– Так, надо все обстоятельно обдумать, – немного успокоившись, рассуждала Вера Ивановна. – Вора я нашла. Это хорошо. А что с ним делать? Сказать начальнику цеха? С одной стороны, надо: вор должен быть наказан. Глядишь, еще и премию дадут за бдительность. А с другой стороны: кто в цеху знает, что Машка вернулась? Одни сторожа. А уж в то, что она еще и клеммы эти проклятущие жрет и вовсе никто не поверит. Бред какой-то! Мало, на смех поднимут, еще в дурдом упекут, упаси Господи! Скажут: точно бабка сбрендила. А с третьей стороны, если оставить все, как есть, эта профурсетка так и будет каждую ночь трескать клеммы. Чего доброго, еще работы лишишься из-за нее. Начальник и так уже намекал, что пора, мол, сторожей менять, вроде как из доверия вышли… И с чего она их лопает? – Вера Ивановна горько, чуть не со всхлипом вздохнула. – О-хо-хо! Наголодалась, наверное, пока назад дорогу искала… Так, вроде кормим ее исправно. Лучше бы мышей ловила, как все нормальные кошки. Мне-то теперь что делать?!
До самого утра Вера Ивановна решала эту задачку, но так ничего и не смогла придумать.
Машка в эту ночь в сторожку больше не приходила…
Утром смену пришла принимать Людмила Ивановна. Все три сторожа: Вера, Людмила и Светлана были Ивановнами, что было очень удобно для всех в цеху: назови Ивановной любую – не перепутаешь.
– Как ночь провела? – пошутила она.
– Нормально.
– А с клеммами что?
– Сейчас начальник подойдет – расскажет, – вздохнула Вера Ивановна, заранее зная, что он им скажет.
– А я так думаю, Ивановна, что электрики сами же их и таскают, а все на нас валят. Они же не сдают нам под охрану свой участок, и что у них там закрыто только они одни и знают. Я, между прочим, начальнику так и сказала, – привычно возмущалась Людмила Ивановна. – Что я им, карманы буду выворачивать? Пусть сам за ними смотрит, а то нашли стрелочников…
– Что за шум, а драки нету? – спросил подошедший начальник цеха.
Геннадий Васильевич был невысокого роста, очень упитанный, но при этом такой юркий, что целыми днями колобком катался по цеху, появляясь совершенно неожиданно, словно из-под земли там, где его совсем не ждали. Разговаривать с ним было очень неудобно: он изрядно косил одним глазом, и по этой причине два его глаза смотрели в разные стороны. Собеседникам нелегко было выбрать глаз, который смотрит на тебя, из-за чего приходилось по очереди беседовать то с одним, то с другим глазом.
– Текущие дела обсуждаем, – сразу поутихла Людмила Ивановна.
– Критические дни, что ли? – пошутил начальник и сам захохотал над своей шуткой.
– Ну и шуточки у вас, Геннадий Васильевич! – возмутилась интеллигентная Вера Ивановна.
– Это я, чтобы не сильно вас огорчить. Ну что, девоньки, скажете? Электронщики опять жалуются: провода попорчены, клеммы оборваны и, как всегда, пропали. Признавайся, Ивановна, что ночью делала?
– Да не нужны они мне! – в унисон взорвались обе Ивановны.
– Вот и электрики точно так же кричат, а клеммы-то пропадают. Обидно не то, что они пропадают, а то, что работу двойную приходится делать каждый день.
Ивановны наперебой начали объяснять начальнику, что они давно уже не козочки, чтобы скакать через заборы, а если надо что своровать, то и без клемм можно найти чего получше: вон кабеля, например, аккумуляторы, фары по всему цеху валяются без всякого учета… Только они почему-то не пропадают.
– Тоже верно, – пробормотал начальник, махнул рукой и колобком покатился дальше по цеху – эти ежедневные сцены уже всем надоели.
У Веры Ивановны язык чесался рассказать начальнику и Людмиле, куда в действительности деваются эти клеммы, но опасение, что ее неправильно поймут, остановило. «Посоветуюсь сначала с дочерью» – подумала она и отправилась домой.
ГЛАВА 2
После того, как четыре года назад после развода с мужем дочь вернулась из Москвы, Вере Ивановне, овдовевшей семь лет назад, скучать не приходилось. Внук Витя рос музыкально одаренным мальчиком, что, собственно, и послужило причиной развода дочери. Любочка, загипнотизированная преподавателями музыкальной школы, считала, что из Витюши обязательно должен выйти если и не Ван Клиберн, то где-то совсем рядом. А муж – Слава, считал, что не музыкой единой жив человек и ребенка необходимо ориентировать на полезную, приносящую твердый доход специальность, а, если захочет, на досуге можно заняться и музыкой. Для общего, так сказать, развития. И вообще сын должен, как считал Слава, расти настоящим мужиком, чтобы в будущем мог прокормить семью, а не Чайковского играть своим домочадцам вместо обеда. Предназначение настоящего мужика – быть добытчиком и кормильцем, а все остальное – интеллигентское слюнтяйство. Последним испытанием для его терпения было решение Любы перевести сына на домашнее обучение, чтобы у него освободилось время для более углубленного занятия музыкой и посещения всевозможных кружков и репетиторов, повышающих духовное развитие ребенка. Слава на это категорически заявил, что их семейный бюджет не резиновый и денег на репетиторов он не даст.
– Пусть учится, как все пацаны.
– Тебе денег на единственного сына жалко? – удивилась Люба.
– Нет, денег мне не жалко. Мне жаль загубленного детства сына.
– Это чем же мы ему детство губим? Тем, что он в 10 лет уже был Лауреатом Всероссийского детского конкурса? – задохнулась от возмущения Люба. – Жаль будет, когда он с таким талантом ничего не добьется в жизни. И виноваты в этом будем только мы.
– Мы будем виноваты в том, что ребенок вырастет без друзей, оторванным от реальной жизни и ни к чему не приспособленным. Оглянись, Люба, ты в каком мире живешь?
– В любые времена человек должен быть воспитан в духовной гармонии.
– Какая гармония?! О чем ты говоришь? Деньги – вот что сейчас самое главное в жизни. Кто хорошо зарабатывает, тот достойно живет. Я, как любой нормальный родитель, хочу, чтобы он жил лучше нас, а ты со своей музыкой сознательно обрекаешь его на нищету. Вот тебе и вся гармония.
Результатом этого идеологического противостояния, стало то, что Любочка, прихватив с собой Витька и пару чемоданов, вернулась в Запеченск. Следом за ними на грузовичке прикатило пианино.
До пенсии Вера Ивановна работала в городской библиотеке. Начитавшись классики и разных романических бредней, она искренне считала самым главным постулатом в жизни – духовное богатство человека, а все материальные блага – всего лишь подпиткой этих ценностей. Своей единственной дочери она сумела передать эту убежденность. Правда, после смерти мужа, Вера Ивановна несколько поменяла свое мировоззрение, пожив некоторое время на одну скудную пенсию. Потому и устроилась сторожем на завод, где когда-то работал муж. Скрепя сердце, она пришла к выводу, что материальное благополучие вовсе не вредит духовному богатству, а даже, наоборот – обогащает его. Правда о перемене своего мировоззрения она не стала распространяться перед дочерью. В глубине души, она была согласна со Славой. Но и с дочерью спорить не стала. Любе тогда было совсем не до дискуссий о высоких материях. Она очень трудно переживала развод с мужем.
Музыкальное образование Вити было решено продолжить в Запеченске. Для этого были нужны деньги, и немалые. Пенсии и двух мизерных зарплат катастрофически не хватало на духовное обогащение вундеркинда. И тогда Вера Ивановна, основательно занялась огородом, извлекая из своих трудов немалую прибыль. В теплых парниках, начиная с марта, она выращивала лук, петрушку, укроп и другую зелень, которая особенно пользуется спросом по весне. Начиная с апреля и до середины лета, она раз в неделю ездила в Москву с набитой зеленью кошёлкой, а возвращалась с полным кошельком денег. Одна такая поездка приносила ей дохода больше, чем пенсия. Любаша тоже не сидела без дела. Преподавая в единственном городском училище математику и черчение, она прихватывала еще несколько часов в двух школах, а вечера у нее были плотно заняты репетиторством. В общем, на поддержание таланта растущего вундеркинда были брошены все силы и возможности. Слава регулярно, безо всякого исполнительного листа, помогал деньгами. И помогал, надо признать, неплохо. Но Любаша половину его денег отправляла назад: гордость и принципиальность не позволяла ей брать деньги в таком количестве от «предателя». На самого же долговязого и бесшабашного вундеркинда легла тяжелая обязанность оправдать все надежды и посильная физическая помощь по огороду. Правда, через полгода индивидуального обучения на дому, вундеркинд взбунтовался, и добился обычного школьного обучения, клятвенно заверив Любу, что все будет успевать. К своему таланту, как считала Люба, Витюша относился подозрительно равнодушно: особого рвения в достижении мастерства и виртуозности не проявлял, но и особой лености, как все 14-летние мальчишки, не был особо подвержен. Он действительно умудрялся успевать везде, но делал все: и играл на фортепьяно, и учился, и занимался спортом – все одинаково безропотно и ровно, иногда даже сдавалось, что равнодушно. Потому-то Любе и казалось, что его мало волнует будущее: то ли оно для него уже четко определено, то ли он еще над ним и не задумывался. Бабушка с мамой успокаивали себя, что это возрастное, и только позже, когда повзрослеет, он поймет, какое счастье ему даровано свыше. А пока Витюша уже четыре года безропотно бегал по репетициям, зачетам, концертам и экзаменам, успевал заниматься и легкой атлетикой, тоже, надо сказать, не менее успешно…
Дома Вера Ивановна позавтракала в одиночестве и, как обычно, легла отоспаться после ночного дежурства. Ей приснился сон. Будто пришла она на центральную проходную завода снять денег с банкомата. А на банкомате сидит огромная, с пятимесячного поросенка, Машка и намывает лапой морду.
– Ой, Машка, что это тебя так разнесло? – удивилась, глядя на нее, Вера Ивановна и протянула руку, чтобы погладить…
Неожиданно Машка агрессивно выгнула спину дугой, распушила хвост и зашипела, угрожающе замахнувшись лапой на Веру Ивановну:
– Ф-ф-фи-ф-ф-фа какая!
– Ты что, своих не узнаешь? – дернулась Вера Ивановна.
Шерсть на кошке улеглась. В знак примирения, она приветливо боднула Веру Ивановну в плечо, от чего та чуть не упала, и мурлыкнула:
– Вер-р-рочка!
Вера Ивановна, ничему не удивляясь, как это бывает во сне, засунула свою карточку в банкомат, и он привычно начал засасывать карточку. Вера Ивановна неожиданно для самой себя зачем-то вцепилась в уплывающую карточку и изо всех сил стала тянуть ее на себя. А банкомат словно взбесился – с неимоверной силой тянул и тянул карточку у нее из рук в свою металлическую утробу. А сверху мурлыкала свиноподобная кошка, насмешливо советуя:
– Дер-р-р-жи, дер-р-ржи, кр-р-репче!
– Хоть ты-то отвяжись, – раздраженно отмахнулась от нее Вера Ивановна. В тот же миг карточка выскользнула у нее из рук и сгинула в чреве банкомата. В нем что-то оглушительно щелкнуло, как будто взорвалось! Вера Ивановна даже присела от неожиданности. И сразу после этого из банкомата, как из рога изобилия, посыпались золотые монеты, деньги тысячными купюрами, какие-то акции, сертификаты… Вера Ивановна в испуге оглянулась: только что стоявшие за ней в очереди люди куда-то исчезли. Не было видно и охранника. Вера Ивановна озиралась по сторонам, ища кого бы позвать на помощь, чтобы как-то остановить этот золотой поток, но вокруг – ни души. А обезумевший банкомат все изрыгал и изрыгал из себя несметные сокровища. Необъяснимый страх темной тенью заползал в сердце Веры Ивановны…
Вдруг Машка вспрыгнула ей на плечо, превратившись в обычную кошку и, закрыв ей рот своей мягкой пушистой лапкой, зашипела в самое ухо:
– Молч-ч-ч-чи, молч-ч-ч-чи…
Вера Ивановна проснулась.
– Приснится же всякая ерунда, хоть не ложись днем спать. Бред какой-то!
День прошел в обычной домашней суете и хлопотах, так что к вечеру все происшедшее с ней ночью, уже казалось Вере Ивановне какой-то утопией. Она сомневалась в реальности увиденного ею накануне ночью, уверяя себя, что все это ей не более, как почудилось. И, боясь быть поднятой на смех, решила пока никому ничего не рассказывать, что бы еще раз убедиться в том, что кошка на самом деле ест клеммы. Но самой главной причиной, почему Вера Ивановна решила молчать до поры до времени, был сон. Она не хотела себе признаваться в этом, но он не только встревожил, но даже отчасти напугал ее.
Вечером, за ужином Люба дежурно поинтересовалась:
– Что нового на работе? Как ваша Маша?
– А что ей сделается, этой Машке? Ест да спит, и даже мышей не ловит, – с непонятным ей самой раздражением ответила Вера Ивановна.
Люба удивленно посмотрела на мать и пожала плечами.
– Что это ты так о своей любимице?
– Да черт бы прибрал эту любимицу! – неожиданно для самой себя вспылила Вера Ивановна. И чтобы как-то загладить свою резкость, соврала:
– Нагадила в сторожке, паразитка. Пришлось убирать за ней.
– Это действительно, наглость. Не пускай ее больше в будку, – посоветовала Люба.
А Витек, оторвавшись от книги, радостно захохотал:
– Что естественно, бабуль, то не безобразно!
– Шалопай! Как есть – шалопай!
ГЛАВА 3
Следующее дежурство у Веры Ивановны выпадало на 30 декабря. Значит, на Новый год будет отдыхать. Вечером, часов в десять, как обычно, на работу позвонила Надежда.
– Как Новый год встречать собираетесь? – поинтересовалась Вера Ивановна. – Ребята не приедут из Питера?
– Опять, значит, не получилось. – Огорчилась за подругу Вера Ивановна. – Ну, тогда давайте к нам. В компании веселее телевизор смотреть.
– Что ты такое говоришь? Что значит – по-стариковски? Да мы с тобой еще о-го-го! Попьем, попоем, потанцуем…
– Шампанское? Есть, конечно. Любаша уже всем запаслась.
– Холодец сваришь? Это замечательно. А то мне уже не успеть. А с нас, как обычно – русский национальный салат.
– Ну, какой – какой? Оливье, конечно. В общем, договорились. Общий сбор в 21.00, как обычно. Кстати, у меня к тебе есть серьезный разговор.
– Нет, не по телефону. Придешь – обо всем пошепчемся. Ну, все, до завтра. Цалую!
«Вот кто подскажет мне, что делать! И на смех не поднимет», – решила Вера Ивановна. И как-то сразу успокоилась. Их без малого полувековая дружба была для обеих надежной опорой в океане житейских забот, волнений и проблем. Ни на йоту не сомневаясь в надежности, они с первого класса привыкли доверять друг другу свои самые сокровенные мечты и чаяния, мысли и самые страшные тайны. «Надежда мне поверит – это уж как пить дать. Вдвоем с ней мы что-нибудь придумаем».
Машку в эту ночь Вера Ивановна опять нашла на столе с проводами, за тем же занятием. «Значит, не померещилось мне все это», – убедилась Вера Ивановна, но кошку от клемм отгонять не стала. А только молча стояла и грустно смотрела, как та поглощает их все в той же последовательности: сначала немного медных, потом побольше алюминиевых. После того, как Машка насытилась клеммами, она деловито вспрыгнула на трубы отопления, протянутые вдоль стены, с уверенностью канатоходца прошла по ним и спрыгнула уже в цеху, неподалеку от сторожихи.
– Ну, и что прикажешь с тобой делать, оглоедка? – в сердцах спросила Вера Ивановна.
Машка только нахально терлась ей об ноги и заходилась в мурлыкании, так ей было хорошо.
– Господи! И что же я все думаю и думаю, – вдруг осенило Веру Ивановну. – Заберу-ка я тебя домой, и все проблемы решатся. И с клеммами вопрос закроется, и работа тебе будет – мышей ловить. Да и Витюшку порадую. И как это я сразу не додумалась?
До утра Вера Ивановна не выпускала кошку из сторожки, чтобы та утром не запряталась куда-нибудь от людских глаз. Перед самым приходом сменщицы она засунула Машку в сумку и закрыла, оставив ей маленькую щелочку для воздуха. Получив привычный утренний втык по поводу пропавших клемм, Вера Ивановна взялась за шевелящуюся сумку.
– Что это у тебя? – полюбопытствовала Людмила Ивановна.
– Решила Машку домой забрать.
– Нужна она тебе? Она же не домашняя, гадить дома будет, а хуже того, не привыкнет – убежит. Котеночка тебе надо брать.
– Мыши у меня в погребе завелись. Может быть, переловит.
И Вера Ивановна, быстрым решительным шагом направилась к воротам. Но кошка, почуяв, что ее опять куда-то уносят из родного цеха, начала дергаться и брыкаться в сумке. И тут, как на грех, принесло Геннадия Васильевича.
– Ивановна! Показывай, чего прячешь? Что тащишь? Не клеммы? – загрохотал он на весь цех своими несуразными шуточками.
– Тише, Васильевич, – простонала Вера Ивановна. – Машка тут у меня.
– Какая Машка? Кошка что ли? Откуда она взялась? – изумился начальник. – Я же увез ее…
– Вернулась. Уже месяца три как, а может быть и больше.
– Почему не доложили?
– Чего докладывать-то? Она в цеху и не показывается, прячется, как партизанка. Настрадалась от людей, боится.
– И куда ты ее тащишь?
– Домой решила забрать. От греха подальше, а то увидят, опять в цеху все переругаются.
– Цех, значит, спасаешь. Это ты молодца! А вот сумку все же покажи.
Убедившись, что в сумке действительно кошка, а не отремонтированный тепловоз, начальник сам помог засунуть ее обратно и задраил все воздуховоды.
– Ничего, не помрет, не успеет. А тебе, Ивановна, от руководства цеха – благодарность за проявленную инициативу.
– Да уж лучше бы премию. По нынешним временам это куда как приятнее.