Там написано:
«Бродячие собаки». Глава 28
– Представляешь, какое это разочарование? Это как вместо шоколадного мороженого получить на десерт червивое яблоко, – говорит Лили.
Я был у психотерапевта, когда подтвердился диагноз. Я тоже брал лист бумаги, тоже делил его на две части, в одной из них я писал о своих чувствах, рассказывал, какие преимущества даёт мне смертельная болезнь, выводил карандашом:
«Я ценю жизнь, я ценю каждую секунду, тик-точка-так-точка».
– Ха-ха, – говорит Лили.
Я – по-прежнему за рулём «мерседеса», мы скрываемся от убийц и насильников. За нами гонятся вооружённые грабители, руководители наркокартелей и похитители детей.
«Бродячие собаки сбиваются в стаи и снуют по городам в поисках еды. Они готовы разорвать в клочья любого, кто встанет у них на пути».
Конец главы 28. Так написано в «Памятке уцелевшим».
– Нет никаких «плюсиков», – говорит Лили. – Ты умираешь, и в этом нет ничего хорошего.
Лили считает, что в нашем мире есть только борьба за выживание, естественный отбор и депрессия, такая же бесконечная, как зима в Антарктиде.
Лили говорит:
– Оглянись вокруг, ты едва ли не последний, кто остался в живых. И если по пути нам не встретится хоть одна аптека, ты умрёшь к завтрашнему дню.
Лили говорит:
– Ты всё еще видишь в этом выгоду?
Нет ничего хуже смерти.
Смерть ужасна и скучна.
Хуже смерти может быть только человек, притворяющийся, что принял смерть. Никто не готов ложиться в гроб. Никто не готов прощать Господа Бога за то, что он отбирает жизнь, посылает болезнь; рак – это не подарок свыше, как говорят в группах поддержки, рак – это жвачка, на которую ты сел в метро; тебе просто не повезло. Ты просто неудачник со злокачественной опухолью, не нужно видеть в этом божий промысел.
– Не нужно принимать болезнь, – говорит Лили.
Она продолжает листать «Памятку уцелевшим». Там написано:
«Городами правят уличные банды из собак разных мастей и пород».
Лили читает дальше:
«Не зная усталости и пощады, они готовы растерзать любого».
Лили читает и этот кусок текста:
«С пеной в пасти, голодные и худые, способные развить скорость гепарда и догнать любой автомобиль».
– Что это? – спрашивает Лили. – Отрывок из романа? Что значит «с пеной в пасти»?
Я слышу «РАЗРЯД!» и чувствую, как по телу проходят электрические волны, я чувствую, как сердце готовится выпрыгнуть из грудной клетки – так выглядит смерть изнутри. Ничего в ней нет приятного.
Я слышу «РАЗРЯД!» и оказываюсь рядом с Виктором.
На этот раз мы встречаемся в парке аттракционов. Слова Виктора, его доброжелательный тон заглушают крики людей, проносящихся мимо нас на «Смертельной Кобре» или «Скоростном Гигантском Лифте».
Виктор улыбается и протягивает мне намотанное на пластиковую трубочку облако розовой ваты. Я киваю:
– Спасибо.
Виктор говорит:
– Не нужно меня благодарить. Это мне дали на входе в парк.
Я говорю, что рад встретиться на нейтральной территории. Говорю:
– За это спасибо.
Виктор спрашивает, рассказал ли я кому-нибудь о болезни. Говорю:
– Нет. А ты рассказал кому-нибудь, что я болен?
Виктор отвечает:
– Мы не имеем права сообщать о диагнозе пациентов. Ни родственникам. Ни работодателям. Но рано или поздно люди должны узнать. Так тебе будет легче пережить это.
Виктор откусывает от облака сладкой ваты. На его отполированных белоснежных зубах остаются розовые разводы, как следы от помады:
– У тебя есть родственники?
Он интересуется:
– Кто твой начальник? Чем ты занимаешься?
То есть как я зарабатываю на жизнь.
Мы проходим мимо рекламного плаката. Он зазывает нас в сырную лавку, которая так и называется: «Сырная лавка». Парень с плаката раздет до трусов, он сидит в гигантском кресле, сотканном из моцареллы, горгонзолы и эмментальского сыра – вся спинка изуродована круглыми отверстиями, парень сидит на куске огромного сырного айсберга, свой нос он демонстративно закрывает большой деревянной прищепкой.
Надпись на плакате гласит:
«Сыр с мятной коркой! Незабываемый аромат!»
Один рекламный плакат сменяет другой.
– Запомни важную вещь, – говорит Виктор, – тебе нужна поддержка. Одному тебе не справиться.
Если верить Виктору, я должен открыться миру, довериться людям, не замыкаться в себе. За семейным ужином я должен организовать пресс-конференцию, устроить небольшой медицинский каминг-аут.
– Впрочем, это твоё личное дело, – Виктор достаёт из чемодана пакет с жирным красным крестом – такие рисуют на машинах скорой помощи.
– Ты же понимаешь, что это должно остаться между нами? – спрашивает мой лечащий врач и отдаёт мне пакет. Оттуда доносится звучанье кастаньет, голос таблеток, стремящихся увидеть белый свет, навалиться друг на друга, опередить соперника и достигнуть цели, как сперматозоиды. Лиловые, золотые и бирюзовые шарики.
Парк аттракционов, в котором мы находимся, зашумлён рекламой и криками людей:
– ААААААААААААА!
Это заставляет задуматься о том, сколько посетителей аттракционов погибает здесь – в парках развлечений. По телевизору, в вечерних новостях, постоянно приводят статистику. Так уж получилось, что я узнаю, чья жизнь прервалась, – случайно и трагично, кто отправляется на небеса прямым рейсом, на красно-чёрном, как постер с Че Геварой, кресле. Я готовлю омлет в кухне и узнаю, кому посчастливилось попасть на сломанную карусель, кто упал с высоты, в кого вонзились металлические прутья, сколько человек получили травмы, несовместимые с жизнью. По телевизору постоянно об этом говорят.
О Вирусе-44 в новостях пока не говорят.
«ААААААААААААА» – это то, как мне хочется ответить Виктору, но я говорю:
– Я не хочу никому сообщать о болезни. Боюсь, что если расскажу, то от меня отвернутся люди, со мной перестанут общаться.
Иногда, думаю, проще стать жертвой несчастного случая – это так же легко, как стереть защитное поле с лотерейного билета, и о тебе с сожалением будут говорить в новостях, ты станешь главной темой выпуска, твоё лицо покажут крупным планом на экране за спиной ведущего.
По телевизору по вечерам я наблюдаю за тем, как цирковой артист падает с высоты на арену, или как пассажир метро попадает под железнодорожный состав, как постояльцы гостиниц задыхаются угарным газом во время пожара, как из шахт достают обгоревшие трупы рабочих. Все они наверняка были здоровыми людьми, они могли пережить меня и любого другого пациента Виктора, и даже ту буйную психопатку из больничного холла. Они излучали счастье, рожали детей и публиковали их снимки в фейсбуке.
Сюжеты из новостей сопровождают меня по всему дому, даже во время сна.
Любая катастрофа, будь то взрыв в самолёте или неудачное падение в аквапарке, возносят меня на пьедестал, делают из меня олимпийского чемпиона по выживанию; в эти минуты я ощущаю своё превосходство. Осознаю своё везение.
Я поднялся на борт совсем другого лайнера, он падает чуть медленнее и эффектнее, стюардессы разносят алкогольные напитки и разрешают курить в туалете. Борт моего воздушного судна может облетать грозовые тучи и разбиваться, как говорит Виктор, «до самой старости».
– Мы не имеем права рассказывать о твоём диагнозе ни соседям, ни друзьям. Но опыт моих пациентов говорит, что лучше открыться.
Виктор сплёвывает в урну розовый комок ваты, в руках у него дребезжит чемодан с лекарствами, мимо нас вверх головой пролетают посетители аттракциона «Безумная Карусель».
Я говорю, что не хочу быть изгоем. Не хочу, чтобы люди воспринимали мой кашель как ядерный взрыв, фейерверк из инфекционных заболеваний, не хочу, чтобы болтали за спиной.
И Виктор спрашивает:
– Неужели ты не понимаешь?
Говорю:
– Что именно?
Виктор отвечает:
– В этом-то и заключается твоя проблема. Чтобы не справляться со своим горем в одиночку, тебе приходится справляться со своим горем в одиночку.
ГЛАВА 8
Моя мать постоянно запирается в своей комнате.
Дверь в её спальню выкрашена в цвет капучино, в неё встроен декоративный лист нержавеющей стали – новый уровень защиты от внешнего мира, повышенная прочность и невероятная теплоизоляция, в комнате моей мамы – тишина да покой.
Я должен злиться на это, волноваться и нервничать, но дверь в мамину спальню вызывает у меня только умиротворение. Из-за стены я слышу, как моя мать разговаривает с телевизором. У неё всегда работает новостной канал. Она смотрит его так громко, что жители соседних домов могут не включать звук.
Когда на экране появляется президент, моя мать щёлкает пальцами, как будто говорит:
– Я была права!
Президент прерывает мелодраму для домохозяек. Говорит:
– Прошу вас не верить слухам и не идти на поводу у провокаторов.
В этот момент моя мать щёлкает большим и средним пальцами, как будто к ней приходит озарение, как будто она разгадывала кроссворд и долго не могла вспомнить одно слово, а потом она подобрала его – вот так моя мать щёлкает пальцами. Победоносно.
Президент врывается в телевизионный эфир без предупреждения, как вооруженный грабитель в банк. За минуту до этого камера показывает интерьер роскошной гостиной, стены – шёлковые, хрустальные, увешанные позолоченными канделябрами, в воздухе парят длинные рыжие локоны – это две героини мыльной оперы выясняют отношения на лестнице, они вцепились руками друг другу в волосы. Одна из них кричит: «Ты украла моего мужа!» Вторая ступает каблуком в пустоту и падает со ступенек в замедленном действии, аккуратно – стараясь не испачкать гримом декорации. Лицо героини – белое, как жемчуг. Платье – мелодраматично-фиолетового цвета.
Героиня мыльной оперы исчезает за надписью «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ», в кадре появляется ведущий. Он говорит:
– Это экстренный выпуск. Просьба убрать от экранов беременных женщин и людей со слабой психикой.
Моя мать никогда не выходит из комнаты. Поэтому она остаётся у экрана. Ведущий новостей набирает воздух в лёгкие и, делая паузу после каждого слова, говорит, бодро и торжественно:
– Массовая! Вспышка! Загадочной! Болезни!
Он говорит, что сегодня утром городские больницы столкнулись с небывалым наплывом пациентов. Всех их беспокоят странные симптомы – сыпь на теле, неконтролируемый смех и высокая температура.
Ведущий новостей рассказывает, что установить точную причину недомогания у врачей пока не получается. Ни один из препаратов не действует. Ведущий говорит, что сообщения о высокой температуре приходят из разных уголков страны. Он говорит:
– Никто ничего не понимает.
А потом на экране появляется президент в кольце телохранителей. В этот момент моя мать щёлкает пальцами и делает звук телевизора ещё громче.
В какую бы комнату я ни зашёл, я слышу президентскую речь, слышу вопросы телерепортёров, слышу, как власти впервые объявляют об эпидемии – моя мать смотрит новости так громко, что я слышу их в подвале, на чердаке, я слышу их, даже если включаю в своей комнате музыку. Я – аудиозаложник, жертва звукового насилия. Где бы я ни был, я слышу:
– Мы следим за развитием событий!
ГЛАВА 9
Эта погоня принимает форму плохо станцованного свадебного вальса, когда между молодожёнами нет искры, они наступают друг другу на ноги, давят на мозоли и не смотрят в глаза; эта погоня похожа на интимные ласки подростков – всё происходит неуклюже, быстро и не в такт.
Сначала Лили смотрит в зеркало заднего вида, потом оборачивается назад, а потом спрашивает:
– Что это там такое? Машина?
Мы въезжаем в город, сделанный из картона и пластика, – пустые здания напоминают игрушечные домики. Домики Барби.
Продуктовые лотки обтянуты брезентом. Светофоры на перекрёстках горят фиолетово-чёрным. Кругом всё бурое, землянистое и угольное. На улице темно, поэтому наши преследователи включают фары, превращая свой автомобиль в две святящиеся точки, две кометы.
– Видишь эти носогубные складки? – спрашивает Лили. В руках она держит фотографию одной из своих поклонниц. Говорит:
– Когда всё закончится, я могу вас познакомить. Она любит собак, таких маленьких, как плюшевые игрушки.
Лили спрашивает, люблю ли я животных?
Мы едем по разбитой дороге. Время от времени на пути нам встречаются аптеки, которые мы грабим.
– Посмотри на эту девушку. У неё так сильно опущены веки. Неудивительно, что муж сбежал от неё.
Лили листает фотоальбом. Трещины на асфальте напоминают морщины на лицах, которые я успеваю увидеть краем глаза. Когда машина наезжает на какую-нибудь ямку, мы подпрыгиваем, и из альбома выпадает новая фотография. Лили берёт её в руки и говорит:
– Посмотри на эту ужасную мимику.
Ещё одна яма. Мы снова подскакиваем. Лили показывает средний палец в камеры видеонаблюдения.
Я мысленно сожалею, что разрешил Лили ехать со мной – она нарушает спокойствие, игнорирует правила, она не похожа на смертельно больного человека.
Смертельно больные люди не могут себе позволить переступать черту.
Неизлечимый вирус – это не скоростная трасса, мы не должны ехать по встречке и превышать скорость, смертельный вирус – это испытание, пройдя которое можно получить ещё один шанс.
– Эта девушка участвовала в моём шоу каждую неделю. Ей изменял муж. Говорил, что она слишком толстая.
За нами продолжают следовать две кометы, рассекая ночную темноту, излучая голубоватый свет.
Лили спрашивает:
– Разрешишь мне порулить?
Мы останавливаемся у плаката с надписью:
«Затми своим блеском солнце».
Под надписью во весь рост изображён молодой парень, одну руку он выставляет вперёд, чтобы прорекламировать часы, другой рукой приподнимает белую футболку, отрывает её от эластичного тела, гладкого, как линолеум. Парень показывает кубики пресса, чуть ниже – тёмная полоска волос, ведущая от пупка до кожаного ремня Gucci. Пушистые кудри в районе паха стелются плавно, перетекают в надпись:
«Красота в гармонии»
Снизу кто-то приписал розовой краской:
«Будь впереди на шаг, узнай больше».
Парень с рекламного плаката улыбается белыми ровными зубами, взгляд отстранённый, устремлён куда-то поверх фотокамеры. Лили говорит, что у него нет ни одной носогубной складки, ни одного изъяна.
Я думаю об этих плакатах и чувствую, как моё лицо покрывается апельсиновой коркой, каждый рекламный слоган выскакивает на коже ядовитым жёлто-зелёным угрём – раздражением и обидой, воспоминанием о прежней жизни. Эти рекламные плакаты – как заживающая рана на теле, которую постоянно хочется чесать.
Бугорки на лице расширяются и воспаляются, они нашёптывают мне истории о моей умопомрачительной карьере, высыпают на лбу розовыми прыщиками.
Лили давит на газ, и рекламный плакат растворяется в полумраке, достаётся на растерзание прошлому: темнота съедает надпись «красота в гармонии», уничтожает золотые часы, искривляет улыбку парня, убивает его идеальные трицепсы.
Мы уезжаем далеко-далеко. Покидаем территорию высокой моды.
«Прямо, прямо и ещё раз прямо!»
Узнав о диагнозе, я перестал носить яркую одежду, готовить на завтрак куриную грудку и заниматься в тренажёрном зале; я распрощался с душистым сельдереевым фрешем, листовым салатом и сушёным лососем. Я перестал быть антихолестериновой иконой. Я стал культивировать в себе образ обычного человека.
Фотомодель с плаката погребена в придорожной мгле.
Мы покидаем территорию высокой моды.
«Если хочешь найти меня, никогда не сворачивай», – написано на плакате.
Лили вытаскивает из ежедневника фотографии толстых девушек, которых бросили мужья. Лили говорит:
– Им наплевать на твой кариес.
Она говорит: