Когда она вошла в брачный возраст, родители ее радовались, получая предложения от многих статных юношей. Однажды соискателями ее руки вчетвером пришли четверо братьев. Старого вояку изрядно развлекло явление всех четверых молодцов, каждый из которых был уверен, что посчастливится как раз ему. Все они уселись во дворе отеческого дома, меж тем как Зулейка с матерью, за занавесями и покрывалами скрытые от мужских взоров, сидели на балконе над ними.
«Зачем бы моей дочери становиться твоей женой?» – обратился отец с вопросом к первому из братьев, красивому и изящному и занимавшемуся ткачеством.
«Затем, что я задарю твою дочь красивейшими тканями, из шелка и шерсти, узорчатыми и роскошными, – отвечал ткач. – Никогда она не будет знать недостатка в красивой одежде и будет самой нарядной девушкой в целой стране».
«И зачем бы становиться моей дочери твоей женой?» – обратился отец с вопросом ко второму брату, также красивому и изящному.
«Затем, что я искушен знанием всех животных и птиц – я обучу твою дочь языку всех диких тварей. Я возьму ее с собой в леса и рощи и покажу их гнезда и норы, и одену ее в драгоценнейшие из мехов».
Потом отец заговорил с третьим из соискателей. «Зачем бы моей дочери становиться твоей женой?»
«Затем, что я поэт и писатель, и я смогу обессмертить ее красоту, и всякий вечер всю ее жизнь рассказывать ей чудесные истории. И я прочту ей диковинные повести из множества стран».
«А ты почему хочешь жениться на моей дочери?» – спросил отец у четвертого жениха.
«О благородный воин, я хочу жениться на твоей дочери, потому что я воин и ты воин. Твоя дочь понесет от меня многих сыновей, и они тоже станут храбрыми воителями, и дочерей от меня понесет твоя дочь, и они могут стать женами воинов. А так как кровь во мне сродни твоей крови, то я пролью ее за нашу землю и за нашу честь, и я сделаю тебя гордым за твоих внуков, о благородный воин», – отвечал четвертый юноша.
«Мою дочь за себя возьмешь ты, – вымолвил старый воин, – ведь ты повел ту же речь, какую я и сам обратил к ее матери, когда пошел добиваться ее руки. Ибо подобное сходится с подобным, орел с орлом, и голубь с голубем».
В этот миг на плечи доблестному молодому витязю слетел с балкона золотистый шарф. Он поднял глаза и встретил взоры дочери старого воина.
И так тому следует быть, как повелел Аллах. Подобное сходится с подобным – писцы женятся на дочерях писцов, и воины женятся на дочерях воинов.
Царица Савская и неверный
В земле Хадрамаут, что означает Опасность Смерти, правила великая королева Билкис, царица Савская. Она была женщина очень умная, и в былое время совершила долгое путешествие, чтобы посетить Сулеймана, Короля магов. Навестив короля-мудреца, она вернулась в свою страну, благославленная многим знанием.
Однажды ее стражники привели к ней некоего англичанина и повергли его перед королевой ниц: «О великая королева Билкис, – заговорили они, – мы обнаружили этого неверного, когда он бродил вблизи твоего дворца. Правды мы не могли от него добиться. Он бледный и весьма худосочный, и некрасноречив языком, не искусным в арабском велеречии наших соотечественников. И поэтому, прежде чем отрубить ему голову или бросить его львам, мы хотели, чтобы ты взглянула на это диковинное создание».
И вот Билкис – всего-навсего женщина – почувствовала тяготение к этому чужаку, белокожему, голубоглазому иноплеменнику. «Стойте! – сказала она стражникам. – Не отнимайте его жизни. В чем его проступок помимо того, что он оказался здесь?»
«На нем нет никакого преступления, о королева, но он дерзнул осквернить улицы Сабы своим нечестивым присутствием».
Королева обратилась к англичанину, говоря: «Поднимись. Зачем ты явился?»
«О великая королева, я слыхал о тебе от многих, побывавших в стране Опасность Смерти. Говорят, что ты мудра и что ты прекрасна – и я вижу, поглядев на тебя, что они правы», – отвечал он.
Очень польщенная, королева сказала: «Садись. Мои единоплеменники могут разорвать тебя на куски или бросить на съедение львам, но я хочу побеседовать с тобой и спросить у тебя: как у вас, у неверных, обстоит дело в вашей стране и каково ваше вероисповедание? Неужели вам не хочется перейти в нашу чудесную веру и стать одним из перлов Ислама?»
И он отвечал: «Нет, о королева, я обдумывал и советовался сам с собой, и я пришел в согласие со своим собственным Богом».
«Но тебе надлежит прислушаться, как судят и рассуждают мои мудрословы, – сказала она, – тебе надлежит внять их беседе и наставлениям. Сделай это как полагается, и, может статься, я тебя отпущу».
«Нет, великая королева, я скорее пойду на смерть, нежели переменю религию», – отвечал неверный.
Тут королева воскликнула: «Прекрасно сказано! Рада это слышать. Как говорит наша книга завета, иноплеменников, у которых тоже есть книга завета, равно следует чтить. У твоего племени имеется книга?»
«Да, великая королева, у нас есть книга».
«Хороше же, – молвила она. – Итак, днем ты едешь со мной на охоту, а вечером сопровождаешь на прогулке в садах. Ты будешь сотрапезником моим и моих единоплеменников, и я испытую тебя вопросами. Ты внемлешь той мудрости, которую я познала от великого царя Сулеймана».
И таким образом шли прекрасно дни и ночи Билкис, царицы Савской, и она наслаждалась обществом англичанина. Он, на свой лад, получал удовольствие от общества королевы. Но ему не нравилось, как посматривают краешком глаз на него придворные, и чувствовал преизрядную враждебность от них. Он чувствовал, что заговорила ревность и что скоро придется ему выбираться из страны Хадрамаут, что означает Опасность Смерти.
В один вечер из вечеров королева задала большой пир, и было там множество гостей. Все они пришли взглянуть на англичанина и на то, как он говорит с их королевой. И зеленоглазое чудовище ревности закралось в сердце ее великого визиря. Подавшись вперед, он что-то шепнул англичанину. Не уловив, англичанин переспросил: «Что? Будь же добр, повтори. Что ты хочешь сказать? Я не понимаю».
Изрядно разгневанный, великий визирь заговорил: «Ты не понимаешь, ты не понимаешь! Я-то тебе сказал нечто чрезвычайно важное, а ты не понимаешь? О королева, послушай этого глупца. Его надлежит немедля отправить в темницу. Больше мы не можем от него сносить. Он сказал нечто дурное о тебе».
И тогда королева вышла из себя и потеряла терпение и сказала: «Возьмите его и бросьте в темницу».
«Нет, нет! – вскричал англичанин. – Всё это ошибка. Великий визирь неправильно меня понял».
«Что ж, хорошо, – молвила королева. – Я предоставлю тебе еще один случай».
Прикинув в голове так и этак, она сказала: «Если в отечестве у себя ты всё изучил и всё знаешь, тогда я хочу, чтобы завтра ты дал мне ответ вот на эту загадку. До завтра, до этого самого часа ты пробудешь в темнице, когда же вернешься, ты должен дать мне ответ».
«Хорошо, – сказал англичанин на это, – что это за вопрос?»
«Этот вопрос, – молвила королева, – таков: где пуп земли? Или я спрошу тебя по-другому: какое место в этой подлунной самое главное? Теперь – увести его!» По мановению ее руки, выбежала стража и уволокла бедного англичанина прочь.
Его бросили в узилище в самой темной части дворца и заперли на замок. Свет туда не проникал, и он лежал на полу в вящей душевной муке. Зачем он так надолго застрял в этом сумасшедшем городе Саба? Почему он не обошел стороной великую пустыню Хадрамаута, ведь теперь ему точно предстоит расстаться со своей головой. Завтра в это самое время он, несомненно, встретится со своим Создателем. Он валялся по полу и в муке колотил руками по огромному камню, истертому и испещренному именами тех, кто, по всей видимости, побывали там узниками прежде него.
Вдруг он осознал, что тьма каменного мешка расступилась. Камень, по которому он колотил, сжав кулаки, источал яркий свет. Раздался голос, вещавший: «О человек, я волшебный камень. О чем бы ты ни хотел узнать, спрашивай, и я отвечу. Ты ударил рукой по камню-талисману, и мы, джинны этого камня, должны ответить на твой вопрос».
«Тогда, ради бога, волшебный камень, – заговорил англичанин, – можешь ты мне, ради бога, сказать ответ вот на что: что есть пуп земли? Что есть самое средоточие в этой подлунной? Каков ответ на загадку, заданную мне царицей Савской?»
Он прижался ухом к камню, и камень шепнул ему на ухо. Потом голос, раздававшийся из камня, вопросил: «О неверный, слышал ли ты это?»
И он ответил: «Да, я это слышал».
«Тогда скажи это королеве, и мир да будет с тобой».
«Мир и тебе», – вскричал незадачливый англичанин.
Свет угас. Наступила тьма, и больше он ничего не слышал и не видел. От того, что ему было сказано, ему так полегчало, что он улегся на жестком полу и уснул.
Рано на рассвете его разбудили, вывели из узилища, дали ему умыться, накормили, одели его в чистое платье и повели по дворцу. Наконец он предстал перед королевой на троне.
«Каков ответ на мой вопрос? – заговорила королева. – Что есть пуп земли? Какая самая главная точка во всем подлунном мире?»
Все придворные пристально смотрели и слушали. Глаза их позеленели от зависти, и пальцы их скрючились, как когти. Нетерпеливо они ожидали того, что, как они полагали, станет уничтоженьем и гибелью этого ужасного неверного, этого англичанина, к которому их одолела такая зависть.
Англичанин выпрямился во весь свой высокий рост; он расправил складки плаща и выставил вперед одну ногу. Преклонив колено и отвешивая поклон, он погладил бороду и сказал: «О великая Билкис, царица Савская, точка эта там, где твои стопы попирают землю. Самое средоточие этой подлунной там, где стоишь ты, о великая королева Хадрамаута».
Королева рассмеялась, и глаза у нее засияли. Ее советники и визири отшатнулись назад, когда она простерла длань и взяла за руку этого неверного. «Ты изрядно ответил, и теперь ты свободен, – молвила она, – и я дам тебе в дар лучшего своего верблюда. Он вынесет тебя за пределы Хадрамаута и Опасности Смерти, и ты можешь возвращаться в отечество к своим неверным. Возвратясь туда, ты сможешь рассказывать о мудрости и всемогуществе царицы Савской и о том, как она вернула одного неверного неверным его единоземцам».
И таким образом волшебный камень избавил его от ужасного рока, и сей неверный смог вернуться в свое отечество и записать эту повесть.
Обман калифа
Однажды вечером калиф Багдада, Харун-аль-Рашид, бродил переодетым, как это было в его обыкновении, по улицам своего города, когда увидел какого-то человека в рваном плаще, который спал, прикорнув у уличной жаровни.
«Джафар, – обратился калиф к великому визирю, обычно сопровождавшему его на прогулках, подобных этой, – стыд какой, что этот человек должен спать на улице и не иметь для себя постели. Посмотри у него в карманах. Или у него нет денег?»
Визирь обыскал все карманы этого человека и ничего не нашел, ни даже медной монетки. «Ничего у него нет, Твое высочество. Похоже, что он без гроша. И однако в его лице есть нечто такое, какая-то ясность и благородство. Он, пожалуй, да осмелюсь я это сказать, мог бы даже сойти за тебя, одень его в изящное платье. Поистине сходство разительное, да простятся мне эти слова».
Харун-аль-Рашид присмотрелся попристальней и согласился: «Да, как поразительно! У него, несомненно, наши фамильные черты – тот же характерный нос, той же формы полукружья бровей».
Он задумался, и Джафар-визирь молвил: «Наполним его карман монетами, дабы, проснувшись, он вступил в день процветания».
«Я задумал затею получше, – отвечал калиф. – Доставим его во дворец. Он, похоже, так глубоко спит, как будто никогда не очнется. Мы можем доставить его в мою собственную опочивальню и оставить его там на ночь. Завтра мы дадим ему новое платье и посмотрим, нужна ли ему работа».
И вот калиф и Джафар со всей бережностью пронесли потайным ходом похрапывавшего человека в опочивальню калифа и, сняв его драный плащ, укрыли его шелковым одеялом. Только они это проделали, как раздался стук у дверей.
«Бодрствует ли калиф? С поля битвы есть важные донесения».
Это был главнокомандующий войсками калифа. «Наши воины теряют присутствие духа, о калиф. Если бы они могли взглянуть на тебя и быть тобою ободрены, они бы с легкостью побили неверных».
Харун-аль-Рашид не замедлил с ответом: «Подожди с полчаса, и я с тобой, снарядясь в битву, как подобает».
Военоначальник отдал салют и удалился.
Калиф продолжал: «Джафар, никто не должен знать, что меня нет. Сохрани мой отъезд в тайне. Мне надлежит встать вместе с воинами под наши стяги. Если враги узнают о моих передвижениях, то они могут попытаться убить меня прежде, чем я сумею добраться до наших шатров».
«Но, Твое высочество, что будет с этим молодчиком, которого мы только что уложили в постель? – вопросил Джафар. – Он спит так крепко и беспробудно. У него такой вид, словно он будет спать до самого Судного дня».
«Оставь его тут. Одень его, как меня, и что хочешь, то и говори ему, но удержи его здесь, пока я не вернусь».
Калиф препоясался мечом, накинул свой ратный плащ и скрылся через потайной ход в стене.
«Аллах да ниспошлет калифу победу», – пробормотал верный Джафар и, стоя на страже у постели бродяги, он скреб в затылке.
Когда человек этот, по имени Абдулла, рано утром проснулся, он не мог поверить свидетельству собственных своих глаз. Вот он, в просторных хоромах, в постели – а ей подобной он не видывал за всю свою земную жизнь, и под шелковым одеялом! У него болела голова, всё соображенье у него смешалось. Он сел, спрашивая себя, что всё это значит.
Джафар деликатно прочистил горло. «Кхм… какие будут повеления, о великий калиф Харун-аль-Рашид? – осведомился он. – В последнее время тебе нездоровилось, и доктора советовали тебе покой. Но если твое самочувствие улучшилось, то, возможно, тебе угодно совершить омовение, о калиф?»
«Калиф, калиф! Я никакой не калиф. Я бедняк, который всю неделю искал работу и не нашел ни работы, ни чего-то похожего. Вчера вечером я, умучившись, заснул на улице – или я, по крайней мере, думаю, что это было вчера. Моя жена и детишки ждут меня дома. Я должен идти».
«Нет, нет, нет, с тобой приключилась болезнь. С этими фантазиями ничего не поделаешь, о Твое высочество», – заговорил Джафар, и так он тихо и успокоительно говорил, пока Абдулла не почувствовал, что, наверное, он правда калиф. Он согласился совершить омовение и одеться и отведать восхитительных яств, поскольку чувствовал слабость от голода и головокружение от сумятицы мыслей.
«Если всё это в моем воображении, – рассуждал он с собой, – и я сошел с ума, то как это кстати, и кто я такой, чтобы беспокоиться, ежели жизнь столь приятна?» Так что он последовал ходу вещей, позволяя случаться тому, чему было случиться.
Несколько дней спустя он почувствовал, словно он действительно был правитель, с которым приключилась болезнь. Нищета была сном. Когда люди обращались к нему с прошениями, он прочитывал их с сочувствием. Одна бедная женщина написала, что муж ее отправился искать работу и не вернулся и что, как она опасается, он мог умереть от голода на улицах Багдада. Нищий немедля отправил ей кошель золотых монет с гонцом, так как рассказ ее почему-то оказал на него изрядное действие.
«Вот я тут, в этом чудесном дворце, а у той бедняжки ничем-ничего. Царица, что правит этим баснословным двором, говорит, будто она мне жена, но раз я болел, то ей угодно дать мне поправиться, прежде чем меня навестить. Все, что мне надлежит, это получать прошения от моего народа и помогать стольким, скольким смогу. Так или иначе, я имею понятие, каково им приходится, так что, наверное, я правда калиф».
Жена Абдуллы обрадовалась золоту и возблагодарила Аллаха за его милосердие. Но она по-прежнему корила Абдуллу, что он бросил ее и детей. «Покинуть нас в нашей нужде, – роптала она, – да хоть он совсем не вернется, не моя печаль. Столько денег для нас ему не заработать за всю его жизнь!»