Определенно решив, в случае согласия, взять к себе прапорщика, Баташов, по раз и навсегда заведенной традиции «доверяй, но проверяй», попросил капитана Воеводина поприсутствовать на очередном допросе, который решил провести ротмистр Телегин в надежде наконец-то «расколоть» молодого офицера, которого он изначально подозревал во всех смертных грехах.
И только после авторитетного заявления капитана о том, что прапорщик искренен в своих ответах и что за время своего путешествия по тылам австрийской армии успел многое там увидеть и запомнить, Баташов распорядился следствие закончить и соответствующим образом оформить героические похождения прапорщика.
– Некоторые его наблюдения мне удалось сличить с данными разведки, – радостно доложил Воеводин через день после окончания расследования, – и знаете, Евгений Евграфович, почти все сходится один в один.
– А ты что, сомневался в правдивости показаний прапорщика?
– Откровенно говоря, было немного. Ротмистр Телегин мне столько про шпионские уловки наговорил, что я до сего момента не был полностью уверен и потому решил сличить показания прапорщика с данными разведки. Только в одном он, возможно, ошибается…
– В чем? – насторожился Баташов.
– Прапорщик докладывал, что в районе Торна он наблюдал огромное скопление немецких войск, и потому решил перейти линию фронта в более спокойном месте, в районе городка Калиш. А по имеющимся у нас данным, в районе Торна стоит всего-навсего ландверская бригада, усиленная артиллерийской батареей, в то время, как у Калиша противник сосредоточил целую пехотную дивизию…
– Это устаревшие данные, – прервал капитана Баташов. – Накануне я получил достоверные сведения о том, что на правом фланге нашего фронта сосредотачивается целая германская армия, в то время как в центре и на левом фланге сконцентрированы ландвер и австро-венгерская армия…
– Значит, прапорщик был прав, говоря о переброске немецких войск в район Торна. Это говорит о том, что противник не догадывается о наших намерениях, – сделал скоропалительный вывод капитан, глядя на карту, разложенную на столе.
– А, по-моему, здесь напрашивается другой вывод, – сказал генерал, многозначительно взглянув на Воеводина. – Если наступление пойдет по намеченному плану, то наши армии могут оказаться в мешке. Вот смотрите… – Баташов взял костяной нож для вскрытия пакетов, вырезанный из цельного моржового клыка, и провел им по контуру красной стрелы, направленной на Бреславль, а затем резко провел клыком линию из Торна в тыл второй армии, словно вонзая в спину нож. – Вот так будет действовать командующий 9-й германской армией генерал Макензен, – уверенно сказал он. – Этот пруссак в районе Мазурских озер уже показал нам, на что способен. Как вы знаете, тогда армию Ранненкампфа чуть была не постигла участь армии Самсонова… По-моему разумению, необходимо остановить наступление на Бреславль и перебросить часть войск для усиления правого фланга второй армии, – после небольшой паузы задумчиво промолвил Баташов, склонившись над картой.
– Но зачем терять время для переброски войск с левого фланга на правый, ведь туда направляется шестой Сибирский корпус, да и первая армия в случае чего на подмогу придет, – задорно провозгласил Воеводин и, по-наполеоновски засунув руку за обшлаг мундира, победоносно взглянул на генерала.
– На Ранненкампфа надежды мало, – сухо сказал Баташов, – он до сих пор не может отойти от поражения и теперь будет действовать еще осторожней, чем прежде.
– Да-а, – стушевался Воеводин, – вы, Евгений Евграфович, как всегда правы! Но почему командующий фронтом, зная обо всем этом, не остановит наступление?
– Удар по противнику планировала Ставка, и Данилов не собирается менять свой стратегический замысел.
– Но при чем здесь генерал-квартирмейстер Данилов? – удивился Воеводин. – Ведь решение, насколько я понимаю, принимает Верховный главнокомандующий, или начальник штаба, наконец…
– О-о, Иван Константинович, – покачал головой генерал, – ты еще многого не знаешь. В жизни, как известно, чаще всего королем управляет свита. Иные пажи, поддерживающие платье короля, держат и бразды правления. Вот так-то, капитан… Мотай себе на ус. Завтра я вместе с Бонч-Бруевичем и Рузским направляемся в Ставку, чтобы убедить Верховного хотя бы частично изменить план наступления и позволить Северо-Западному фронту нанести упреждающий удар в районе Торна. Но я не уверен в том, что нам это удастся…
– Но почему же? – самоуверенно произнес Воеводин. – Ведь генерал Рузский провел столько победоносных кампаний, что Главнокомандующий обязательно прислушается к его мнению…
– Твои бы слова да Богу в уши, – скептически взглянул на капитана Баташов. – В последнее время генерал Рузский сильно изменился, стал человеком осторожным и практическим. Будь я герольдмейстером, то начертал бы на его нынешнем гербе девиз: «Obnoxio fata implicat, et contumax, traxerunt».
– Откровенно говоря, я не силен в латыни, – смущенно признался Воеводин.
– В переводе с латыни это означает: «Покорного судьба везет, а строптивого волочит».
8
– Я рад приветствовать нашего варшавского триумфатора! – воскликнул Верховный главнокомандующий, выйдя из своего кабинета в приемную салон-вагона, где дожидались его прибывшие из Варшавы генералы. Он тут же облапил Рузского и трижды расцеловал его, явно смущенного такими громкими словами и вниманием самого великого князя.
– Ну что вы, ваше высочество, – пробормотал Рузский в ответ, – я только честно выполнял свой воинский долг.
– Император уже знает о вашем подвиге и при первом же посещении Ставки лично выразит вам свою благодарность.
– Все это стало возможным только благодаря стратегическому таланту вашего высочества, – польстил Верховному Рузский.
«…Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку…» – невольно пришли на ум Баташову слова из басни Крылова, и он усмехнулся про себя.
То ли заметив невольную усмешку Баташова, то ли поняв, что в своей похвальбе зашел слишком далеко, Рузский мгновенно стер со своего лица льстивую улыбку и, приняв обычный равнодушно-скучающий вид, деловито промолвил:
– Ваше высокопревосходительство, в преддверии предстоящего наступления я бы хотел внести в разработанный вами план небольшие изменения…
– С этим к Янушкевичу, – сразу помрачнел Николай Николаевич, – это его идея.
Великий князь, прежде чем уединиться в своем кабинете, окинул скучным непродолжительным взглядом прибывших вместе с Рузским генералов.
– Ваше высокопревосходительство, генерал-майор Бонч-Бруевич! Представляюсь по случаю награждения золотым Георгиевским оружием! Разрешите поблагодарить вас за эту святую для каждого воина награду! – сделал шаг вперед генерал-квартирмейстер Северо-Западного фронта.
– За заслуги! За ваши заслуги, – небрежно промолвил великий князь, пожимая потную от волнения руку кавалера.
Переведя взгляд на Баташова, он оскалил в скептической улыбке свой лошадиный рот.
– Ну что, генерал, наладил военно-контрольную работу?
– Ваше высокопревосходительство, силами разведочных отделений армий и корпусов обезврежены около сотни шпионов и диверсантов противника…
– Всего-то, – перебил Баташова Верховный главнокомандующий. – Не больно-то много наработали. А вот я одним росчерком пера убрал из прифронтовой полосы десятки тысяч настоящих и потенциальных шпионов и диверсантов. Пусть теперь шпионят на берегах Байкала. – Великий князь шумно рассмеялся своей шутке. Его тут-же поддержали своими льстивыми смешками Рузский и Бонч-Бруевич.
– Что, генерал, не весел, что буйну голову повесил? – закончив смеяться, обратился великий князь к помрачневшему контрразведчику.
– Мы делаем все, что в наших силах, – сухо ответил Баташов.
– А надо делать больше! Император, Отечество наше этого требуют! – выспренно выразился Николай Николаевич. – Если вам кто-то отказывает в помощи, телеграфируйте мне лично, – после небольшой паузы миролюбиво добавил он. – Прощаюсь с вами, господа, до обеда! – бросил Верховный через плечо, направляясь к услужливо распахнутой адъютантом двери кабинета. – А сейчас у меня очень срочные дела.
Как только великий князь скрылся за дверью, Рузский сделал удивленную мину и обрадованно промолвил:
– А я и не подозревал, что Ставка примет за крупный успех самые обычные наши действия по обороне польской столицы.
– Должно быть, Ставка настолько утомилась незначительными действиями фронтов, что Верховный неслучайно так бурно отозвался на удачу под Варшавой, – многозначительно ответил Бонч-Бруевич.
– Ну что ж, успех так успех! Пусть так и будет, – мудро заключил Рузский. – Может быть, этот факт поможет нам уговорить начальника штаба Ставки внести изменения в план предстоящей операции.
– Может быть, может быть, – неопределенно ответил Баташов и, заметив на себе недоуменный взгляд командующего, пояснил: – Данилов вряд ли откажется от своего стратегического замысла.
– При чем здесь Данилов? – удивленно воскликнул Рузский.
– Мне так кажется. А впрочем, вы сами скоро убедитесь в этом, Николай Владимирович. Встретимся у Данилова…
– Мне у него нечего делать, – заносчиво произнес генерал Рузский, – я доверю свои предложения по корректировке плана наступления только начальнику штаба Ставки.
Каково же было изумление Рузского, когда Янушкевич, услышав о необходимости внесения изменений в план предстоящего наступления, откровенно заявил:
– Ну уж по части стратегии, вы обратитесь к Юрию Никифоровичу Данилову, это его детище.
Ошарашенный таким советом, генерал понуро побрел к отдельно стоящему среди сосен зданию генерал-квартирмейстерской службы. На широкой, устланной плотным слоем хвои, посыпанной песком тропинке, скрадывающей шаги, его вскоре нагнали Баташов и Бонч-Бруевич, направляющиеся к своему начальству с докладом.
– Не знаю почему, но вы оказались правы, – сказал Рузский, обратив к Баташову недоуменный взгляд.
– Все очень просто, Николай Владимирович, – словоохотливо отозвался Баташов. – Я был в Петербурге, когда в Ставке произошли первые назначения, и нисколько не удивился, когда вслед за утверждением начальником штаба Ставки Янушкевича генерал-квартирмейстером стал Данилов. Это давняя история. Михаил Дмитриевич не хуже меня знает об этом, – перевел он стрелки на Бонч-Бруевича.
– И в самом деле, – встрепенулся генерал-квартирмейстер, – для офицеров Генерального штаба не секрет, что, когда в марте 1914 года Янушкевич неожиданно для всех с должности начальника Николаевской военной Академии был назначен начальником Генерального штаба…
– Ну, это ни для кого не секрет, – скептически ухмыльнулся Рузский.
– Но это не все, – продолжал генерал-квартирмейстер. – Когда выяснилось, что начальник Генерального штаба гораздо моложе своего заместителя, Данилова, который еще с 1909 года состоял на должности генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, то, как человек до чрезвычайности деликатный, Янушкевич предоставил Данилову полную самостоятельность в своей области, не желая, как младший, своими действиями возбудить недоверие или скорее он не желал подвергать служебному контролю действия своего заместителя, которые он обязан был осуществлять. После объявления войны, при мобилизации, в штабе Верховного главнокомандующего они оказались снова вместе и в тех же взаимоотношениях, благодаря чему начальник штаба, вместо того чтобы быть связующим звеном между Верховным главнокомандующим и Даниловым, стушевался и подписывает теперь все телеграммы, составленные Даниловым без проверки. И как результат такого командования: вместо того чтобы на вражеских плечах вторгнуться в пределы Германии, мы постоянно топчемся на месте, ожидая с моря погоды…
– И в самом деле, – поддержал Бонч-Бруевича Рузский, – сколько ни просил я штаб Верховного главнокомандующего осуществить упреждающий удар в районе городка Торн, но конкретных указаний на этот счет до сих пор так и не получил…
– Ваше превосходительство, согласно директиве Верховного главнокомандующего, – гневно начал Рузский, лишь только переступил порог кабинета Данилова, – Северо-Западный и Юго-Западный фронты должны начать наступление одновременно, в то время как наши соседи к наступлению не готовы, четвертая и девятая армии до намеченных вами линий не дошли…
– Здравствуйте, уважаемый Николай Владимирович, – радушно приветствовал гостя хозяин кабинета, – разрешите поздравить вас с победоносной организацией обороны Варшавы. Все только и говорят о вас, как о любимце фортуны, – добавил он, с сияющей улыбкой идя навстречу Рузскому.
После жаркого рукопожатия и лестных слов в свой адрес генерал Рузский растаял и уже более мягким тоном, продолжал:
– Поймите же, уважаемый Юрий Никифорович, сосредоточение главных сил немцев на Торнском направлении требует изменения плана наступления…
– Мы знаем об этом и готовим новую директиву, – деловито сообщил Данилов.
– Но, насколько я знаю, Ставка не собирается менять направление главного удара и по-прежнему планирует одновременное наступление обоих фронтов, в то время как я уверен в том, что действия Юго-Западного фронта должны быть выделены в совершенно особую операцию, не связанную с Северо-Западным фронтом, иначе войска будут лишь мешать друг другу. Фронты попросту будут лишены возможности стратегического маневра. Обстановка требует спешно переправить на левый берег Вислы 2-й корпус 1-й армии и немедленно развернуть на север вторую и пятую армии. Необходимо не только перегруппироваться, но и по возможности нанести на Торнском направлении упреждающий удар…
– Вы забываетесь, ваше высокопревосходительство, – оборвал генерал-адъютанта Рузского Данилов. – Стратегический замысел операции – это прерогатива Ставки, и я не позволю вам вмешиваться не в свое дело. Знаете ли вы наши дальнейшие замыслы? В состоянии ли оценить всю полноту обстоятельств, существующих на нашем и на союзническом театрах военных действий?
– Нет, – только и смог промолвить Рузский, стоя навытяжку перед грозным хозяином кабинета.
– А раз так, то не ломайте больше голову над прожектами, а своевременно и точно выполняйте наши директивы, – сухо сказал Данилов. – Я не прощаюсь с вами. До встречи в вагоне-столовой великого князя, – после небольшой паузы, уже более теплым тоном добавил он. – Простите, но у меня на сегодня еще слишком много дел…
В вагоне-столовой великого князя каждый из приглашенных на обед имел свое место согласно чину и должности. Когда Николай Николаевич вошел, все встали со своих мест, стараясь поймать глазами добродушный взгляд великого князя.
– Господа, – восторженно провозгласил Верховный главнокомандующий, – я хочу сообщить вам радостную весть: между пятью и шестью часами в Ставку приедет государь.
Офицеры шумно встретили эту неожиданную весть, и в ожидании фронтовых рюмок водки, которые официанты традиционно подавали на обед, все поглядывали на великого князя, который, так и не пригубив свой обычный бокал коньяку, принялся за холодную закуску.
Рузский, чье место оказалось за одним столом с Николаем Николаевичем и его братом, великим князем Петром Николаевичем, все еще переживая резкие, обидные слова Данилова, потянулся было к рюмке, до верху наполненной охлажденной водкой, но, вовремя заметив осуждающий взгляд Петра Николаевича, резко сменил направление движения руки, направив ее к корзиночке с хлебом.