилиндров, некоторые из которых запаяны наглухо, но в других имеются иллюминаторы. И только когда камера дает постепенное увеличение, словно бы наезжая на один из таки цилиндров, я вдруг понимаю истинный размер этого сооружения. Сквозь иллюминатор виден крошечный человечек, махающий рукой.
А за кадром строгий голос диктора рассказывает, сколько грузов выводится на орбиту Башней Цандера, как растет пассажиропоток на орбитальные станции «Гагарин» и «Циолковский», а вслед за этим с невообразимой четкостью возникают и сами станции, о чем догадываюсь по огромным буквам на боках медленно вращающихся под звуки вальса ослепительно белых бубликов.
Я наклонился к экрану, желая разглядеть космическую панораму еще четче, еще подробнее. Вот внизу в голубой дымке Земля. Вот тонкий шпиль пронзает атмосферу, а внутри него посверкивают сигнальные огни поднимающихся и опускающихся транспортов. Вот на кончике Башни Цандера пристроился шар, ощетинившийся выступами стыковочных узлов. Некоторые из них пустуют, к другим пристыкованы космические корабли, такими, какими любили изображать в старых книжках и журналах на заре космической эры – округлые, слегка неуклюжие, с резкими выступами хвостовых оперений.
И все это под звуки вальса «Голубой Дунай» и будничную, в общем-то, речь комментатора, словно не о космических пажитях сообщал, а давал очередную сводку о битве за урожай и засыпке зерна в закрома родины.
Сосед под одеялом беспокойно заворочался, и я торопливо приглушил звук. Космическая феерия завораживала. Но я все же протянуть руку и переключить канал. Что ожидал? Увидеть не меньше, чем межзвездный перелет? Ведь странный телевизор с уютным названием «Вечер-2» оказался своего рода машиной времени. Или окном времени. Или телевизором времени. Фантастика. Ровно как и то, что за окном литерный город, в который ведет анизотропное шоссе, и который отнюдь не существует во втором десятилетии следующего века, а пребывает, как максимум, в шестидесятых годах прошлого.
На следующем канале шло совершенно обычное ночное ток-шоу «Окна», про которое Зойка все уши прожужжало – какое оно необычное и какое скандальное. Набыченный ведущий в узкой курточке, что расходилась на его широкой мускулистой груди, разнимал сцепившихся женщин. Всклокоченные волосы, размазанная помада.
А в это время космические корабли бороздят…