Он явно говорил серьезно, но потом посмотрел на нее и ухмыльнулся.
– А теперь мне придется все переделывать, чтобы добавить тебя, и даже хорошо, что ты незаконнорожденная, без обид. Я смогу использовать пунктирную линию!
– Я не обижаюсь. Можешь просто обрисовать мне картину в целом? Я все еще не понимаю все эти семейные связи, – объяснила Нина, жалея, что не взяла блокнот. – Мне сложно во все это поверить.
Питер кивнул, допивая кофе, и сказал:
– Понимаю. Наверное, у тебя был шок.
Он достал из сумки маркер.
– Я пользуюсь такими же, – отметила Нина. – Они гораздо меньше текут.
– Это правда, и я поверить не могу, что мы это обсуждаем. Представь, мы подружились бы, даже если бы не были родственниками. Хотя бы потому, что разделяем любовь к качественным канцелярским принадлежностям.
Он наклонился вперед и ткнул маркером в верхний край схемы.
– Итак, наверху у нас Уильям, а здесь, слева направо, три его жены. Главная причина того, что у нас такая большая семья, в том, что первый раз он женился в двадцать лет, а последний – в шестьдесят. От каждого брака у него есть дети, а большие промежутки времени между браками, понятное дело, означают, что успело родиться три поколения.
Нина понятия не имела, о чем он говорит, но кивнула:
– Ясное дело.
Питер окинул ее проницательным взглядом, явно привыкший, что студенты притворяются, будто его понимают.
– Вот, попробуй так. Иногда помогает.
Он придвинул к ней чистый листок бумаги и передал ручку. Она была марки «FriXion», с удовольствием заметила Нина, а потом ей стало слегка неловко, что она обратила на это внимание.
– Напиши наверху «Уильям» и проведи горизонтальную черту на всю страницу.
Она сделала, что он сказал.
– Теперь слева направо, через промежутки, напиши «Элис», потом «Рози», потом имя твоей мамы – как, кстати, ее зовут?
– Кэндис.
– Ясно, – он сделал пометку на заламинированной схеме, высунув от радости кончик языка, как маленький ребенок. – И наконец «Элиза». Готово? – он взглянул на ее листок и кивнул. – О’кей, теперь проведи под их именами еще одну горизонтальную черту и поставь слева большую единицу.
Нина так и сделала, чувствуя себя увереннее теперь, когда она работала с бумагой.
– Мне нравится твой почерк, – сказал Питер. – Итак, под Элис напиши «Бекки» и «Кэтрин». Под Рози напиши «Арчи». Под Кэндис напиши «Нина», а под Элизой – «Милли». Потом проведи еще одну горизонтальную черту.
Он откинулся на стуле и шумно выдохнул.
– Это твое поколение. Твой брат и сестры, от самой старшей, моей мамы Бекки, которой пятьдесят девять, до самой младшей, Милли, которой десять.
Нина выпучила глаза:
– Да ладно?!
– Серьезно.
– Но… как такое возможно?
Питер философски пожал плечами.
– Это возможно, потому что мужчины могут становиться отцами до самой глубокой старости. По какой-то причине, которую уже не так легко объяснить, твой отец настолько очаровывал женщин, что три из них согласились выйти за него замуж и как минимум еще одна – с ним переспать. Хотя, – добавил он рассудительно, – я знал его стариком, а в молодости он был очень красив.
Нина сухо сказала:
– Полагаю, моя мать была не единственной.
Питер кивнул, а потом даже немного посерьезнел:
– Полагаю, ты права, но пока что ты – единственный внебрачный ребенок, о котором мы знаем Но вот в чем проблема: Арчи тридцать, он родился в январе.
Нина посмотрела на него с недоумением:
– И что?
– То есть ты родилась, когда твой отец все еще был женат на его маме. Более того, если исходить из твоего дня рождения, Уильям переспал с твоей мамой, когда его жена Рози была беременна Арчи.
– О.
Мама была права. А говорила, что ничего не помнит.
Питер кивнул:
– Вот-вот. И Рози, к сожалению, умерла. От рака. Лет десять назад. Считалось, что они с Уильямом были по-настоящему счастливы вместе, она любовь всей его жизни, и, если бы она не умерла, они остались бы в браке и завели еще детей, так что это большая трагедия. А теперь оказывается, что он ей изменял, и у нас есть живое доказательство. Ты.
– Класс.
– Да, – сказал Питер. – Не знаю, как к этому отнесется Арчи, но мы ничего не можем изменить.
Нина промолчала.
– Продолжим? – спросил Питер. – Осталось два поколения.
Она кивнула:
– Подожди, я только возьму себе кофе и, может, какое-нибудь пирожное.
– Превосходная идея. Захвати мне что-нибудь калорийное, хорошо?
Нина встала и пошла к кассе. В ней появилось какое-то новое чувство, которому она не могла дать названия. Она повернулась и посмотрела на Питера, который, улыбаясь чему-то, печатал сообщение в телефоне. Он уже ей очень нравился, но не так, как когда гадают, станет ли человек новым другом, а… она не знала, как. Заказала еще два латте и два шоколадных эклера.
– О, отличный выбор! Я вижу, генетика все еще работает в нашу пользу. Нет ничего – ничего! – такого, что нельзя улучшить, покрыв шоколадной глазурью.
Нина кивнула и внезапно поняла, что это было за чувство. Их с Питером связывало родство. У нее никогда раньше не было родственника, кроме мамы, но Кэндис так и не прониклась этой ролью. Да, если бы они с Питером возненавидели друг друга с первого взгляда, было бы отвратительно, но она знала, что они уже связаны навсегда. Не было никаких сложностей, потенциального влечения, временного лимита. Это были отношения, которые она могла понять и на которые могла положиться. Она чувствовала себя… расслабленно. Что, конечно, ее слегка беспокоило. Ведь не должно же быть, чтобы кто-то вот так просто нравился, верно?
– Продолжим? – она отчеркнула имена и поставила сбоку большую двойку.
– Какая из тебя замечательная студентка, – сказал Питер, дожевав кусок эклера. – Итак, Бекки родила Дженнифер, а потом меня, Питера, – он махнул в свою сторону, хотя их разделяло меньше метра. – Кэтрин родила Лидию, что можно считать поразительным достижением, потому что у тети Кэтрин тот еще характер. Не удивлюсь, если она съела своего мужа: он как будто испарился. Если верить маме, сегодня он еще был на месте, а на следующий день исчез, оставив все свои принадлежности и ключи от машины.
– Это странно.
– Да, – последовала пауза. – Но он забрал собаку.
Нина кивнула:
– Значит, все-таки жив.
Питер продолжил:
– Моя бабушка Элис – ходячий кошмар. Она выглядит как мисс Хэвишем, знаешь, из Диккенса, но разговаривает как нечто из фильма Копполы. Моя мама замечательная, что доказывает, что генетика – это еще не все. А тетя Кэтрин остается агрессивной маньячкой в нелепой одежде.
– Вау, не сдерживайся. Скажи все, что думаешь.
– Сама увидишь. Моя сестра, Дженнифер – потрясающая. Ты ее полюбишь. А моя двоюродная сестра, Лидия, – просто дьявол в человеческом обличии, несмотря на свою гениальность. Или, наоборот, из-за своей гениальности. Она не так ужасна, как ее мать, но, скажем так, с ней трудно иметь дело. Ладно, вернемся к схеме. У нас впереди годы, чтобы рассказать обо всех подробнее, – заверил он и слизнул с пальцев остатки шоколада. – Но запомни, не приближайся к моей бабушке без зеркального щита. Один прямой взгляд, и ты превратишься в камень.
– Черт.
– Это правда. Ладно, продолжим. Проведи еще одну черту и поставь три.
Нина выполнила его указания.
Питер наклонил голову, чтобы взглянуть на ее лист.
– Ты точно смогла бы у меня учиться. О’кей, мы почти закончили. Ты дошла до моей группы: я, моя сестра, Лидия и Генри, сынок Арчи, ему два. Больше ни у кого детей нет, поэтому с племянниками на этом покончено.
– Здорово, – Нина отодвинула листок, но Питер придвинул его обратно.
– О нет, это еще не все. Нужна еще одна графа. У меня детей нет, но у моей старшей сестры Дженнифер их трое: Элис Младшая, ДжоДжо и Луи. Они почти подростки, и они – пам-парарам! – твои внучатые племянники.
Нина посмотрела на него.
– Подожди, я что, чья-то двоюродная бабушка Нина?
Питер засмеялся.
– Да. Ты их двоюродная бабушка Нина. Что было бы очень забавно, если бы у них уже не было двоюродного дедушки Арчи и двоюродной бабушки Милли, которая младше их. И вот это уже необычно, даже для меня, – резюмировал он, ткнув в нее пальцем на схеме, потом отодвинул тарелку с чашкой и принялся сворачивать свою схему. – У меня больше нет сил. Зайдем в сувернирный магазин? Я слышал, у них продаются такие старомодные карандаши, где в одном корпусе все цвета, один над другим.
Так они и поступили.
Закончив с покупками, Питер с Ниной обнялись и Нина отправилась домой. Она чувствовала тревогу из-за наличия брата, который, возможно, на нее злится, и боялась, что непреднамеренно разрушила чью-то жизнь. Это было самое неловкое положение, в которое ей доводилось попадать, а она хорошо знала, что это такое. По сравнению с этой неловкостью бледнел ее прошлый рекорд – тот раз, когда она, направляясь на свадьбу подруги, зашла случайно не в ту синагогу (Бет-ЕЛ и Бет-АМ, оказывается, не одно и то же) и вместо свадьбы угодила на бар-мицву, сорвав ритуал. Она чувствовала себя сбитой с панталыку, по любимому выражению Лиз, будто миллионы голосов внезапно вскричали… нет, погодите, это из «Звездных войн». Ей казалось, будто ей пересадили сердце. Будто ее родной орган, который всегда ровно бился в груди, лишь изредка замирая («здравствуйте, Майкл Фассбендер»), заменили другим, не до конца прижившимся.
Нина рассказала об этом коту Филу, и тот пришел в ужас.
– Твой папа не Ричард Чемберлен из «Поющих в терновнике»?
Она погладила его по голове и покачала своей.
– И не частный детектив Магнум?[12]
Нина посмотрела на стену. Конечно, Фил ничего этого не говорил, потому что он кот, а коты не умеют разговаривать, но его голос в ее голове перечислял воображаемых отцов. У нее на стене висела фотография каждого – дань и их замечательной игре в телесериалах, и мечтам маленькой девочки с богатым воображением, какой она когда-то была. Там были упомянутые выше, а еще коммандер Райкер[13], чье настоящее имя она никак не могла… Нет, подождите, Джонатан Фрейкс – Брюс Уиллис (из «Детективного агентства «Лунный свет»», а не «Крепкого орешка»), Алан Алда из «Чертовой службы в госпитале МЭШ»[14] и ее любимец Марк Хэрмон из «Сент-Элсвера»[15], хотя там его персонаж умирает от СПИДа, что было неприятно. Для нее, а не для него.
Все детство Нины телевизор был ее вторым лучшим другом после книг, и она смотрела то же, что и няня Луиза, то есть в основном сериалы 70-х и 80-х, не считая «Звездного пути: Следующего поколения», потому что Луиза была ярой фанаткой франшизы. Ей даже нравился «Дальний космос девять».
Нине было лет десять, когда в ее голове зародилась идея, что кто-нибудь из этих персонажей мог быть ее отцом, и игра началась. Во всяком случае, ей нравилось называть это игрой, потому что иначе тратить столько усилий на расследование того, находились ли в момент ее зачатия потенциальные отцы в Лос-Анджелесе, казалось странным. Убедившись в том, что ответ положительный, она вырезала их фотографию и клала в специальную коробочку. На какое-то время коробка пап стала ее главной ценностью, ведь в детстве Нину часто одолевала тревога, и ей приходилось сидеть на полу и предаваться мечтам о том, что находится за кругом ее повседневной жизни.
Нельзя сказать, что ее повседневная жизнь была ужасной: она не добывала рыбу во льдах Берингова пролива и не доставала припой из выброшенных электрических приборов своими крошечными детскими пальчиками, но иногда даже просто пройти по школьному коридору было тяжелым испытанием. Она часто паниковала и до сих пор помнила, как однажды Луиза позвонила маме и долго разговаривала с ней об этом приглушенным голосом. Потом она повесила трубку, повернулась и сообщила Нине, что мама велела ей дышать в бумажный пакет, пока не пройдет. Потом она заплакала – Нина, не Луиза, – и Луиза стала укачивать ее на коленях, а несколько дней спустя купила ламинатор и заламинировала отцов. Нина стала каждый день брать кого-нибудь из них в школу по очереди, чтобы никому было не обидно, но речь сейчас не об этом. А о том, что никто из этих остроумных, обходительных и добрых мужчин не был ее отцом. Им был какой-то чувак, по описанию напоминавший последнюю скотину.
Фил напомнил, что дети не виноваты в грехах отцов, на что Нина ответила, что яблочко от яблони недалеко падает, после чего они вместе заснули на диване. Это был сложный день.
Глава 7
в которой Нина встречает брата
Как это часто с ней бывало, Лиз больше всего привлекли детали.
– То есть ты – незаконнорожденное дитя, которое перевернет с ног на голову все, что они знали о своей жизни?
Нина кивнула:
– Боюсь, что так. Но я же не нарочно.
– Конечно, не нарочно, но как часто выпадает возможность побыть Джоном Сноу?
– Хочешь сказать, я ничего не знаю?
– Думаю, это всегда было так, и твоя незаконнорожденность не имеет к этому никакого отношения, – она улыбнулась. – Но может, ты унаследовала миллион баксов, и мы сможем заплатить Мефистофелю, – она ткнула в Нину пальцем. – Вдруг ты как маленький лорд Фаунтлерой. В книгах персонажи всегда наследуют целое состояние.
– И это плохо заканчивается. Вспомни Чарли Кейна из «Гражданина Кейна». Или Изабеллу Арчер из «Женского портрета».
Лиз пожала плечами.
– Ты забываешь о семье величайших наследников всех времен из сериала «Деревенщина из Беверли-Хиллз». Жизнь Элли Мэй Клэмпетт была полна радости. Радости и клетчатых рубашек, – дополнила Лиз и осмотрела Нину с ног до головы. – Ты бы справилась.
Нина спросила:
– Мы действительно должны мистеру Меффо миллион баксов?
Она надеялась, что нет: она горячо любила свою работу в магазине. Да и все в нем.
Лиз покачала головой:
– Нет, просто у меня такое ощущение.
Было еще очень рано. Магазин уже открылся, но из посетителей пока что зашел только живущий по соседству парень с каким-то отклонением в развитии. Его звали Джим, у него была славная улыбка, и он часто часами зависал в отделе естествознания, разглядывая картинки животных. Все на бульваре его узнавали, ждали его появления и здоровались с ним. Насколько было известно Нине, он считал себя принцем, периодически прогуливающимся по своим владениям, чтобы проведать крестьян.
Дверь открылась, и в магазин зашла Полли. Повернувшись к ней, Лиз нахмурилась:
– Добрый день, Полли.
Та ухмыльнулась.
– Лиз, еще только полдевятого. В магазине пусто, если не считать вас и Джима. А Джим бывает здесь так часто, что если вдруг набежит слишком много покупателей, чего никогда не случается, то он cможет меня подменить.
Лиз цокнула языком, но позволила Полли подойти и демонстративно себя обнять, после чего отошла, пряча улыбку. Полли была еще одной незамужней девицей, работавшей в магазинчике «У рыцаря», хотя в отношении нее эта характеристика звучала не так точно, как в отношении Нины. Полли была актрисой. Она устроилась в «У рыцаря», желая поддержать свою страсть к кино, которое любила смотреть впридачу к тому, чтобы в нем сниматься.
Полли приехала в Лос-Анджелес, когда ей было девятнадцать, красивая девушка, очень харизматичная и еще более талантливая, полная больших надежд, и все последующие десять лет ей чуть-чуть не хватало, чтобы добиться успеха. Если бы ее вообще никуда не брали, то, возможно, она бы уже сдалась и была довольна, что просто попробовала. Однако, как и тысячу ей подобных, Полли периодически приглашали сняться в рекламе или в пилотной серии. Она постоянно ходила на прослушивания, после которых ей перезванивали и даже просили «быть доступной» (это значило, что она прошла предварительный кастинг и ей нужно освободить свое расписание на день, пока создатели делают решающий выбор между ней и еще двумя-тремя девушками). Именно этот редкий успех вызывает зависимость. Все время кажется, что прорыв неминуем, что вот-вот что-то произойдет. В тусклых промежутках между вспышками надежды проходит жизнь.
Полли работала в «У рыцаря» чуть больше года, и они с Ниной подружились, хотя Полли никогда ничего не читала и знала сюжеты только по фильмам. Она понятия не имела о существовании в «Гарри Поттере» полтергейста Пивза и о том, что Людо Бэгмен – это не бренд чемоданов, потому что эти персонажи не попали в фильмы. Будучи любительницей драмы, Полли прониклась к неожиданным семейным обстоятельствам Нины живейшим интересом.