К четырнадцати часам дня, изрядно замучивший себя терзаниями, с гнетущим ощущением тревоги на душе, я пришел на гидропонную ферму, единственный зеленый уголок города, находящийся почти у самой стены, на северо-западной окраине Филина. Мы часто гуляли там вместе и даже нашли свое особенное место, на берегу небольшого озерца, под сенью раскидистой ивы.
Джулия уже сидела на траве, прислонившись спиной к стволу дерева и глядя на безмятежную гладь кристально чистого озера. Ее пламенно-рыжие волнистые волосы ниспадали с плеч подобно огненному водопаду. Подходя, я немного замедлился, дав глазам насладиться красотой ее тела. Меня всегда удивляло, как такая красивая девушка могла выбрать такого обычного парня, как я. От стандартной внешности филинца меня отличал, разве что, высокий рост. Худое, вытянутое лицо, бледная кожа, темные прямые волосы и глубоко посаженные серые глаза, которые казалось, всегда находились в тени – вот то, что видел я в зеркале каждый день. Многие говорили, что у меня очень болезненный вид. Я с детства смирился с тем фактом, что мне не суждено пользоваться большой популярностью у противоположного пола. Девушки, конечно, были, но отношения с ними длились не долго, да и отношениями их назвать было сложно, романы на несколько дней и не более. И потому от факта, что Джулия выбрала именно меня, я испытывал гордость. Но видимо, жизнь всегда все расставляет по своим местам.
С самых первых ее слов, с холодного приветствия и еще более холодного поцелуя, я ощутил напряжение, пронизывающее ее, звучащее в словах, различимое во взгляде, который Джулия усердно старалась отводить от меня. Что-то сжалось в моей груди, в горле застыл мерзкий ком. Я напрягся, тщетно пытаясь отогнать от себя все неприятные мысли.
Начало разговора было вполне обычным. Она спросила, как у меня дела, как прошла вчерашняя гонка. Я рассказал, куда подробнее, чем требовалось, а она задавала куда больше вопросов о заезде, чем обычно. Все это выглядело так, словно мы оба тянули время, собирались с духом, чтобы сделать шаг навстречу неприятному разговору. В конце концов, я не выдержал этого, не вынес ожидания и задал решающий вопрос.
– Джул, почему ты не сказала мне об экспедиции в Горизонт? – спросил я и сразу же пожалел об этом. Кажется, что ответ был мне уже известен, поведение Джулии сказало все, что требовалось знать.
– Прости… – тихо ответила она после недолго паузы.
– Прощу, если ты все объяснишь.
Она не смотрела на меня, внимательно изучая глазами ровную гладь озера. Я тоже не решался поднять на нее взгляда, словно был виновен в чем-то. Так и сидел, глядя на свои пальцы, в которых раскатывал сорванную травинку. Мы словно застыли, слушая щебетание птиц в ветвях деревьев и чьи-то веселые голоса, доносящиеся издали. Это молчание тяготило меня, секунды тянулись бесконечно долго, но я не хотел нарушать тишину, не хотел торопить Джулию, я понимал, что сейчас она ищет нужные слова.
– Ты, ведь, никогда не покидал стены Филина, верно, Клайд? – спросила она, наконец, не переводя на меня взгляда.
– Верно, – кивнул я, хотя вопрос был риторическим, она прекрасно знала на него ответ.
– Знаешь, там все совсем по-другому.
– Знаю. Ведь, ты сама мне рассказывала об этом. Множество раз.
По курсу своего обучения Джулии были положены вылазки за стену, с научной группой под присмотром военных. После этих выходов она была сама не своя еще несколько дней, могла рассказывать и думать только о внешнем мире.
– Рассказывать, это одно, – задумчиво произнесла она, – а видеть – совсем другое.
Снова молчание. И снова она заговорила первой:
– Там есть ветер, Клайд. Это очень странно, и одновременно приятно ощущать его на своей коже. Там сменяются времена года. Вот сейчас, например, там кончается лето. Скоро начнется осень, а это значит, что листья на деревьях будут желтеть и опадать, каждый день будет все холоднее, и небо станет пасмурным и дождливым. А потом наступит зима, и выпадет белый-белый снег.
Снова пауза. Ее слова запутали меня. Я совершенно не мог понять, к чему идет этот разговор, что пытается сказать мне Джулия. Но, набравшись терпения, я слушал и ждал разъяснений.
– Мы не видим всего этого здесь, в Филине. Живем в этой большой консервной банке, и нам плевать на все остальное. Но для чего мы здесь, Клайд? Ты знаешь для чего?
– Я… – я замялся, не зная, что ответить ей на подобный вопрос.
– Ты не думал об этом, верно? – она, наконец, взглянула на меня, и на губах у нее появилась грустная улыбка.
– Пожалуй, да.
– А я часто думаю об этом. Для чего мы здесь? Зачем существуем? Какая у нас цель? И, как и ты сейчас, я не нахожу ответа.
Снова молчание. На этот раз его нарушил я.
– Что ты пытаешься сказать мне, Джул?
– Ты никогда не ощущал, что ты не на своем месте? Что ты не тот, кем должен быть, кем можешь стать, не там, где должен находиться, и занимаешься не тем, чем мог бы?
– Вряд ли, – ответил я честно. – Мне кажется, что именно сейчас я тот, кем должен быть, и с тем человеком, с каким хочу быть.
Джулия снова улыбнулась и в этой улыбке была уже не просто грусть. Я увидел боль и сострадание на ее лице. И все, в чем я сомневался до этого момента, теперь мне стало очевидно. Что-то оборвалось внутри, в груди рванул фонтан боли.
– А вот я чувствую сейчас именно это, – сказала она с тоской. – Что-то не так в моей жизни. Что-то совсем не так.
– И в Горизонте ты собираешься искать себя? Думаешь, там тебе будет лучше, чем здесь?
– Совсем нет, – покачала головой Джулия. – Горизонт тут совершенно не при чем. Конечно, побывать там – это большой опыт, у них богатые архивы. Не часто такой шанс выпадает историку, тем более студенту. Мест в группе было всего три, а претендентов больше полусотни. Но я смогла получить это место, и считаю, что заслужила его. Однако, разобраться в себе мне поможет не Горизонт, а сам факт отдаленности от дома.
– И сколько продлиться эта экспедиция?
– От трех месяцев до года.
– То есть, мы с тобой очень долго не увидимся?
Где-то в глубине моего сознания заискрился тусклый лучик надежды, что не всё ещё кончено, что нынешнее состояние Джулии, как и ее молчание по поводу экспедиции, были вызваны страхом предстоящей, долгой разлуки со мной. И я готов был ждать и три месяца, и год, и даже больше, лишь бы всё не закончилось сейчас. Но уже следующие ее слова растоптали эту надежду.
– Я хочу все начать с чистого листа, понимаешь? Я здесь не на своем месте, Клайд. Это гнетет меня. В моей жизни все не так, как должно быть.
– Значит, между нами… все кончено? – эти слова я произнес через силу, они отказывались срываться с губ.
Сейчас, в момент, когда все окончательно прояснилось, боль в груди усилилась во сто крат. В глубине себя я выл и кричал, прикладывая все силы к тому, чтобы не потерять самообладание.
– Разве ты сам не видишь, что мы разные? – она взглянула мне в глаза, и я увидел решимость, которой Джулия всегда подкрепляла самые серьезные и значимые свои слова. Эта решимость не оставляла мне никаких шансов, говоря о том, что Джулия уже все обдумала и больше не сомневается.
– Может, и разные, – мой разум отчаянно искал выход, подбирал слова, которые смогли бы заставить ее передумать. – Но разве нам было плохо вместе?
– Не в этом дело, пойми.
– Так в чем же?! – спросил я намного громче и резче, чем хотел.
– Дело в том, что у каждого человека есть свое место в жизни. Твое здесь. Ты любишь эту жизнь, ты создан для нее, – в ее устах эти слова прозвучали одновременно приговором и оскорблением, хотя я понимал, что она имела в виду совсем другое.
– Я же ищу другой жизни. И никто из нас в этом не виноват. Просто мы такие, Клайд. Я надеюсь, ты поймешь это.
Я опустил взгляд, пытаясь сдержать ту бурю эмоций, что разрывали меня изнутри. Боль, обида, злоба сплелись в разрушительный смерч, бушующий в моей душе. Я, как мог, старался не показать этого ей, но, кажется, Джулия видела меня насквозь.
– Ты хороший, Клайд, – она прикоснулся рукой к моей щеке. – Ты найдешь еще свою половинку и будешь счастлив. Но не со мной. Прости.
Джулия приблизилась, и ее губы слегка коснулись моей щеки. Затем она быстро поднялась и направилась прочь.
– Джул, – окликнул я ее и понял, что мне нечего больше сказать.
Я просто хотел задержать ее еще ненадолго, пусть еще хоть на мгновение, на один короткий миг она останется в моей жизни. Джулия остановилась и обернулась.
– Когда ты уезжаешь? – спросил я то единственное, что пришло мне в голову.
– Через неделю.
– Может, я завтра…
– Нет! – оборвала она резко. – Пусть все останется так и закончится здесь, пожалуйста. Не нужно делать еще больнее, чем сейчас.
– Значит, между нами всё кончено? Ты уверена?
– Да, – она отвернулась. – Увидимся, когда вернусь. Если ты, конечно, захочешь меня тогда видеть.
С этими словами Джулия направилась прочь, оставив меня одного на берегу безмятежного озера, в нашем с ней особом месте. Я был потерян, разбит, раздавлен.
Пожалуй, бессмысленно объяснять, что тогда творилось в моей душе. Те, кто проходил подобное, смогут понять меня без слов, а тем, у кого ничего такого не случалось, я не смогу этого объяснить, подобрав и тысячу слов.
Я словно пал в черную бездну, в которой пребывал последующие два с лишним месяца. Все то, что прежде интересовало или приносило удовольствие, теперь превратилось в рутину. Каждый день стал бременем, которое мне приходилось нести. Ни гонки, ни работа, ни алкоголь, ни что-то иное, в чем я старался найти спасение или забытье, не могло мне помочь. Казалось, что никто и ничто в этом мире не сможет мне помочь. Все стало серым и тусклым, пустым и бессмысленным.
Как странно, что всего один человек в нашей жизни может изменить все, разрушить тот мир, который каждый из нас усердно создает для себя. Роджер говорил, что все это пройдет, что время лечит, а чтобы лечение проходило быстрее, советовал почаще наведываться с ним в бар и цеплять большегрудых девиц. Но с тех пор, как Джулия ушла, я ни разу не составил ему компанию в этом деле.
День ото дня мне не становилось легче. В груди словно образовалась черная дыра. Джулия ушла и забрала с собой нечто жизненно важное. Вырвала что-то из моей души, и теперь в эту черную дыру затянуло все остальное. Я стал пустым. И только воспоминания и боль остались со мной.
Иногда боль сменялась злостью. В эти моменты я ненавидел Джулию. Ненавидел за все то, что она сказала, за ее решение. Я вспоминал снова и снова ее слова о том, что я человек этого мира, что эта жизнь для меня. Ведь, в ее глазах это было низостью. Она ставила меня ниже себя. Вознося свою персону чуть ли не до спасителя человечества, она равняла меня с обществом, которое было ей неприятно. Это ЕЙ дан иной путь! Это ОНА человек другого мира! Это у НЕЕ есть шанс на особую жизнь! А жизнь со мной, в этом городе, претила ей. И с этими мыслями я метался по комнате подобно загнанному зверю, готовый рычать и бросаться на стены.
Но затем злость отступала. Отступала и ненависть. И я понимал, что Джулия была права. Ведь, пока я был с ней, я ничего не хотел, ни о чем не мечтал. Я просто жил, я существовал, как и большинство жителей Филина. Я был доволен тем, что у меня есть. А Джулии нужно было стремление, нужен был огонь в глазах, и я не мог ей дать этого. Лишь когда она ушла, жизнь перестала удовлетворять меня. Возможно, прошли бы годы, и я бы смог вернуться к прежнему своему существованию, но в тот момент я этого не хотел. Я больше не желал жить, как прежде. Мне нужны были перемены, нечто кардинально новое. Вот, только что именно?
Решение пришло ко мне неожиданно и случайно, словно сама судьба направила мой путь в нужную сторону.
Глава 2
Ночами я не мог уснуть и ворочался до самого утра, лишь на краткие минуты проваливаясь в забытье и снова пробуждаясь, балансируя где-то на грани сна и реальности. И поскольку здоровый, крепкий сон был теперь для меня редким благом, я взял привычку выходить из дома, когда бессмысленное лежание в кровати становилось мучительно невыносимым, и гулять по городу, просто идти куда глаза глядят. Кажется, во время этих ночных гуляний я обошел весь Филин, побывал в местах, где никогда не появлялся прежде. Но полностью погруженный в себя, я не замечал ничего и никого вокруг.
В одну из таких ночей ноги привели меня прямо к дверям бара, над которыми попеременно зеленым, синим и красным цветами мигала надпись – «Кожа да кости». Над надписью была установлена дешевая голограммная картинка, изображающая карикатурного скелета, неустанно повторяющего несколько однообразных движений, имитирующих танец. Странное название заведения не особо меня заинтересовало, но желание пропустить стаканчик чего-нибудь горячительного повлекло зайти внутрь. И поддавшись этому желанию, я распахнул двери и оказался в темном помещении с низким потолком, пропахшем табаком и дешевым алкоголем. В зале был слышен легкий гомон, а из колонок, расположенных под потолком, доносилась спокойная, гитарная мелодия. Справа и слева по залу в хаотичном порядке были расставлены круглые деревянные столы, прямо напротив входа находилась стойка бара, подсвеченная синими неоновыми лампами. Не останавливаясь, чтобы осмотреться, я направился прямиком к ней.
Упитанный, бородатый бармен, лет сорока на вид, увидел меня еще у входа, и я прочел в его взгляде нескрываемое равнодушие к своей персоне. Хотя, пожалуй, в моих глазах он увидел то же самое.
– Виски, – сказал я, подойдя, – самого дешевого.
Несколько секунд он стоял молча, изучая меня нахмуренным взором, затем быстро окинув глазами зал, он отвернулся в поисках бутылки. Этот жест я не оставил без внимания и, усевшись на высокий стул обернулся, чтобы осмотреть помещение внимательней. Народу было не очень много. Справа, в дальнем конце зала, я заметил отдельные комнатки с красными диванами вместо стульев и прямоугольными, вытянутыми столами. Вход в эти комнаты можно было задернуть специальными ширмами из плотного, черного материала. Большинство пустовало и две были задернуты, а в одной из открытых комнат я заметил небольшую компанию, двое из которой проявляли ко мне явный интерес, о чем-то переговариваясь и кидая взгляды в мою сторону. Из-за тусклого освящения я не мог разглядеть их лиц, правда, и желания рассматривать их у меня не было. С левой стороны помещения располагалась небольшая пустующая сцена, перед которой находился свободный от столиков участок, специально для любителей потанцевать.
Когда я вернул свой взгляд к стойке, передо мной уже стоял стакан, на четверть заполненный коричневато-желтой прозрачной жидкостью.
– Две монеты, – без каких-либо эмоций в низком, хриплом голосе произнес бармен, и протянул мне плоский, прямоугольный предмет серого цвета.
Я положил ладонь на агрегат, и тот дважды тускло сверкнул под моими пальцами, подтверждая денежный перевод. Я поднял руку и бармен, убрав считыватель обратно под стойку, отошел в сторону, облокотился о стену и, скрестив руки на груди, принял скучающий вид.
Несколько секунд я без интереса разглядывал стакан, в котором мне подали виски, затем резко поднял его и залил в себя горячительный напиток. Этот виски не просто так был самым дешевым. От благородного напитка предков в нем, пожалуй, присутствовало одно лишь название, а по вкусу же почти что чистый спирт. Меня это не удивило, так как натуральный напиток, как и большинство прочих продуктов, к нам доставляются откуда-то издалека, а посему цена у них заоблачная, и горожане среднего достатка, коих подавляющее большинство, могут позволить себе подобную роскошь лишь по особым дням.