Дэйвид выглядел очень разочарованным и подавленным из-за разговора, состоявшегося утром того же дня. Поэтому он и предложил мне встретиться, – чтобы пожаловаться. Говорили, что мусульмане организовали еще одно аналогичное нападение на своих гражданских – теперь на тех, кто стоял за хлебом. Все это ради того, чтобы спровоцировать бомбардировки сербских позиций, которые и состоялись чуть позднее – летом 1995 г. Я сказал Дэйвиду, что разговаривал об этом происшествии с начальником политического управления Государственного департамента по Юго-Восточной Европе Джимом Свайгартом. Тому я напомнил, что есть рапорт испанского офицера, а также некоторые другие донесения и газетные статьи, свидетельствующие о том, что сербские военные формирования не обстреливали ни очередь за водой, ни очередь за хлебом. Свайгарту я заявил, что ему, несомненно, известно о статьях Питера Брука в журнале Foreign Affairs, Дэйвида Байндера в New York Times, журналиста Стивена Розенфильда11 в Washington Post и даже Чарльза Краутхаммера12, которые в один голос указывают, что сербы не виновны в мусульманских жертвах. Свайгарт мне на это ответил: «Небойша, важно, чтобы сербы отступили с позиций, с которых возможно обстреливать, и с которых из их оружия ведется огонь по Сараево. Если бы они отступили, как того требует американское правительство и парламент, и если бы прекратился обстрел Сараево, не было бы таких ситуаций, и не приходилось бы выяснять – кто виноват, а кто нет. Значит, сам факт, что сербы занимают эти позиции, ставит их в положение обвиняемых. Если бы они отступили туда, откуда нельзя обстреливать, ничего этого не произошло бы. Поэтому не важно, кто это сделал. Для правительства важно, чтобы войска отступили, чтобы прекратился обстрел Сараево, так как это вызов всему международному сообществу. Не отвлекайтесь на незначительные детали, смотрите на глобальную картину в целом. Уберите сербские силы с гор, и нам не придется искать выход из таких ситуаций. Пока войска занимают высоты над городом, они априори будут виноваты, так как они здесь, и они обстреливают позиции противника в Сараево». Дэйвид меня внимательно выслушал и сказал, что, по его мнению, такова позиция американских властей безотносительно подобных отвратительных действий мусульман. Мы еще немного поговорили, выпили по бокалу вина, и я вместе с Мичей вернулся в посольство.
Случайная встреча
Из-за этого разговора в тот вечер я дольше обычного задержался на своем рабочем месте в посольстве. Обрабатывал информацию и готовил депеши, когда Милутин Новович – охранник, водитель и по совместительству домоправитель нашего посольства – сказал мне, что кто-то внизу звонит в дверь. Представившись Милутину конгрессменом, посетитель спросил, кто здесь главный, и сказал, что ему надо поговорить с ним. Я велел пустить его внутрь. Спустившись на первый этаж, я увидел человека в домашнем халате и тапочках. Он сказал, что его зовут Билл Ричардсон13, что он конгрессмен из Нью-Мексико, а в Демократической партии его должность называется deputy whip. То есть он был «заместителем кнута» – того человека в партии, кто следит за дисциплиной в рядах однопартийцев, побуждая их приходить на заседания и участвовать в голосовании по определенным законопроектам. По его словам, он пришел, так как имел к нам одну серьезную претензию. А именно (было 19 часов и 10 минут), из-за жужжания, которое издавало наше здание или, точнее, наша антенна, он не мог спокойно смотреть вечернюю новостную программу, которая транслировалась с 19 до 20 часов. Конгрессмен попросил, чтобы мы, хоть и посольство, вели себя более предупредительно в отношении жителей района и, по возможности, приглушали шум антенны на время программы новостей. Я от души расхохотался и ответил ему, что у нас, по-видимому, технологически устаревшие громоздкие антенны, производящие такой шум.
Вообще, все, кто обращал внимание на облик посольства бывшей СФРЮ (в то время СРЮ)14 в Вашингтоне, утверждали, что никогда не видели более уродливого здания и такой большой антенны. Она была необходима для криптозащиты шифрованной радиосвязи между посольством и Министерством иностранных дел в Белграде. Позднему посетителю я пообещал, что попрошу нашего радиоинженера Бранислава Баича перенести время работы антенны с 19:00 на 20:30. Американец не только выразил мне горячую благодарность, отдав должное за то, как я отреагировал на просьбу соседа по улице, но и предложил вместе пообедать на днях. Так я познакомился с Биллом Ричардсоном, не зная еще, что чуть позднее, незадолго до конференции в Дейтоне именно он сыграет одну из ключевых ролей в преодолении кризиса на территории бывшей Югославии15.
Пятидневная миссия Милана Милутиновича
В середине мая, в воскресенье после обеда опять звонит мне Милутин Новович: «Шеф, лучше тебе приехать в посольство, тебя разыскивает наш посол в Греции, хочет увидеться». Я ответил, что буду через 15−20 минут. Столько мне требовалось, чтобы из городка Чеви-Чейз в Мэриленде, где я жил, добраться до Вашингтона.
Когда я приехал в посольство, на первом этаже на диване сидел посол СРЮ в Афинах Милан Милутинович16. После формального приветствия он сказал, что заехал меня проведать, что он очень высокого мнения о моей работе, и, будучи послом в Афинах, следил за отправляемой мной информацией и телеграммами. В Вашингтон его привела специфическая миссия, и, прежде чем приступить к ее выполнению, он счел нужным проконсультироваться со мной по нескольким вопросам. Во-первых, он спросил, что я думаю о конгрессмене Билле Ричардсоне. Я поведал ему про антенну и помехи в его телевизоре, упомянув, что расстались мы довольные друг другом и что он пообещал пригласить меня на обед. Милутинович сказал, чтобы я не ждал и сам при первой возможности пригласил его в ресторан, а после этого обязательно поделился с ним, что я думаю о Ричардсоне и его политическом весе. Общаясь с Ричардсоном, надлежало быть уклончивым и следить за тем, чтобы не выдать секретной информации.
Затем Милутинович рассказал, что у него запланировано еще две-три встречи в Вашингтоне, а после этого он собирался в Джорджию, чтобы встретиться с бывшим американским президентом Джимми Картером в его институте неподалеку от Атланты. Я вспомнил, что был на приеме, который Картер дал на католическое Рождество накануне своего отъезда в Боснию и Герцеговину, в Сараево. Тогда благодаря Картеру впервые удалось добиться соблюдения соглашений о прекращении огня17. Замолчали орудия, обстреливавшие Сараево с окрестных гор, и прекратились провокации мусульманских сил в отношении сербов, занимавших позиции над городом.
Перед поездкой в Сараево Картер, кроме меня, пригласил на прием и хорватского поверенного в делах Крешимира Чосича18 – прославленного баскетболиста, игрока сборной Югославии. В юности он учился в Юте, играл за местный колледж и стал мормоном. Чосич оставил о себе добрую память и в общине мормонов в Юте, и в Вашингтоне, куда его привела дипломатическая работа. Чуть раньше – в апреле того же года – Чосич на одном обеде признался мне, что США оказывают сильное давление на боснийских хорватов и на официальный Загреб, принуждая к формированию Мусульманско-хорватской федерации19 – одного из так называемых энтитетов20 Боснии и Герцеговины. Он не распространялся о деталях, о которых и не был осведомлен, просто обозначил направление американской политики. На приеме у Картера в Госдепе мы по большей части разговаривали об общих друзьях – баскетболистах клубов «Партизан», «Црвена звезда», «Задар» и «Югопластика». По словам Чосича, он понимал, что мы, то есть он и я, будучи представителями хорватского и сербского народов, являемся в некотором смысле отверженными, если смотреть с точки зрения магистрального направления американской политики21. И в шутку добавил, что мы, несмотря на это, по-видимому, неплохие люди. Мы оба рассмеялись. После этого вечера мы встречались один или два раза перед тем, как он скончался.
Потом Милутинович попросил меня подбросить его до отеля «Хилтон» на Капитолийском холме, где через полчаса у него была назначена встреча. Новович отвез нас, а когда мы подъехали к отелю, я проводил Милутиновича до дверей. Там он представил меня Крису Спиру 22 – бывшему лидеру Демократической партии в американском штате Нью-Гемпшир. Когда мы познакомились, Спиру возглавлял парламент в одном из американских штатов. Впоследствии он претендовал на пост губернатора Нью-Гемпшира, но проиграл выборы республиканскому кандидату Джону Сунуну.
Милутинович остался в отеле, а я вернулся в посольство. Впоследствии я узнал, что у него была американская виза всего на пять рабочих дней, в течение которых он провел несколько встреч, в том числе и с конгрессменом Биллом Ричардсоном, с которым он встретился в «Хилтоне» в тот же день, когда я его подвозил.
Письмо Слободана Милошевича 23
Уже в начале июня Милутин Новович появился как-то раз в дверях моего кабинета: «Шеф, внизу женщина, она принесла дипломатический паспорт конгрессмена Билла Ричардсона и требует, чтобы ему срочно поставили визу». Я ответил, чтобы ее провели ко мне. Дама представилась шефом протокола Конгресса и заявила, что принесла просьбу о предоставлении визы Ричардсону. Ответив, что мы с ним знакомы, и он мой сосед, я рассказал ей о проблеме с антенной, которую мы решили к взаимному удовлетворению. После этого я спросил ее о цели поездки в Белград. Она сказала, что Ричардсона пригласил президент Милошевич, а наши люди из консулата переадресовали ее ко мне, потому что им требовалось согласие начальства для выдачи визы такому высокопоставленному лицу. Затем она извлекла из папки письмо, в котором было написано: «Приглашаю конгрессмена Билла Ричардсона в любое удобное для него время приехать и увидеться со мной в Белграде». Подпись – «президент Слободан Милошевич».
Я поинтересовался, когда Ричардсон планирует отправиться в дорогу. «Рано утром», − ответила она. Мне стало ясно, что из-за разницы во времени я не располагаю пространством для маневра и не могу отправить в Белград вопросы относительно выдачи визы. Я сразу распорядился удовлетворить ее просьбу. Ведь я не только познакомился с Ричардсоном и разговаривал с ним, но и увидел письмо за подписью президента Милошевича, которое само по себе было достаточным основанием для выдачи визы. Нечасто мне доводилось видеть корреспонденцию такого рода. Я был осведомлен о том, к какой технике и методам он прибегал в своей работе. Немногие могли похвастаться тем, что имели бумагу с его автографом.
Я вызвал Нововича и велел проводить даму, чтобы ей поставили в паспорт Ричардсона многократную визу на полгода. Это было мое решение, которое я принял в отсутствие времени на дополнительные проверки и консультации. Письмо, по моему глубокому убеждению, было подлинным. Проводив американскую гостью, довольную тем, как быстро она выполнила поручение, я позвонил Горану Милиновичу – шефу протокола Слободана Милошевича. Выслушав мой отчет, он сказал, что я все сделал правильно.
Первые очертания новой Боснии
В течение следующей недели, в середине июня, у меня состоялись интенсивные дипломатические переговоры и встречи с представителями дипломатического корпуса в Вашингтоне, потому что представители Госдепа и Совета национальной безопасности (NSC24) были абсолютно недоступными для общения. Нельзя было не заметить, что мои собеседники вели себя особенно сдержанно, когда речь заходила о Боснии и Герцеговине, а в воздухе витало ощущение, что «заваривается» что-то серьезное. Первым карты передо мной открыл советник греческого посольства Янис Янокопулос. По его словам, американская администрация составила план формирования Мусульманско-хорватской федерации, который был предъявлен мусульманам и хорватам как дело решенное, не подлежащее обсуждению. Еще одним «энтитетом» станет Республика Сербская. Раздел территории будет следующим – 51 % на 49 % в пользу Мусульманско-хорватской федерации.
В переговорах в Вашингтоне участвовали следующие представители боснийских мусульман: Алия Изетбегович25, Неджиб Шачирбегович26 и его сын Мухаммед Шачирбей27, изменивший собственную фамилию. Хорватскую сторону представлял Крешимир Зубак28, однако решающее слово оставалось за державшимся в тени хорватским послом Миомиром Жужулом29, который получил назначение после кончины Крешимира Чосича. По итогам непростых переговоров, сопровождавшихся серьезным давлением со стороны американцев, удалось достичь соглашения о формировании Мусульманско-хорватской федерации. По требованию мусульман из документов была изъята принципиальная договоренность о соотношении территорий новосозданной федерации и Республики Сербской30 (51 % и 49 %, соответственно). Эту информацию мне подтвердил советник итальянского посольства Стефано Стефани- ни, а затем и германский министр-советник Штайнер (позднее он погиб в Боснии вместе с боснийским министром обороны Дервишбеговичем в результате падения вертолета).
Получив подтверждение информации, я отправил ее вместе с кратким указанием источников в Белград, а также в нашу постоянную миссию при ООН в Нью-Йорке. При этом я указал, что теперь, имея на руках соответствующие аргументы и карты, я собираюсь вступить в переговоры с представителями Государственного департамента и NSC. На следующий день я разговаривал с Энди Воржбером – старшим директором в Совете национальной безопасности (по-видимому, имеется в виду Александр Вершбоу31. – Прим. перев). Ему я рассказал о том, что мне стало известно, не называя при этом имен европейских коллег, поделившихся со мной сведениями. Подтвердив их достоверность, мой собеседник лестно отозвался о моей осведомленности. По его словам, в Вашингтоне про меня говорили следующее: «Если вы выставите Небойшу Вуйовича за дверь, он залезет к вам в окно. Если вы его выкинете и закроете окно, он проберется сквозь дымоход. Везде, где происходит что-нибудь важное, всегда окажется Небойша Вуйович, даже если это ваш собственный дом». Я рассмеялся в ответ: «Что мне остается? Меня избегают, приходится изворачиваться, заниматься гимнастикой».
Признав еще раз точность моих данных, Воржбер посетовал на то, как непросто пришлось им с боснийскими мусульманами, из-за которых атмосфера в ходе переговоров была очень напряженной. В конце концов, состроив скорбные мины, – продолжал мой собеседник, – они приняли американское предложение и согласились на формирование Мусульманско-хорватской федерации. Более выгодные для себя условия пытались выговорить и хорваты из БиГ и Хорватии, которые тоже настаивали на том, чтобы не определять наперед, сколько кому достанется процентов совокупной территории. Этот вопрос они считали нужным обсуждать в ходе мирной конференции, если таковая состоится. На самом деле в то время ни хорватам, ни мусульманам не нравилась идея федерации. Не устраивает она их и сегодня. И те, и другие хотели иметь отдельные «энтитеты». Американцы придерживались формулы: 51 % – мусульманам и хорватам, а 49 % – сербам. Я на это возразил, что подобное решение противоречит демографии и топографии Боснии и Герцеговины. Как народ сербы располагают большинством и проживают на 64 % территории БиГ, которые находятся под контролем их вооруженных сил32. Поэтому доля, предложенная мусульманам и хорватам, отнюдь не так мала. Однако, подчеркнул я, если дело дойдет до мирной конференции, а нельзя не заметить, что США что-то «замышляют», мы будем готовы к переговорам.