Женя и Слава пинали мяч на полянке между своими домами. Они заметили внушительный силуэт в тёмной рясе, усаживающийся на «трон» с бутылью и кружкой. Сначала они не обратили на него внимания и продолжили бить серии пенальти. Слава опять злоупотреблял ударами пыром, чем раздражал Женьку, который орудовал ногами куда профессиональнее. Начали тренировать дрибблинг, парней разбросало по огромной поляне. Их тормозил только уклон к прудам. Летающий мячик напугал всех козлов, что выходили пожевать травки. Свой протест животные, как всегда, выразили кучками шариков и негодующим блеянием.
Игральный снаряд улетел в крапиву, как назло, густо растущую прямо за воротами.
– Фух, больше туда не полезу, Жек, давай отдыхать, – Слава по-мертвецки рухнул на зелёную травку, вдыхая аромат клеверов.
– Сейчас тебя шмель в пузо клюнет, смотри! – довольный Женя показал пальцем.
– Где?! – вскочил Слава.
– В попе на дне. Долго ты будешь трусить? За мячом сходи – ты же продул!
– Ладно… – упитанный друг аккуратно полез в крапиву. «Хрен ты у меня попросишь мяч понабивать, пока я на баяне играю» – ворчал Слава.
Женька, весь мокрый от пота, приклеился к бутылке с холодной водой. Солнце палило нещадно, и он остановился только тогда, когда краем глаза увидел Славу. Тот отобрал живительную влагу.
В это время Женя ещё раз посмотрел на батюшку Игната, вспомнил вчерашний день и задумался:
– Славик, а ты вообще веришь в то, что мёртвые могут подняться?
– Да ну. Кто их поднимет?
– Кто его знает. Вдруг то, что нам вчера показалось, когда-нибудь произойдёт? Какая-нибудь молния ударит и оживит покойников?
– Так давай подождём, пока батюшка Игнат кружку допьёт, да спросим, он-то знает.
– Давай. Пошли сейчас.
Юные футболисты топали замученным шагом вдоль деревни, наблюдая за выстроившимися домиками по правую руку. Иногда им удавалось попасть на представление сбежавших поросят, выезд лошади деда Миши или погони стайки гусей за малышами, решивших погладить пернатых. Сейчас в воздухе витало спокойствие, если, конечно, не считать постоянных обитателей Волховских лугов – козлов.
Они жевали травку и пахли. О, небеса, этот запах! Аромат, что оставался с любым приезжим на неделю, был визитной карточкой деревни. Любой, кто проходил через лес «на выход» и залезал в автобус, тут же ловил косые взгляды. Особо нервные водители даже предпочитали высаживать «душистых», как сами же их и прозвали, чтобы не провоцировать бунты в транспорте. Многие шутили, что любой сыр, приготовленный в Волхвах, автоматически становится козьим.
Козлики разбрелись до прудов в низине, уже на подступах к лесу. Они аппетитно кушали травку, перерабатывая её в странного запаха дробинки, которыми Слава однажды растёр укус осы – по совету Андрея, их третьего друга, перебравшегося в город. От души вымазался – смеялись тогда всей деревней! Животные переговаривались напористыми «Беееее» и интригующими «Мееее», делая музыку полей. На чьей-то пасеке жужжали пчёлки, отовсюду доносилось чирикание, под ногами приятно хрустела свежескошенная травка, которую ещё не успели убрать Митрофановы. По пути к Игнату мальчишки погружались в атмосферу заповедника, эдакой книжной русской деревни, где дни, как и люди, похожи друг на друга, уклад сохраняется поколениями, а из радиоприёмников по-прежнему голосит «Маяк».
Под пристальным взглядом быка Сени, подобно монументу стоящему на тропе перед церковью, Женька со Славиком прокрались мимо и, выбрав правильный момент, подошли ближе к Игнату. Лицо батюшки уже приобрело умиротворённые черты, и он расплылся в эйфории. Вид приближающихся озорников никак не отразился на его настроении:
– Смотрите, кто пожаловал в это полуденное пекло! – громким баритоном проговорил церковник и воздал руки к солнцу.
– Здрасьте, батюшка Игнат! – синхронно выдали пацаны.
– День добрый! – кресло-качалка пришла в движение. – Пригубите? – Игнат было потянулся за пустой бутылью, но потом окстился: спаивать ребятню было не по-христиански, тем более, почти всё он уже осилил сам.
– Да мы к вам по делу пришли, – выступил Женька.
– И по какому же, отроки? – Игнат скрестил титанические кисти рук.
– Видели… недавно, как кладбище – Слава покосился на друга, спрашивая глазами, стоит ли рассказывать посторонним об их похождениях (тот кивнул) – восстало.
– И его обитатели по-прежнему стоят там, за ограждением, и чего-то ждут, раз до сих пор никто не пришёл? – зрачки батюшки раскрылись, на левой щеке зародилась ухмылка.
– Оно понарошку, на одно мгновение. В темноте – только надгробия, а как фарами подсветили – появились «человеческие» тени и разрытые могилы. Потом машина проехала, и опять тишина. – Женька закончил историю.
– Детская фантазия… – погрузился в думы батюшка. – Чем дальше, тем сложнее, тем необузданнее становится воображение наших отпрысков – он засмеялся, но так, чтобы не обидеть пацанов. – Помню, как боялись леших, чудовищ из зеркал, которые могли навсегда утащить в другой мир, на темноту постоянно косились, но до восставших мертвецов дело не доходило. Может быть, время иное, может, взрослели быстрее… – Игнат поднялся с «трона» и подошёл к обеспокоенным ребятам. – Однако, запомните, что ни одна сила не может поднять целое, пусть и сельское, кладбище из могилы. Господь иногда делал исключения, например, возвращал Лазаря. Рассказывал я вам про это?
– Кажется, нет – оба понурили взгляд.
– Жаль, моё упущение – сказал священник. – Обязательно поведаю, когда народу побольше будет. Так вот, – Игнат присел на одно колено – ни библия, ни наука не знают способов массового возвращения мертвецов к жизни. Единственный способ – это ваше воображение, – батюшка взъерошил им волосы и улыбнулся – но за пределы головы оно точно не выйдет. Ну что, полегчало?
– В голове… – прошептал Славик. – Да мы просто хотели убедиться, батюшка Игнат.
– Полегчало – сказал Женька. Спасибо! Только… – он взял театральную паузу.
– Что же? – лоб Игната сжался грядками от удивления.
– Только дайте нам хотя бы попробовать вашего питья, с берёзовым соком.
– Нет.
– А понюхать?
– Нет, говорю! Так нанюхаетесь, что потом ещё кого-нибудь воскресите или отлов инопланетян устроите. Вон колодец, в ведре вода свежая, попейте и ступайте с Богом! – батюшка развернул пацанов и те поплелись в обратном направлении, мимо негодующего Сени, на звук блеяния козликов.
5
Крестьяне начали потихоньку уходить с полей, чтобы пополнить запасы сил, необходимые для новых трудовых подвигов. Все разбредались по домам, воссоединяясь с семьями. Дети постарше бегали на водопроводную колонку с вёдрами. Кто-то сперва кормил живность, а уже затем усаживался за общий стол. По всей деревне слышался звук хруста огурцов, шкворчания чугунных сковородок и треск дров в кострах энтузиастов, которым был чужд тепловой удар.
– Галина, бери Женьку и давайте к нам на сиесту – кричала соседке Екатерина Елисеева, мама Славика. – Заделаемся испанцами, у них там такая же жарища. Женщина от всей души засмеялась.
Екатерина ей не нравилась, и причина была лишь одна – их поразительное сходство, проявляющееся как во внешнем виде, так и в поведении. Тяжело представить ситуацию катастрофичней появления на встрече двух девушек в одинаковых вечерних туалетах. И не менее тяжко переживать наличие собственного двойника, который обёрнут в комфорт и благополучие и не стесняется показывать это на каждом шагу.
«Даже сейчас, только взгляните на неё» – ворчливые мысли заполонили голову Галины. «К чему эти кудряшки, какое-то летнее платье с блестящей эмблемой из трёх букв. Зачем, скажите, ногти такие отпускать на ногах – да ими полоть можно!»
Волосы в очередной раз упали Галине на лоб, она сделала привычное движение рукой и закончила боевую раскраску земляного цвета. Она пока не успела освежиться после огорода.
– Конечно, зайдём, готовьте табуретки! – Галина вспомнила всё, чему её учили на театральном кружке.
– Галочка, разместишься на мягком уголке, мы же недавно обновили. – уколола Екатерина.
Бардовое лицо соседки не мог скрыть даже земляной слой.
– Чудесно-прекрасно! – отчеканила она и отправилась к умывальнику.
6
Волхвы утонули в полуденном зное. Огороды покинули даже самые отчаянные батраки. Там, где час назад пробегала ребятня или живность, грунт раскалился до такой степени, что мог обжечь и голые пятки детишек, и гусиные ласты. С улицы доносились только крики деревенских пацанов, которые, вопреки природному страху «чистейшей» воды коричневого цвета, ныряли в деревенский пруд, так полюбившийся местным коровкам. Раз они смогли противостоять целому полку заразы под предводительством кишечной палочки, то от засухи точно не помрут. Потом и они разошлись, кто-то подался через лес. Наконец, наступила гробовая тишина, сопровождающаяся музыкой полей. Волхвы заснули.
7
В это время Тихомир Иваныч, тот самый староста, собирающий толпы детей около костра, лежал за печкой, скрестив руки, и дремал с открытыми глазами. Эта привычка появилась задолго до седых волос и бороды, хотя причину никто не знал, да и сам дед не признавался. В его голове крутилось множество мыслей, и пищей для этих мыслей служили истории, заставляющие кожу слушателей покрываться маленькими пупырышками. Казалось, ночные представления скрывали только часть правды, иначе как объяснить сужение и расширение зрачков деда Тихомира во время этого специфического «транса»? Он будто заново переживал (возможно, выживал) свою собственную историю, и как раз правдивой версией ему никак не хотелось делиться с соседями. Возраст для очередного изгнания совсем неподходящий.
Воспоминания вместе с жарой подняли старца на ноги. Шатаясь, он задел сундук, с которого рухнул огромный самовар. Удар пришёлся на ковёр, откуда торчал огромный амбарный замок, вернее, их было несколько. Эхо пролетело по всей деревне, где-то залаяли собаки. Дед Тихомир замер. Он знал, очень давно знал, что столько замков и массивная кованная крышка, скрывающаяся под заросшим пылью ковром, защищают вовсе не соленья. Именно поэтому движения вернулись к нему спустя пару минут. Лапти зашаркали по полу. Часть кувшина оказалась в большой металлической кружке. Старец уже поднёс кружку к губам, как вдруг замки неожиданно подпрыгнули в эпилептическом припадке.
Припадок повторился, но с утроенной силой. Дед стоял на прежнем месте и не шевелился. Затем замки запрыгали снова. Воздух переполнился напряжением, которое ясно давало понять, либо угроза пройдёт мимо, либо не поможет ровным счётом ничего: ни топор, ни распятие, ни святая вода, ни обрез, который ещё нужно найти. Снова удар. Крышка бешено затряслась. Пыль с ковра подпрыгнула до уровня окна. Тихомир не повёл и бровью. Он упёрся взглядом, а если точнее – силой мысли в отплясывающие канкан замки. Вчерашний рассказчик преобразился в сгусток энергии, блокирующей появление того, что рвалось наружу. Их мыслительные волны переплетались, старец, несмотря на «окаменение», подавлял невероятную мощь там, внизу. По мере того как нарастала концентрация, звук сопротивляющегося железа становился злее, истошнее, мучительней, не предвещая хорошего конца.
Когда лоб Иваныча усыпало каплями пота, а его самого затрясло, нечто закричало из-под земли, издало полный боли вопль и оставило крышку в покое. При этом ни одна живая душа, кроме деда Тихомира, не услышала звуковые волны из чистилища, поскольку их взрыв произошёл на ментальном уровне, заставив зажмуриться того, кто сдерживал этот сумасшедший натиск.
Наконец, возраст взял своё. Тело как подкошенное рухнуло на стол. Иваныч отключился.
8
Очнулся старец только за полночь. Голова раскалывалась. С левой стороны, около уха, пульсировал болевой очаг. Пение сверчков за окном воспринималось куда более раздражающим, нежели оркестр, играющий вилками по стеклу. Рука прошлась по волосам и нащупала огромную шишку, которая, по правде говоря, была меньшим из зол, грозящих хозяину дома. И не только ему.
Мысли опережали действия Тихомира. Почему сейчас? Что спровоцировало ЕГО? Зачем он вернулся? Отложив ответы на потом, дед поспешил проверить барьер, про который он надеялся никогда не вспоминать после заселения в дом. Кряхтя и потирая образовавшийся пенёк на голове, старец согнулся, присел на лавку и резким движением отдёрнул ковёр. «Слава Богу, целы» – он вынес скромный вердикт. Несмотря на то, что замки отплясывали сумасшедшие танцы, они с честью выдержали испытание. Зато дерево крышки, ведущей в подпол, серьёзно потрепало – массивные бруски покрылись паутиной трещин. Благо выручил стальной каркас и дюжие петли.
Ковёр вернулся на прежнее место. Тихомир Иваныч с трудом взгромоздил самовар на сундук. Предпринимать какие-либо действия в ночи, как и сообщать соседям о нависшей над ними опасности, было бы глупо. Потенциальной жертве взбесившегося существа оставалось только одно – думать, причём думать требовалось максимально быстро, ибо там, куда убежал чужак, могло не оказаться столь прочного барьера. И выследить его не позволяли ни собственные силы, ни расстояние. Единственный человек, способный выслушать подобный рассказ, уже крепко спал неподалёку от колокола, и будить его сейчас было равносильно спуску в погреб в одиночку. Чистое самоубийство.
Тело болезненно отзывалось на любое движение. Ментальное напряжение шипами вонзилось в мышечные волокна, дало импульс силой парового молота по костям, отсчитавшим свыше 90 лет; ноги и руки тряслись. Из левой ноздри аристократически длинного носа проложила путь засохшая струйка крови. Однако, рассудок был готов к тому, чтобы вступить на путь исправления ошибок прошлого, плоды которых несколько часов назад пытались выбраться наружу и превратить в пустошь не только Волхвы, но и всё, что могло попасться ему на пути.
«Грехи отцов…» – Тихомир Иваныч тяжело вздохнул. «Вчерашний кошмар, зарождённый в умах прижавшихся друг к дружке детей, явился творить быль. Жестокую. Кровавую. Без разбора. Тёмная энергия, заточенная в столь яростном сосуде, жаждет отмщения, которое за время нахождения в плену рунических оков достигло адской точки кипения…»
Старик спровоцировал хруст позвонка, покрутив голову в разные стороны. Нервы.
«Наша с ним связь до сих пор прочна, и, может быть, я завёл разговоры о движении литосферных плит неспроста? Вдруг мне послали предостережение, как раз в тот вечер, за полдня до появления… Хорха.»
Вслед за произнесением имени существа по ноющей спине пробежал лёгкий холодок, будто ему был послан мыслительный сигнал. Дед Тихомир подумал о сказочном персонаже, которым пугал детей, он знал настоящее имя существа, и ни при каких обстоятельствах не собирался «обращаться к нему напрямую», однако, жуткий «отклик», снизивший температуру тела, всё же сработал, чем вызвал неподдельную тревогу. Чаша везения во время второй шоковой обороны могла склониться на другую сторону. Ночь потворствовала ЕГО свирепству, а старик еле стоял на ногах.
«Опасения терзают мой мозг, не выдержит, боюсь». – Иваныч старался включить защиту. «Прочь, гнать мысли прочь.» – он давал себе установки, на уровне нейронных реакций, вгрызаясь в кору, возводил прочные бетонные стены. «Что угодно, нужно быстро переключаться. Самовар. Чай. Нет.» – глаза обстреливали скромное жилище. Взгляд остановился на ковре и выпирающих замках. Каждая клеточка ждала звука удара нечеловеческой силы и истошного вопля замков. К счастью, эти мысли прогнал как будто специально собранный рой сверчков за окном.