Собрание сочинений. Том седьмой - Сергий Чернец 6 стр.

Учиться надо у древних, они делятся с нами своим опытом жизни!

Литература – поэзия

Одно художественное произведение нравится лишь при первом просмотре, другое же – и при десятом прочтении хорошо.

Поэзия бесспорное торжество, но есть поэт поэту рознь, – и поэту посредственных строчек ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки. Поэты (должны) желают быть или полезными, или приятными.

Не главное, но всё же: овладей предметом, а слова найдутся сами.

Однажды выпущенное слово улетает от поэта безвозвратно.

Писатели (!) – выбирайте материал, доступный вашим силам, и долго обдумывайте: что могут и чего не могут вынести ваши плечи.

Поэзия – она как живопись: иное произведение пленит тебя больше, если ты будешь его рассматривать вблизи, а иное – если отойдешь подальше от него.

Стараясь быть кратким, – есть опасность, не делаешься ли ты непонятным?» —

Примерно так рассуждал древний грек Гораций – Квинт Гораций Флакк (родившийся до нашей эры в 65 году), входивший в один кружок с Вергилием. Другим поэтом Рима.

– — – — – — – —

Стихи удаются, если поэт создает их при душевной ясности.

Где жизнь течет, кипит страстями, – там и рождается поэзия. Иногда, негодование делает поэтом человека.

Поэзия – живопись говорящая. Поэт всегда простак хотящий выразить себя словами.

Природа начинает жизнь, искусство направляет. А практик и дело завершает весь процесс.

Не всякий, кто рифмовать умеет и пишет сам стихи – является поэтом по призванью.

Признак строгого и сжатого стиля состоит в том, что вы не можете выбросить ничего из произведения без вреда для него.

И надо помнить: язык – это самое опасное оружие, ибо рана от меча легче залечивается, чем от слова ранящего.

Литература и поэзия – это разговор, беседа. Владеть искусством беседы важно, ибо в беседе сказывается личность. Ни одно из занятий человеческих не требует большего благоразумия, хотя в жизни нет ничего обычней, – тут можно и всё потерять, и всё выиграть. Чтобы письмо написать – а письмо та же беседа, только обдуманная и записанная, – надобно размышление, – отсюда, – насколько же больше требуется его для беседы обычной. Мгновенного экзамена ума! Люди опытные – по языку узнают пульс духа человека с ними беседующего. Недаром мудрец сказал: «говори, коль хочешь, чтобы я узнал тебя». Некоторые полагают высшим искусством беседы полную безыскусственность – чтоб беседа была подобно платью, нестеснительна. Но это годится лишь между близкими друзьями, а беседа с человеком почитаемым должна быть сдержанной, являть твое содержание.

Поэзия, продолжение.

Знание предмета – строй стиха, ритмистика, ямбы и хореи, – для поэта то же самое, что прочность материала (сопромат) для архитектора.

Поэзия – это есть игра чувств, в которую рассудок вносит стройную систему; красноречие (наоборот) – дело рассудка, которое оживляется чувствами.

Художники пишут глазами любви, и только глазами любви следует судить о них.

Я давно уже считал, что города – не место для поэта, который должен изучать природу. Если цивилизация в камне, асфальте, в бетоне и стекле – превращает людей в машины, – то обязанность поэта – снова сделать из этих «машин» – людей (человеков)!

У многих молодых сочинение стихов – это болезнь роста ума. Родители, которые замечают, что их чадо хочет стать поэтом, должны пороть (наказывать) своё чадо до тех пор, пока он – либо не бросит своего стихоплётства, либо окончательно не сформируется в поэта. Пусть не великого, но достойного внимания.

Молодые поэты льют много воды в свои чернила – не зная техники стихосложения и всех тонкостей его.

Некоторые поэты похожи на медведей в спячке: которые постоянно сосут собственную лапу, – не видя окружающего из своей «берлоги бытия».

Поэтическое произведение должно само себя оправдывать, ибо там, где не говорит само действие, вряд ли поможет слово. Изображай в стихах то, что происходит и производит впечатление, добавив только чувственность своего переживания.

Родник поэзии есть красота, – и красота народа. Поэты берутся не откуда же нибудь из-за моря, но исходят из своего народа. Это – как огни, как искры, из него излетевшие, передовые вестники народной красоты и силы.

Как писал Тургенев: «…Не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас. Взгляните на эти деревья, на это небо – отовсюду веет красотой и жизнью, а где красота и жизнь, там и поэзия».

В прозе мы остаёмся на твёрдой земле, а в поэзии должны подниматься, иногда, на неизмеримые высоты.

Есть поэты, которые чувствуют, и поэты, которые выражают; и те, что чувствуют – наиболее счастливы.

«Когда-то считали, что только сахарный тростник дает сахар, а теперь его добывают почти отовсюду, – то же самое и с поэзией: будем извлекать её откуда бы то ни было, ибо она во всём и везде. Нет атома материи, который не содержал бы поэзии» – как вторя Тургеневу считал Гюстав Флобер (1821 г.). – «Поэзия – это особая манера воспринимать внешний мир, специальный орган, который просеивает материю и, не изменяя, преображает её.

Поэт привносит часть себя. Произведение искусства – это уголок мироздания, увиденный сквозь призму определённого темперамента.

Общепринятое мнение, будто наука и поэзия – две противоположности, большое заблуждение. Люди, посвятившие себя учёным изысканиям, постоянно нам доказывают, что они не только так же, как и другие люди, но и даже гораздо живее их воспринимают поэзию изучаемых ими предметов.

Для поэзии идея очень важна…, поэзия вкладывает чувства в готовые идеи… Для создания литературного шедевра одного таланта мало. Талант должен угадать время, идти в ногу со временем. Талант и время нерасторжимы…

Действующий писатель и поэт, чтобы поддерживать свою репутацию, должен или возделывать новое поле, или собирать более богатый урожай со старого поля…

Творчество поэта невозможно объяснить. Объясненный поэт – всё равно что увядший цветок: нет красок, нет аромата – место ему в сорной куче истории.

Литература, тем более поэзия – дело глубоко ответственное и не требует кокетства дарованиями.

Мышление афоризмами характерно для народа…

Поэзия – включает и поток радости, и поток боли, изумление миром и только малую толику слов из словаря.

Перевод

Египет был одним из древнейших государств в мире. За три тысячи лет – до «отца истории» Геродота найдены папирусы, глиняные и каменные таблички, первые книги древних писцов – писателей.

Первые книги – прославляли, в том числе и себя самих.

Поэзия.

Перевод. Продолжение.

Упанишады – в переводе означают «Сокровенное знание». И в самой передаче знаний уже звучит поэзия, как в самом тексте, который, несомненно, поэтичен. Многие брахманы Индии до сих пор, учась, пропевают слова мудростей в песнях, нараспев.

– — – — – —

– — – —

– — – — —

Поэзия. Часть 3. Продолжение.

При царе Хаммурапи господствовало Вавилонское царство Двуречья. Бабилу – с аккадского языка – «Врата бога», великий город был центром культуры древнего мира. Письменность распространена была во всём народе, и законы написаны на обозрение всем на столбе из чистого железа на площади царём Хаммурапи и стоят до сих пор.

Афоризмы Вавилонян.

Одним из важнейших литературных памятников древней Ассирии – рабовладельческого государства 3 века до нашей эры – является «Поучение писца Ахикара» служившего при дворе царя Синахвриба:

Из нашего времени, из века двадцатого, полные мудрости слышны поэтические строки:

Поэзия.

Часть 4 Продолжение.

Произведение искусства – это туман чувств, обволакивающий душу и изваянный в образ художником в надежде эти чувства передать.

Между учёным и поэтом – лежит зелёный луг природы: перейдёт его учёный – то станет мудрецом, перейдет его Поэт – станет пророком.

Джатаки – древнеиндийские притчи о земных перевоплощениях Будды, поэтическим языком песен и танцев они передают мудрость постижения истины мира Вселенной (Человек – такая же вселенная содержащая в разуме его). Известно 547 джатак. Многие из них входят в «Суттапитаку» – «Собрание текстов», в буддийский канон «Типитака».

Принц Гаутама, сидя под деревом и предаваясь раздумьям, стал Просветлённым – Буддой.

И вот Благословенному пришли на ум такие, прежде не слышанные гатхи (стихи):

Благословенный, преисполненный сочувствием ко всем живым существам, оглядел мир своим оком просветлённого… и обратился к Брахме Сахампати с такими гатхами:

«Благословенный дает мне понять, что он будет проповедовать ученье», – и, поклонившись Благословенному, Брахма Сахампати тут же исчез. Так началась «проповедь» Будды.

Избегнуть этих двух страданий поможет Татхагата,

что достигнет просветления, постигнув средний путь, —

Ведущий постиженью и к умиротворенью,

К высшему знанию и просветленью, – к Нирване.

Этот благой восьмеричный путь таков:

Правильные взгляды,

Правильные намерения,

Правильная речь,

Правильные действия.

Правильный образ жизни,

Правильные усилия,

Правильная память,

Правильное сосредоточение.

Из Джатаки:

– — – — —

Стихотворение.

– — – — —

Продолжение.

Продолжение.

Стихотворение в прозе

По определению (фр. Po; me en prose, petit po; me en prose) – литературная форма, в которой прозаический (не осложнённый, как в стихе, дополнительной ритмической организацией) принцип развёртывания речи сочетается с относительной краткостью и лирическим пафосом, свойственными поэзии.

Злоречивый язык выдает безрассудного, надо думать немножко вперёд, к чему может подвигнуть собеседника твоя не очень приятная речь.

Клеветы и злоречья надо остерегаться, как ядовитой гусеницы на кустах цветущей розы – они (клевета и злоречье) бывают скрыты тонкими и лощенными оборотами, за которыми не всякий различит их вредную основу.

Когда уходит с небосклона солнце, всё омрачается вокруг, – и так же будет мрачным разговор однообразный, лишенный некой дерзости в словах, как будто света, и пользу та беседа мало принесёт.

Иногда ты бранишь других лишь потому, что сам боишься ситуации такой, в которую попал твой оппонент, желаешь сам быть дальше от того, за что другим ты выговариваешь.

Кто хочет соблюсти благопристойность в насмешках и шутках, тот должен понимать различие между болезненным пристрастьем человека и здравым увлечением его: насмешки над больными оскорбляют, насмешки над привычками поменьше обижают, от них (от некоторых привычек) избавить бывает и не грех…

А вот намёк, бывает и опасен, вреден:

И вообще различно отношение людей к своим внешним недостаткам: одного тяготит одно, другого другое…

Поэтому, кто хочет, чтобы его поведение в обществе было приятно окружающим, должен учитывать их характеры и нравы в своих шутках:

То, что вызовет смех в обществе друзей и сверстников, (скабрезный юмор) – будет неприятно услышать в присутствии жены, или отца, или учителя… Очень важно также следить за тем, чтобы насмешка пришлась к обстановке общего разговора или события или в ответ на шутку или чей-либо вопрос, а не вторгалась в застолье как нечто чуждое совсем и неуместное (ну, кто пошутить изволит на похоронах?).

Научись слушать, прежде чем говорить – и ты сможешь извлечь пользу.

Не обидна бывает насмешка, – если она в какой-то мере относится и к самому говорящему её.

И ни одно произнесённое слово не принесло столько пользы, сколько множество не сказанных слов – молчание золото. Но человек вынужден говорить, общаясь – тогда и нужно раскидывать серебро слов прекрасных вокруг, серебро ничуть не хуже бывает.

«Поэтическое»

Закончился лес, безо всякой опушки, сразу за высоким «забором» из елей и сосен открылось поле. В лиловой дали тонули холмы, и не было видно их конца. Высокий бурьян колебался в поле от ветра. Носился коршун невысоко, нацеливаясь и высматривая свою добычу. Воздух все больше застывал от зноя и тишины, покорная природа цепенела в молчании…. Ни «громкого» ветра, ни бодрого свежего звука, и на небе ни облачка.

Но вот, наконец, когда солнце стало спускаться к западу, холмы и воздух не выдержали гнета и, истощивши терпение, измучившись, попытались сбросить с себя иго жаркого дня. Из-за холмов неожиданно показалось пепельное-седое кудрявое облако. Оно переглянулось с широким полем – я, мол, готово, – и нахмурилось, превратившись в тучу. Вдруг в стоячем воздухе что-то прорвалось, сильно рванул ветер и с шумом, со свистом закружился по полю, словно оттолкнувшись от стены леса позади меня и взъерошив мои волосы на голове. «Наверное, дождь будет» – подумалось. Необычайно быстро туча закрыла весь горизонт и приблизилась. Тотчас же трава и высокий бурьян подняли ропот, по дороге спирально закружилась пыль, побежала по полю и, увлекая за собой сухие травинки, стрекоз и перья птиц, вертящимся столбом поднялась к небу и затуманила закатное солнце.

У самой дороги вспорхнула птица. Мелькая крыльями и хвостом, она, залитая еще светом солнца, походила на рыболовную блесну или надводного мотылька, у которого, когда он мелькнет над водой, крылья сливаются с усиками и кажется, что усики растут у него и спереди, и сзади, и с боков…. Дрожа в воздухе, как насекомое, играя своей пестротой, эта небольшая полевая птичка поднялась высоко вверх, по прямой линии, потом, вероятно, испуганная облаком пыли, понеслась в сторону, и долго еще видно было её мелькание….

Невесело встретила меня моя заветная родная сторона. Вскоре пошел густой дождь. И в чистом поле мне совершенно негде было укрыться! Так я подошел к родной деревне – весь мокрый и слегка замерзший, и постучался в первый же дом на краю.

Акустика

Стихотворения.

– — – — – — —

– — – — – — —

«Фабрика человеческого познания» – это философия

В изучении философии есть тройная выгода, как говорил один профессор.

Во-первых, – люди научаются «философствовать» – то есть мыслить. Это дается отнюдь не многим.

Во-вторых, – перед взором изучающего проходят картины мира, как понимало мир человечество на протяжении всей своей истории. А это доступно многим и не только из школьной программы.

В-третьих, – люди могут получить университетский диплом, учась на факультете философии. Это могут все.

Так профессор начинал свои лекции, он преподавал философию.

Профессор № «читал» курс лекций введения в философию и вёл семинар по Канту. Сам семинар был очень строгий и многих, наверное, отпугивал. Он был построен на разъяснениях понятий – это, как понимал тот или иной термин Эпикур и как тот же термин понимал Платон, и как Аристотель, и как термин этот предстаёт у Канта в его «Пролегоменах», в первом издании «Критики чистого разума», и во втором издании и так далее.

Мы изучали Канта, его «Пролегомены», но научались мы другому… учиться! Мы начинали понимать, что такое источник, что такое текст, что такое термин, что такое библиография, что такое формулировка (где была школа (?): почему в школе всему этому нас не научили?)…

В первые же недели выяснялось, насколько это плохо, если ты не знаешь ни слова греческого языка, и насколько ужасно, если ты полез в философию, не зная немецкого языка… Да, это было введение в высшее образование.

Помнятся мне эти кристаллы счастья – дважды по два часа в неделю обучения в ВУЗе, что выпадали мне в юности. Это были уроки чистого мышления. Без зубрёжки, без гнусного трепета и боязни, что тебя вдруг вызовут отвечать к доске, а ты ничего не знаешь… Только что оконченная средняя школа виделась отсюда, с высоты семинара и лекций, как давно прошедший детский садик… Там, в школе, мы были просто обезьяны, подражающие и повторяющие за учителем, а теперь мы «пыжились», чтобы из обезьяны превратиться в Человека.