Юрий Иовлев
Истории моего папы. Записки боевого лётчика
Кадушкин
Я, конечно, не писатель и не поэт, но хочу вам, оставить свои некоторые воспоминания из моей жизни, в которой тоже имели место приключения. Я надеюсь, что вам понравится. Ну конечно, понравится!
Был март тысяча девятьсот сорок третьего года, когда я прибыл на фронт. Это было на Украине, в городе Пятихатка, не далеко от Харькова. Естественно, как военный человек, доложил о прибытии к новому месту службы. Меня, с двумя моими товарищами, назначили в эскадрилью, командиром которой был гвардии капитан Ефимов – герой Советского Союза, сбивший двадцать один самолёт. Это был человек, о котором нужно писать с большой буквы. Вежливый, культурный, всегда подтянутый, он учил нас «птенцов» воевать. Я представился ему, доложив:
– Младший лейтенант Иовлев прибыл для прохождения военной службы.
Он сидел задумавшись, кивнул головой, а, затем, помедлив, сказал:
– Трудная к Вас фамилия, тяжело выговаривается. Отныне Вы будете Кадушкин.
Так я стал Кадушкиным. В полку все меня так звали. Настоящую мою фамилию мало кто знал. Вот как бывает в жизни.
Впечатления о первом полёте
В 1941-ом году в г. Киров на учебном аэродроме состоялся мой первый полёт на По-2. Ещё за год до этого, моя мама предлагала мне полетать по кругу в день Военно-воздушного флота. Он был до войны всегда 18 августа. Говорили в шутку, что в авиации тринадцать праздников, двенадцать дней – получка, а тринадцатый – день авиации. Полёт по кругу на По-2 тогда стоил пять рублей, мама, будучи бухгалтером на заводе, получала шестьсот рублей. И, вот, это свершилось весной 1941 года. Впечатление, конечно, полёт оставил очень большое. Красивая земля, дороги ровные, квадраты полей. На всё хочется посмотреть, но и про самолёт забывать нельзя: его положение в воздухе, кабина, приборы, ручка управления. Самолёт то поднимет, то опустит вниз, проходя через воздушные потоки, в общем, качает, как в люльке. Ну, вы, наверняка знаете, что такое люлька? В деревенских избах раньше её подвешивали к потолку и качали в ней младенца. Вечером, когда я пришёл домой, меня качало, как того младенца, но через несколько дней я привык. Уходим на полёты в одиннадцать часов вечера, до аэродрома пешком семь километров. Идёшь на полёты, в саду музыка играет, танцы, так хочется быть там. Вот так и не было у меня юности. Утром учёба в школе, вечером в аэроклубе, летом – полёты. Затем армия, веселиться было некогда.
Первый прыжок в никуда
О-о-х! А-а-х! А прыгать надо. Что это такое? Как будешь чувствовать при этом себя? Какие будут впечатления? А выдержу ли я вообще? Не сломаю ли голову при приземлении, а ноги? Впрочем, интересно, очень интересно, попробуем! Ещё, когда я учился в аэроклубе, мой двоюродный брат был начальником парашютной службы. Он всё обещал выбросить меня с По-2 с парашютом. Но, помешала война, я ушёл в армию, и так и не вернулся. Свой первый прыжок я совершил в 1942-ом году в Рустивской школе с самолёта По-2. Укладку парашютов мы делали сами накануне перед прыжком, вместе с инструктором. Условия: ясная безветренная погода, прыгали рано утром, или вечером. Высота прыжка восемьсот метров, на По-2 сидишь в передней кабине, как крот потихоньку вылезаешь из кабины, держась за стойки самолёта. Когда выйдешь на плоскость крыла и увидишь далеко внизу землю, становится очень страшно, но прыгать надо, не прыгнешь – позор, а это хуже всего. По команде:
– Пошёл!
Оттолкнулся, будь, что будет! Глаза закрыл, ахнул, почувствовал свободное падение в воздухе, что есть силы рванул за кольцо. Лёгкий шелест, ноги в стороны и удар – раскрылся парашют. Здорово! А внизу ждёт земля, опять ахнул – надо изготовиться, как учили. Приземление, слава богу, и ты на седьмом небе от счастья. После этого, ещё два раза прыгал с По-2, затем с Ли-2, и так двенадцать раз с самолётов и тринадцать раз с катапульты. Затем, отменили прыжки тем, кто сделал больше шести прыжков.
Толя Акулович
Во время Отечественной войны, вместе со мной в одной эскадрилье воевал лётчик – Толя Акулович. Он был белорусом по национальности. Выдержанный, спокойный парень, со своим характерным белорусским выговором. Дело было на Западной Украине. Он выполнял тренировочный полёт в зоне по выполнению пилотажа. Во время тренировки в зоне, у него отказал двигатель, до аэродрома не дотянул, сел в поле. Вернувшись в часть, рассказал, что произошло, указал место на карте, добавив, что самолёт сожгли бандеровцы. Но командир полка, всё же решил проверить, правда ли, что самолёт сожгли, и отправил техников. Они обнаружили, что самолёт цел, лежит на брюхе. Его подняли и привезли на аэродром, отремонтировали, и он снова летал. «Батя» вызвал Толю и приказал ходить по лётчикам и техникам, сообщая всем, что самолёт бандеровцы не сожгли. Он ходил и говорил об этом каждому.
В конце войны много приходилось сопровождать английские бомбардировщики, которые летали бомбить Бреслау. Лётчики эти самолёты называли крючками из-за своеобразной формы их хвоста. Летал Толя, иногда, со штурманом полка, капитаном Курявым. И вот, во время очередного вылета на сопровождение, Толя докладывает ему:
– Куравый, Куравый, кручки рабые радом.
Так это выражение и пристало к нему. Спрашивали:
– Кто это идёт?
– Куравый, Куравый, кручки рабые радом.
Между прочим, он нисколько не обижался.
Ритуал ужина и обмывание наград
Тут я хочу вам поведать, как у нас в полку проходил ужин и обмывание наград, всё это происходило всегда в столовой. Собиралась лётчики на ужин и всегда ждали Батю – командира полка. До ужина без Бати никто никогда не дотрагивался. Приходил Батя, все вставали и ждали стоя, пока он сядет за стол. И по его команде:
– Товарищи офицеры, садитесь.
Все садились за стол и отмечали отличившихся, что хорошего совершили за этот день. Поднимали фронтовую стопку, и начинался ужин. Так было каждый день. Получая награду, всегда обмывали её во время ужина. Наливали фронтовую чарку, в стакан опускали орден, затем, выпивали, вынимали, и только тогда вешали на грудь, со словами:
– Чтоб была не последняя!
Точно так же мы обмывали и награды, порученные в Корее.
Юнкерс атакует
Цнерис – Цхали, глубокая осень 1941 год, авиашкола. Я в то время был курсантом – пилотом. Обычно в обед нам приносили хлеб не разрезанным на куски, а целой буханкой на десять человек. Кто-нибудь из курсантов разрезал буханку, а все сидели и смотрели за этой процедурой. Каждый примечал тот кусок, который он возьмёт. Когда хлеб был нарезан, подавали команду: «Юнкерс пикирует», и каждый хватал кусок хлеба, не всегда тот, который приметил. Вот так у нас происходил делёж хлеба.
Уж и кричащая лягушка
Тоже Цнерис – Цхали, лето. Мне инструктор сказал, чтобы на полёты пришёл по позже. Выспавшись, пошёл на аэродром через сады. Персики поспели, всё благоухает, тепло. Иду возле арыка, слышу крик лягушки. Подхожу и вижу: кричит лягушка, смотрит на ужа и лезет к нему. Уж спокойно высовывает язык вперёд и не двигается. Она кричит, и всё ближе к нему, а, затем, бросок, и лягушка в пасти ужа. Говорят, что уж гипнотизирует лягушек.
Первые впечатления о фронте
Мы – молодые лётчики, прибывшие на фронт, интересовались всем. Война – это война, и на ней погибают люди. Спрашивали «стариков», которые имели опыт боёв, обо всём: как воюют немецкие лётчики? О технических данных вражеских самолётов: скорость, манёвренность? С какими самолётами лучше драться на виражах, а с какими на вертикалях? Война в нашем сознании – это бой, а в бою, если допустить какие-то просчёты, можно погибнуть. А нам хотелось выжить, мы, ведь, были совсем ещё мальчишки.
Когда мы прибыли на фронт, там оказалась передышка, не было боевых операций, готовились к новому крупному наступлению. Нас вводили в строй, готовили для ведения боевых действий, которые включали в себя групповую слётанность в составе пары, звена и учебные бои над аэродромом.
И, вот, начались боевые действия, начался прорыв наших войск на Мариуполь. Но, пока, нас в бой не пускали, летали одни «старики». Но, однажды, сейчас уже не помню, какого числа, какого месяца наша авиационная эскадрилья (АЭ) вылетает в составе восьми самолётов. Как проходил этот бой, я не знаю, так как в нём не участвовал, но знаю, что наши схватились с шестнадцатью мессершмитами Ме-109. Назад вернулись три самолёта – командир АЭ, его ведомый и заместитель командира. Мы – молодые лётчики подумали тогда:
– Вот это война. А как нам начинать? Что же будет с нами? Да, это не прогулка в лес при Луне, значит нужно обо всём знать больше. Всё это не шутки, – в душе мы очень переживали.
На следующий день вернулись ещё четыре самолёта, стало веселее на душе. Но один не вернулся, это был лейтенант Лабохо, о нём ничего было не известно. Через пятнадцать дней, вдруг, на аэродром садится Аэрокобра и из неё появляется Лабохо. Сколько радости было, что все живы! По рассказам лётчиков, это был тяжёлый бой, но комэск Ефимов всё же сбил в этом бою немецкий самолёт. Вот так нас встретил фронт. На боевые задания нас, молодых, брали по одному и следили за нами, опекали нас. На наше счастье в первых вылетах мы не встречали противника, так как не было боёв. Спасибо «старикам», что так постепенно вводили нас в боевые действия, и мы все до конца войны остались живы. Сам будь добр к другим, и добрые люди всегда найдутся и помогут тебе.
Первый бой с самолётами Фоке-Вульф 190
Это было за Днепром, наши войска переправлялись через эту реку. И, вот, вылет в составе восьми самолётов в котором принял участие и я. Это был мой пятнадцатый вылет на боевое задание. Взлетаем, с земли передают, что в районе патрулирования замечены самолёты противника. Встреча, начинается бой. Моя задача – прикрывать хвост ведущего. Он атакует, а я осматриваю заднюю полусферу, защищая его от атаки сзади. Как идёт бой? Где самолёты противника, где наши? Не вижу. Только самолёт ведущего впереди. Вдруг, из-под самолёта ведущего прямо по курсу показался тупорылый истребитель, на плоскостях – кресты. Съехал с сидения вперёд, и нет меня, как будто я укроюсь от него. Опомнившись, надо сбивать, выпрямился, а его и след простыл. Причём, страха, как такового не было, а испуг был. Бой закончился, ведущего, конечно, я потерял. Прилетел на аэродром, посадил самолёт, мой ведущий – гвардии старший лейтенант Бабенко поднёс под нос кулак, чтобы не терял его в бою и не отрывался. Я рассказал ему обо всём происшедшем, он рассмеялся и сказал:
– Со мной тоже так было, только в другой ситуации.
Бабенко спасибо, научил воевать. Добрый, чуткий, отзывчивый – хороший учитель и командир. Побольше бы таких людей – легче жить. Фронтовая жизнь очень сплачивает, сближает людей. Получается очень дружная семья.
Первый сбитый самолёт
Польша, 1944 год. Осень. Львовская операция. Был ясный солнечный день, как говорят в авиации «Миллион на миллион». (Имеется в виду по высоте и по видимости). Мы взлетели парой на прикрытие поля боя. Я – ведомый, старший лейтенант Бабенко – ведущий. Что это означает? Прикрытие наземных войск от ударов с воздуха бомбардировщиками. Барражируя над передним краем, встретились с четырьмя истребителями Фоке-Вульф 190. С наземной станции приказали связать их боем. При первой же атаке, Бабенко прострелил винт своего самолёта. Наши пулемёты стреляли синхронно через винт, но, видимо, синхронизация нарушилась, в лопасти винта вмятина, центровка винта нарушилась. Стрелять больше из пулемёта нельзя. Бабенко приказал мне выйти вперёд и атаковать противника. Набрав высоту, я пошёл в атаку на отставший от группы самолёт. Видимо, это был молодой лётчик. Первая моя очередь прошла впереди самолёта противника. Отпустив чуть-чуть ручку управления, дал вторую очередь. Снова неудачно, сзади. Немного взяв ручку на себя, дал третью очередь. Смотрю, с капота полетели куски обшивки, и самолёт загорелся. Но лётчик нее выпрыгнул, видимо, погиб. В очереди были зажигательные пули калибра 12,7 мм и снаряды от пушки М-20 калибра 37 мм. Остальные самолёты противника снизились и ушли на бреющем. Наземная станция поблагодарила за воздушный бой и сбитый самолёт. Самолёт мне засчитали. Вот такой была моя первая победа. Сколько было радости и вдохновения. Вообще, сбить самолёт очень тяжело, если лётчик хорошо видит окружающую обстановку и умеет маневрировать. Таких лётчиков сбивают редко.
Садись, милый, садись
Лето 1944 года, Украина, подходим к Молдавии. Проводилась Кишинёвско – Ясеневская операция. После возвращения с боевого задания, один из лётчиков перепутал посадочную полосу с посевом ржи. Произвёл посадку на ржаное поле. На командном пункте в это время, находился командир дивизии, которого прозвали «Любо, братцы, любо», как батьку Махно. Фамилии я его сейчас уже не помню, но прозвали его так за хромоту, у него не было ступни, и характером он походил на батьку. Держа микрофон, он командовал лётчику по радио:
– Садись, милый, садись
Лётчик, увидев свою оплошность, дал газ и ушёл для захода на аэродром. Командир дивизии, со злостью бросил микрофон:
– Ух ты! Ушли десять суток ареста на второй круг!
Вот такой он был человек. Лётчик не был ранен. Во время войны были случаи, когда раненный в бою лётчик, приводил самолёт на аэродром, сажал его, а сам умирал. Мы говорили:
– Лётчик шёл на нервах.
Нервная система напряжена, он вёл самолёт. После приземления расслаблялся, силы покидали его, и он умирал. Ещё немного о «Любо, братцы, любо». На каждом аэродроме дежурило звено истребителей. Лётчики находились в кабинах самолётов с надетым парашютом, готовые к вылету при налёте на аэродром, или на боевое задание. Так вот, «Любо, братцы, любо» часто проверял бдительность этого звена. Не спят ли? Зная это, мы, сидя в кабинах, имитировали сон. Он возвращался на КП, запускал зелёную ракету, увидев, что моторы работают, давал красную ракету – отбой. Почему ему это нравилось, я не могу сказать. Но мы его так дразнили.
Из-за своего прозвища он злился и не награждал лётчиков, отличившихся в боях. Говорил:
– Пока не скажете, кто меня так прозвал, наград не увидите. Награжу того, кто скажет, причём, дам сразу орден Красной звезды.
Так он и уехал от нас в другую часть, но ему никто ничего не сказал.
Где ты есть?
При потере ориентации в воздухе, лётчик мог воспользоваться пеленгатором, который стоял на аэродроме, запрашивая его своим кодом. Пеленгатор давал курс на аэродром. Однажды, лётчик потерял ориентацию, решил запросить пеленгатор, а код забыл, помня только позывной Море. Несколько раз запросив Море, Море, он, отчаявшись, воскликнул:
– Да где ты есть? Разреши, хоть, на пузо сесть!
Мы сначала думали, что он хохмит, но потом поняли, что на самом деле. Всё же он сам восстановил ориентацию и сел на аэродром.
Наш Коля…бегает
В нашей АЭ служил командир звена лейтенант Николай Фролов. Было лето 1944 года, Украина. Он дремал, сидя в кабине самолёта, находясь в дежурном звене. В это время на посадку заходили штурмовики Ил-2. Мы называли его Воздушный, или Фронтовой танк, а немцы прозвали его Чёрная смерть. Лётчик одного Ил-2 не попал точно на посадочную полосу и крылом своего самолёта ударил по носу Аэрокобру, в которой дежурил Фролов. Николай моментально выскочил из кабины. С тех пор на дежурстве, как только кто-то кричал:
– Фролов, Илы!
Он моментально выскакивал и убегал за хвост самолёта.
Лопухи
На самолёте Ил-2 задняя кабина была не из оргстекла, а закрыта стальным листом. Мы у лётчиков Ил-2 спрашивали:
Зачем это у вас лопухи сзади? Чтобы мессершмитов не бояться?
Они отвечали:
– Это – защита от пуль.
А мы им:
– А мы-то думали…