– Ишь, чего захотела! И кошку ей, и премию. Может быть, тебе еще пособие назначить на ее содержание?
– Да не отказалась бы, – засмеялась Вера Ивановна.
– Ну ладно, иди уже, вымогательница, а то кошка задохнется.
Дома, как обычно, уже никого не было. Люба ушла в училище, Витек – побежал по репетиторам. Вера Ивановна первым делом полезла в холодильник – побаловать кошку молочком. Но Машке было не до него. Напуганная новой обстановкой, она по-пластунски начала обследовать свое новое пристанище. Вера Ивановна ходила за ней следом, поглаживая, успокаивая и объясняя, кто где живет, попутно приобщая ее к культуре общежития: что можно и что нельзя делать в доме, где нужно спать, где есть, а где кошачью нужду справлять…
– Ой, да ты же всю ночь у меня в будке просидела, да еще и страху натерпелась, место, наверное, ищешь. – Вовремя спохватилась Вера Ивановна. – Потерпи, милая, я мигом.
И Вера Ивановна поспешила в сарай: искать оставшийся от прежней кошки кошачий туалет. Но Машка уже не смогла дождаться его и справила свою нужду у порога, на резиновом рифленом коврике, от которого зазывно пахло землей. Ничего не подозревавшая Вера Ивановна с запоздавшим кошачьим горшком в руках, безмятежно и с артиллерийской точностью угодила в самую кучку, и по инерции, пока ее не остановил запах, протопала через всю прихожую, торопясь обрадовать свою жиличку…
– Ах, ты ж злыдня! Одни неприятности от тебя! Что на работе, что дома! – не на шутку рассердилась Вера Ивановна, но, увидев съежившуюся и испуганно прижавшую уши кошку, тут же остыла.
– Сама виновата. Могла бы и подумать. Что же тебе лопнуть, что ли? Тоже ведь живое существо.
Вера Ивановна брезгливо сняла испачканный ботинок, взяла тряпку, налила в тазик воды, надела резиновые перчатки и принялась наводить порядок. Когда она повернула ботинок, чтобы промыть подошву, на ней что-то неярко блеснуло желтовато-бурым цветом.
– Клеммы что ли из нее целиком выходят? Бедная кошка! Это как же надо изголодаться, чтобы железки глотать? – сочувственно вздохнула Вера Ивановна. – Или мутация у нее началась от машинных масел, краски да сварки?
Но это была не медь. На подошве, вдавленное в кошачьи экскременты, благородно поблескивало золото. Самое настоящее!!!
– Господи Иисусе! Что это?.. Откуда?.. – Вера Ивановна взглянула на кошку, словно ждала от нее ответа. Та насторожила ушки и во все глаза уставилась на хозяйку.
– Может быть, я в сарае на него наступила? – искала варианты неожиданно свалившегося на нее богатства Вера Ивановна. – А откуда в сарае может быть золото? У нас его отродясь не водилось даже в доме, не то, чтобы в сарае. И ведь не серьга, не колечко какое, целый самородочек… – разглядывала Вера Ивановна находку. – Ничего не понимаю.
Она осторожно выковыряла овальный самородочек размером полтора на сантиметр, промыла его, насухо вытерла салфеткой.
– Золото! – прошептала она ошарашено. – А может подделка?
Она уж было поднесла золотой камушек ко рту, собираясь попробовать его на зуб, но вовремя спохватилась:
– Тьфу ты!
Вера Ивановна взяла булавку и поскребла ею находку.
– Точно золото, – убедилась она.
Она присела на краешек стула и, разглядывая золото, стала думать:
– Так, сарай отпадает, это однозначно. Где я сегодня еще ходила? В цеху. Откуда там-то может быть золото? Кто-то обронил? Рокфеллеры вроде бы не заходили в цех, а все остальные – такие же богатеи, как и я. В городе? Тут вероятности больше… Наверное, все-таки где-нибудь в городе забилось в подошву.
Вера Ивановна немного успокоилась, и принялась за полы и коврик. На резиновом коврике она обнаружила еще два самородочка размерами поменьше.
– Ну, точно, на ботинках притащила, – убеждала сама себя Вера Ивановна. – Объявление, что ли повесить «Найдено золото, потерявшего прошу обращаться?..» Ну, конечно! Да тут столько потерявших объявится, в очередь выстроятся.
Она оглядела второй ботинок. На нем ничего не было. «Кучно лежали, одной ногой и наступила».
– Это же надо, до чего дожили! Золото на дороге валяется, бери – не хочу! – то ли возмущалась, то ли восхищалась Вера Ивановна. «Пусть полежит пока у меня. Может, что в городе услышу. Не может же такого быть, чтобы столько золота потеряли, и никто об этом не знал. Все равно по городу какие-нибудь разговоры пойдут. Тогда и верну хозяину – вот обрадую кого-то!.. Глядишь, еще вознаграждение получу. Ну, а если хозяин не объявится?», – обдумывала ситуацию Вера Ивановна.
Она закончила приборку, еще раз промыла свою находку, высушила и почистила старой губной помадой, от чего самородочки заблестели неярким благородным блеском, полюбовалась ими немного, потом завернула в салфетку и по-хозяйски припрятала, приговаривая:
– Подальше положишь – поближе возьмешь…
Вскоре с занятий прибежал взъерошенный и возбужденный внучок.
– Бабуль! – закричал он радостно с порога, – меня в Москву посылают, в Филармонию, на Рождественских вечерах выступать!
– Да что ты?! – обрадовалась бабушка, – а когда ехать?
– Пятого выезд, 6 и 7 выступаем.
– Пораньше-то не могли предупредить? Люба, наверное, все деньги на Новый год потратила, – пригорюнилась Вера Ивановна.
– Говорят, сюрприз хотели на Новый год сделать.
– И вправду – сюрприз. У нас все так – хотят, как лучше, а получается, как всегда, – ворчала Вера Ивановна, но особенно не расстраивалась по этому поводу. Во-первых: не привыкать выкручиваться из денежных затруднений, а во-вторых: наличие золотых самородков, и надежда на вознаграждение, придавало ей приятную уверенность и спокойствие. – Ничего, Витек, что-нибудь придумаем, выкрутимся.
– А это кто? – Витек увидел безмятежно спавшую в кухне на стуле кошку. – Откуда такое чудо?
– Машка. С работы принесла, что ей там маяться в подполье, пусть поживет по-человечески. Тоже мой сюрприз на Новый год! Рад?
– Это та самая, про которую ты рассказывала? А не убежит обратно? Говорят, кошки привыкают к месту, а не к хозяевам.
– Ты не рад, что ли? – даже обиделась Вера Ивановна.
– Рад, конечно, – успокоил бабушку Витек, гладя нового члена семьи.
– Да, она – страдалица. Намыкалась, бедолага, – вздохнула Вера Ивановна.
Кошка, разомлевшая от привалившего ей счастья: еды, тепла и ласки, так усердно мурлыкала и терлась об Витюшу, что чуть не опрокинулась по-щенячьи кверху брюхом.
– Давай-ка, дружок, мы ее для начала помоем, – предложила Вера Ивановна, – а то она вся в машинном масле. Я даже заметила, она и не лижется, как все кошки, наверное, боится отравиться.
В четыре руки они быстро намыли кошку, которая при этом, как все ее нормальные соплеменники, выдиралась и орала благим матом. Но Витек четко справился с заданием: «не выпускать ни при каких обстоятельствах», правда, слегка пострадал при этом, но отшутился:
– Мужчину шрамы украшают.
Потом Вера Ивановна замотала ее в полотенце, а поверх – еще в старенькое одеяльце и вручила внуку:
– Не отпускай, пусть немного обсохнет.
Витек по-мужски неуклюже носил спеленатую Машку, покачивая, как ребенка, и пел ей пробивающимся басом вместо колыбельной «Ели мясо мужики, пивом запивали», когда пришла Люба. В училище началась сессия, а в школах – зимние каникулы: работы было мало. А 31 декабря всем и вовсе было не до нее. Увидев в руках сына детский конвертик, она почему-то очень испугалась:
– Ой, кто это у тебя? – дрожащим голосом спросила она, словно увидела живого крокодила.
– Сюрприз! – радостно объявил Витюша.
– Не поняла…
Руки у Любаши задрожали, и она повесила шубу мимо крючка. Шуба медленно сползла на пол. Казалось, что Люба сейчас последует за ней…
– Кто у тебя там? – почему-то шепотом спросила Люба, увидев, что в конвертике кто-то шевелится.
– Бабуля кошку с работы принесла, – засмеялся Витек. – А ты что подумала?
– Уф, – облегченно вздохнула Люба, – а я уж подумала, не ребенка ли нам подкинули – насмотришься криминала – в голову одни страсти лезут. Я вчера, как раз передачу смотрела, как грудных детей выбрасывают… Ну, вы ее и замотали! Дай хоть посмотреть на ваш сюрприз. Ой, а красавица какая! Мам, это та самая Машка?
– Та самая, – подтвердил Витек.
Машку после бани было не узнать: на шее у нее отмылась белоснежная бабочка, маленькое пятнышко на кончике хвоста и белые носочки. Но самое главное: вместо грязного серо-бурого цвета у нее оказался необыкновенный окрас: она осталась серенькой, но эта чистая серость отливала теперь какой-то благородно-медной рыжеватой зеленью, как давно не чищеный самовар, словно ее намыли оттеночным шампунем.
– Ух ты, прямо как золотая, – ахнул Витек.
– Правда, хоть на выставку, – согласилась Люба.
– Мам, а у меня тоже сюрприз, – похвалился Витек.
– Да знаю я уже про твой сюрприз. Ирина Викторовна мне с утра позвонила. Я так рада за тебя, сынок. Вместе поедем в Москву, я уже договорилась. Побегаем с тобой по театрам, выставкам.– Люба чмокнула сына в щечку – Ну, иди к себе, мне с мамой надо посекретничать.
Вера Ивановна на кухне готовила уже не завтрак, но еще не обед.
– Мам, а у меня тоже сюрприз, поставь чайник, а то еще ошпаришься ненароком, – предупредила Люба, закрывая за сыном дверь.
Вера Ивановна отставила чайник и радостно заулыбалась:
– Ну, просто день сюрпризов! Настоящий Новый год!
– Мам, Петр Иванович сделал мне предложение, – смущенно объявила Люба. – И сегодня я пригласила его к нам.
– Ну, наконец-то, – вырвалось у Веры Ивановны.
– То есть как это, «наконец-то»? – оторопела Люба, – Выходит, ты все знаешь?
– Секрет Полишинеля! – рассмеялась Вера Ивановна. – Да ты за эти пол года все уши мне про него прожужжала. А потом, сама понимаешь, Запеченск – городок маленький…
– Это тебе тетя Надя все рассказала – убежденно подытожила Люба.
– Ну, не без этого, конечно, – смущенно призналась Вера Ивановна. – Мы же все-таки не чужие люди. В общем, дочка, я очень рада за тебя, – она обняла Любу, – Ну и правильно, давно уже пора жизнь устраивать. Не век же тебе одной оставаться. Скоро четыре года будет, как со Славой разошлись. Ты женщина молодая, тебе еще жить, любить надо…
– Вообще-то, я бы не хотела торопиться с регистрацией, мало ли что: вдруг у нас жизнь не заладится… Но, ты знаешь. Петр категорически настаивает, и хоть сегодня готов бежать в ЗАГС. Но я все же уговорила его подождать до окончания учебного года…
– Ну и правильно делает, что настаивает. Значит, серьезные намерения у мужчины, а не так, чтобы поматросить и бросить. А потом, что там ни говори, законный брак мужиков все-таки дисциплинирует. Нет, я, может быть и старомодная, но я тоже против этих гражданских браков. Какие-то ни к чему не обязывающие отношения, – одобрила Вера Ивановна.
– А Витюша тоже все знает? – встревожилась Люба.
– Что я тоже знаю? – поинтересовался вошедший на кухню сын, но, посмотрев на испуганно замолчавшую мать, махнул рукой. – Опять дамские секреты? Слушай, ба, кошка – воще отпадная! От « Короля и Шута» тащится по полной, аж колбасит ее. Мы сегодня есть будем, или как?
Он схватил со стола кусок колбасы, за что тут же получил от Веры Ивановна по рукам.
– Не кусочничай! Люба, ты хоть что-нибудь поняла, о чем твой сын говорит? Переведи, пожалуйста, – попросила Вера Ивановна.
– По-русски говоря, кошка от рока балдеет, – перевел Витек.
– Кошке нравится рок, – пояснила Люба.
– Я и говорю, – подтвердил Витек, жуя колбасу, – тащится.
– Господи, хоть бы кто-нибудь словарь современного русского языка выпустил что ли, а то скоро друг друга понимать перестанем, – вздохнула Вера Ивановна.
– Ба, да ты сама иногда такое ввернешь, что хоть стой – хоть падай!
– А это, внучок, – ехидно заметила Вера Ивановна, – уж с кем поведешься… Ладно, давайте завтракать, да я пойду отсыпаться.
После завтрака Вера Ивановна спросила:
– Вы без меня тут управитесь? Пора бы уже салаты резать. Я часика в три поднимусь – помогу вам.
– Да, конечно, мам, иди-иди. У меня уже почти все с вечера приготовлено, – успокоила ее Люба.
Когда Вера Ивановна уже улеглась, к ней заглянула Люба.
– Мам, а вам зарплату не обещают дать до рождества? А то я растратилась, не думала, что придется в Москву ехать.
– Зарплаты скорее всего не будет, но ты не переживай, мы что-нибудь придумаем, – успокоила ее Вера Ивановна.
– Да, ты мне так и не сказала, Витек знает про Петра Ивановича?
– Не знаю. Мы с ним на эту тему не разговаривали. Но, скорее всего, догадывается. А что тут страшного? Он уже большой мальчик, поговорим с ним – он все поймет.
– В том то и беда, что уже большой, – вздохнула Люба. – Ну ладно, ты спи, а то Новый год не встретишь, придет без тебя.
– Любаша, вы форточки не открывайте пока, а то кошка убежит. Пусть привыкнет к дому, тогда уже… – в полудреме попросила Вера и Ивановна и провалилась в сон, как в яму.
Ей опять приснился тот же самый чудной сон с банкоматом, кошкой и деньгами. И опять кошка настойчиво закрывала ей рот лапкой и шипела:
– Молч-ч-чи, молч-ч-ч-чи!!!
Вера Ивановна проснулась с бешено колотящимся от страха сердцем.
– Наваждение, – пробормотала она, отходя от сна. – А может – предупреждение? – Явно, что неспроста второй раз снится один и тот же сон. И Вера Ивановна твердо решила до поры до времени никому ничего не рассказывать. Даже Надежде…
Первыми на своем стареньком Москвиче подъехали Лебедевы. Начали таскать из машины формочки с холодцом, поднос с еще дымящимся пирогом, банки с соленьями, напустив в дом, уже пропахший предпраздничными запахами: мясом, чесноком, салатами клубы свежего морозного воздуха. Оба высокие, стройные, молодцевато-спортивные. От их присутствия в доме сразу стало тесно и шумно. Если Сашок отличался тем, что за целый день мог произнести всего две фразы: «С добрым утром!» и «Спокойной ночи», то Надежда успевала говорить за двоих. За тридцать восемь лет совместной жизни Надежда приспособилась разговаривать с ним: сама задавала вопросы, и сама же на них отвечала, Сашку оставалось только отрицательно или утвердительно кивать головой. Гости разделись, и Вера Ивановна ахнула от невообразимо яркого лилового платья, очень подходившего по цвету к пепельно-седым, коротко, почти по-мальчишечьи остриженным волосам Надежды:
– Надька! Какая ты красавица! А я бы не рискнула такой цвет одеть. Ой, а стрижку какую сделала! Какая же ты неисправимая модница! Тебя хоть сейчас на подиум выпускай! – восхищалась подругой Вера Ивановна.
– Стараюсь, – с притворной скромностью ответила та, – боюсь, как бы моего красавца не увели из-под носа. Вон он какой орел у меня, правда, Сашок?
И тут же сама ответила:
– Конечно.
Сашок только кивнул головой и усмехнулся.
– Ну ладно, ты иди к Витюше, составь ему мужскую компанию, а мы тут похлопочем, а заодно и поболтаем, да девочки?
– Да-да, – тут же привычно ответила сама. – Верунь, дай мне, пожалуйста, фартук. Вот он.
Когда стол был готов к празднованию, преобразились и Вера Ивановна с Любой. Надежда, глядя на эффектную Любу в красном платье, с густыми темно-каштановыми волосами, подстриженными в стиле «а-ля комсомолка 20 годов», даже взгрустнула:
– Да, Верунь, нас уже хоть в какую оправу вставляй, все равно не тот жемчуг. А молодости и оправы никакой не надо…
– Тебе ли причитать? – возмутилась Вера Ивановна, одетая в скромный серый костюм, с высоко взбитыми по случаю праздника и уложенными в причудливую прическу волосами, ну, просто «учительница первая моя», – Глядя на тебя, никто и не подумает, что ты бабушка, да еще и дважды.
– «И я была девушка юной, сама не припомню, когда…» – шутливо запела Надежда.
Зазвонил звонок. Это пришел Петр Иванович с цветами и шампанским. Он с порога очаровал Веру Ивановну. От Надежды она уже была проинформирована обо всех его достоинствах. Одно только настораживало Веру Ивановну: почему при куче таких положительных качеств, он почти до 37 лет еще ни разу не был женат? Жених – хоть куда, всем на зависть, и вдруг – холостяк. Нет, тут что-то не так, подозрительно… Дело еще осложнялось тем, что Петр Иванович был не местный, приехал в их городок из Ростова, так что узнать о нем подробнее практически было невозможно. Оставалось довольствоваться только тем, что знали о его нынешней жизни в городке. А здесь, кроме положительных отзывов о нем, ни Вера Ивановна, ни Надежда ничего не услышали. Но одно дело услышать, а другое – увидеть своими глазами… Чуть выше среднего роста, коренастый и крепко сбитый, рядом с по-девичьи стройной и невысокой Любой, он смотрелся этаким сказочным богатырем. Чувствовалась в нем мужская нерастраченная сила и удаль. Ярко-голубые, широко распахнутые глаза излучали радость. Про такие глаза говорят, что они не могут лгать. Прямые, аккуратно подстриженные волосы цвета соломы, и веснушки на носу придавали ему озорной мальчишеский вид. По всему его виду, ну никак не скажешь, что он был строгим и педантичным преподавателем, каким его представляла Вера Ивановна со слов Любы. По-видимому, Любушка слишком идеализировала его, уж очень ей хотелось представить маме серьезного, строгих правил мужчину. И хотя по его облику, он совершенно не подходил к этой категории, но, тем не менее, был очень обаятелен. Вот только с фамилией ему не повезло. Довольно глупая досталась ему фамилия – Пиндюрин. Правда, Люба заранее успокоила Веру Ивановну, что свою гордую фамилию – Татищева не собирается менять на новую ни при каких обстоятельствах. И более того, Петр даже согласился поменять свою фамилию на Любину девичью, иначе с фамилиями в семье было бы сплошное недоразумение: муж – Пиндюрин, жена – Татищева, сын – Львов.