– Вот и я о том же. – Крис снова втянула кофе.
– Да, нашим этим заниматься неинтересно – денег не заплатят.
– Ладно, пойду. Кстати, цветные пряди тебе идут – оживляют причёску, – добавила она уже почти из коридора.
Вот глазастая, нам с Малин показалось, что оставшийся на волосах цвет не бросается в глаза. Придётся полностью перекраситься, особенно учитывая возможную встречу с потерпевшим банком.
Этим же вечером Малин перекрасила меня в пшеничную блондинку, но в банк идти не пришлось. Отделалась программкой, устанавливающий дополнительный контроль над входом в систему банка, которую вместе с отчётом сдала шефу.
***
Малин изящно растянулась на кровати, опершись головой на руку.
После того как она ушла из ночного клуба и стала работать визажистом, она изменилась. Сняла с себя маску тупой провинциалки, с ней стало возможно говорить не только о сексе, еде и нарядах.
К сожалению, после нашего воссоединения мои чувства к ней не вернулись. Я стала тяготиться нашими отношениями, и мы даже стали спать в разных комнатах. Но Малин считала, что у нас всё здорово, и по-прежнему липла ко мне, считая себя верхом сексуальной притягательности.
– Бет, давай заведём ребёночка. Я готова родить!
Я сидела за компом и от её слов слегка подвисла на несколько минут.
– Заводятся только паразиты. Ты беременна? Кто отец? Боб?
– Не-ет! Я не беременна. Ну что ты прям как старшая сестра или мать! Я гипотетически. Представляешь, у нас будет маленький человечек, о котором мы будем заботиться! У нас будет полноценная семья…
– Мне это не нужно! – рявкнула, обрывая её нелепые фантазии. И тихо, не отрываясь от монитора: – У меня уже есть ребёнок.
– У тебя есть ребёнок?! Но ты ничего не говорила… – Малин вскочила с кровати и подсела ко мне, заглядывая в глаза. – И где он?
– Если бы я рассказала тебе о ребёнке, то мне пришлось бы рассказать о том, как он был зачат и как появился на свет.
– Как зачат, – Малин усмехнулась, – это не самое интересное. Интереснее, кто его отец.
– Его отец – ублюдочный насильник. Он трахал меня, пока я не потеряла сознание. Он трахал, а трое держали. Это неинтересно? Но да – это не самое интересное. Интересна беременность, которой я не помню вообще, потому что шесть месяцев меня держали под снотворными в больнице, предположительно в психиатрической – в обычной больнице никто не согласился бы держать несовершеннолетнюю под дурманом так долго.
– Ужас-с, – прошептала Малин, – и как ты с этим справилась?
– Как видишь. Мужиков теперь на дух не переношу. – Я потянулась за сигаретами и закурила прямо в комнате, хотя терпеть этого не могу.
– Прости, я же не знала… А что с ребёнком?
– Ребёнок родился. Сейчас жив-здоров, живёт с дедом. Я с ним переписываюсь.
– А его отец? Его как-то наказали?
– Да. Его наказала судьба. Он сдох через полгода от какой-то неизвестной болячки. И те, кто меня держали, тоже сдохли. Не сразу, но уже никого нет на этом свете. Иного наказания для них всё равно бы не было. Я четырнадцатилетняя сирота из приюта, а они сынки швейцарских ювелиров.
– Жуть! Они держали тебя под снотворным, потому что ты хотела сбежать?
Кивнула в ответ. Это не так, но рассказывать, как было на самом деле, не хочется.
– И как ты выбралась?
– Меня перестали колоть примерно за месяц до родов. Теперь я понимаю, что додержали до срока, когда, даже если я что-то сделаю с беременностью, то ребёнок сможет выжить. Тогда же приехал старик и сказал, что его Ося умер. Снова просил прощения и говорил, что ребёнок – наша с ним надежда, а у меня на карточке увеличилось количество денег в два раза. После родов на какое-то время про меня все забыли. Ребёнок родился слабым, какие-то неправильные глазки, проблемы с кожей. Короче, всё внимание было ему. Я перевела деньги с карточки, подаренной стариком, на счёт, открытый самостоятельно. Этому меня научил Ося. Кстати, зачатки хакерства привил мне именно он. – Накатила волна грусти и жалости, я неожиданно для себя заревела. – Чёрт! Ведь мы с ним очень хорошо ладили, и он так со мной… Зачем? Почему?!
Я, рыдая, убежала на кухню, открыла маленькое окошко, выходящее на крышу, и снова закурила.
Малин прибежала за мной и стала утишать:
– Бет, милая, бедная моя. – Обняла, прижала к себе. – Так бывает, у мальчиков в этом возрасте от спермотоксикоза крышу срывает. Ты попала под раздачу. У меня несколько раз тоже такое было.
– Тебя тоже изнасиловали?
– Ой, нет! Что ты, слава богу, не насиловали. Просто у нас на танцах парни заведутся и потом пристают. Несколько раз приходилось отбиваться. – Малин гладила меня по голове и плечам, как маленькую. – Так как же ты вырвалась?
– Да просто пошла и забрала свои вещи. Меня же рожать отвезли в обычную клинику, хоть и частную. Я сказала, что выписываюсь, забрала документы у медсестры и ушла. Представляю лицо старика, когда он решил проверить мой счёт, а там ноль! Я поехала в Швецию. Хорошо, что было лето. Проскиталась до сентября с какими-то хиппи, заболела, меня отвезли в больницу. Больница сдала в органы опеки. Опека проверила меня по списку пропавших детей – не обнаружила. К счастью, отпечатков моих в базе не было, а я стояла на том, что из Швеции. Вообще старалась мало говорить, чтобы по акценту не поняли. Так что моё имя и фамилию записали с моих слов. Теперь в документах у меня правильная только дата рождения. Меня снова определили в приют. Но в этот раз я уже знала, чего хочу. Я хотела жить так, как старик. Поэтому я с отличием окончила школу, участвовала в различных олимпиадах по информатике. В общем, сделала всё, чтобы сразу поступить в университет. И что в итоге я имею?! Жалкая квартирка. У меня даже машины нет. – Я противно разрыдалась.
– Да ты что? Жалкая квартирка? В центре Стокгольма!
– Просто она рядом с офисом, – продолжаю противно скулить.
– Ага, и офис в центре, и мотоцикл дорогущий. Ты, конечно, не швейцарский ювелир, но ты обеспеченная женщина.
– Спасибо, Малин!
Я пыталась остановить рыдания, но, видимо, прорвало.
– А хочешь, мы заберём твоего сына у этого ювелира? А? Давай!
– Так, стоп! К этому я не готова! Я не смогу обеспечить ему тот уровень комфорта, к которому он привык.
– Ой, ну ты себя слышишь? «Не смогу обеспечить ему тот уровень комфорта, к которому он привык», – передразнила меня Малин. – То есть ты могла скитаться по приютам и с бродягами, а он может жить только в замке. Чушь! Ребёнок должен жить с матерью!
– Я боюсь, что он не захочет. Он даже не знает, что я его мать.
– Не знает? А как же вы переписываетесь?
– Он меня знает, но скорее как друга. Мы ему не говорили, что я его мать.
Малин продолжала гладить меня по голове и спине, приговаривая:
– Ладно, не всё сразу. Что-нибудь придумаем.
10
Не всё я рассказала Малин. Да и не всё ей можно рассказать. На самом деле многое о себе я и сама не понимала. Например, почему от меня отказались мои родители.
Я попыталась найти своих биологических родственников сразу, как только поступила в университет и у меня появились для этого возможности. Но всё было тщетно. Только придя в «Бюро расследований А-А» и получив возможность добраться до электронных баз германского архива, мне удалось узнать, что я подкидыш.
Третьего сентября 1993 года меня подкинули в один из берлинских беби-боксов со свидетельством о рождении, в котором была оторвана часть о родителях, вырезаны фамилия и год рождения. Так что настоящее у меня только имя и день рождения – 16 июня. Имя я уже неоднократно меняла. Сначала из Эльжбеты, по оборванному свидетельству, я стала Эльзой, или Элизой, на немецкий манер, а потом, когда я перебралась в Швецию, я представилась органам опеки как Эльсбет. Судя по дате рождения, на момент, когда меня подбросили, мне было два с половиной месяца.
Я перерыла все электронные базы данных. Здесь был тупик. По дате рождения и имени мне не удалось ничего установить. Девочек, родившихся в один день со мной, было много. Эльжбет из них было около сотни! Сведений о том, что кто-то из них пропал, не было. Учитывая, что имя имело явно польское происхождение, я забралась в польские базы данных. Из-за языка всё давалось с трудом, но найти сведения о маленьких пропавших Эльжбетах не удалось. К счастью, Эльжбет, родившихся со мной в один день, среди мёртвых тоже не было. То есть все в наличии и никого не потеряли…
Не с первого раза, но мне удалось попасть в электронный архив и найти записи о подкидышах в германском архиве. Учёт подкинутых в беби-боксы вёлся в Германии скрупулёзно: протокол осмотра ребёнка с указанием веса, роста, примерного возраста, фотография ребёнка и одежды, если таковая имелась. В своём файле я обнаружила фотографию маленькой себя: розовая шапочка, распашонка в цветочек или в бабочку, подгузник фирмы «Pampers»; фотографию свидетельства о рождении с вырезанной фамилией и оборванной половиной и какой-то кулон. Фотография кулона прилагалась: серо-коричневый шестигранник, в который продета верёвочка. В описании указано: кулон «размером 5 см × 6 см» из неизвестного материала (предположительно пластмасса или кость).
Когда я тупо разглядывала на экране скан остатков моего свидетельства о рождении, ко мне в кабинет вошёл шеф.
– А я думаю, с чем ты тут сидишь в такой поздний час? – Заглянул в монитор. – Всё рвёшь себе душу… Скажу сразу: мне тоже ничего не удалось узнать. Система беби-боксов специально декларируется как структура, позволяющая родителям избавиться от нежелательных детей, не подвергаясь преследованию. Поэтому по горячим следам никого не ищут, а лишь максимально фиксируют приметы ребёнка. В твоём случае у ребёнка нет особых примет, зато есть интересное свидетельство о рождении. Оно меня сразу насторожило, когда я рассматривал документы при приёме тебя на работу. Юридического значения искромсанный документ не имеет. С тем же успехом можно было просто положить записку с именем и датой рождения, но положили именно свидетельство о рождении в таком виде. Как намёк на то, что у ребёнка есть задокументированные параметры. Вывод напрашивается сам: человеку, который тебя подкинул, было важно, чтобы у ребёнка было именно «официальное» имя и «официальная» дата рождения. Если человек так напирает на официальные параметры, возможно, на этом обрывке есть ещё что-то, на что органы опеки при приёме тебя не обратили внимание. Я бы внимательно изучил сам этот обрывок. Ну, например, как версия: поскольку это государственный бланк, то по водяным знакам, узору на полях можно узнать, в какой стране выдавали. Каждая страна выдаёт документы на своих бланках. У меня старшая дочь, ты знаешь, младше тебя на два года. Так вот, у неё другое свидетельство о рождении. А у тебя как будто простая бумага без водяных знаков. И ещё один момент, который мне тоже кажется важным. Возможно, тебя подкинули не родители, а похитители. Я смотрел статистику. Очень часто обнаруженные в беби-боксах дети предъявляются родителям, заявившим о пропаже ребёнка, и приличный процент детей возвращается домой.
– Я смотрела в базе похищенных детей. И в базе отказных детей-грудничков. Ни-че-го!
– Поезжай в берлинский архив. Поезжай. Сейчас задание у тебя несрочное. Неважно, сдадим мы его через неделю или через десять дней.
11
Девочка шести лет сидела на высоком стуле в кабинете директора, прилежно сложив ручки на колени. Женщина-директор и её очередная мама разговаривали так, как будто девочки не было в кабинете.
– Вы отказываетесь назвать причины возврата ребёнка?
– Да. Нет… – Очередная мама мялась, подбирая нужные слова. – Просто эта девочка… Она очень, очень необычная.
– У нас все дети с непростой судьбой, поэтому все необычные.
– Да… но мы с ней не смогли найти общий язык, – вывернулась женщина.
– Хорошо, пишите заявление о возврате. – Директор тяжело вздохнула и подвинула женщине лист бумаги и ручку. – Вас вызовут в суд для прекращения опеки.
Женщина кивнула и торопливо заполнила бланк заявления.
Маленькая девочка равнодушно наблюдала за происходящим, сидела ровно и не шевелилась. Золотистые косички с бантиками, огромные синие глаза. Директор смотрела на эту куклу и искренне не понимала, почему от такого ребёнка отказывались на её памяти уже в пятый раз, а девочке только шесть лет.
Девочка знает, почему эта мама отказалась от неё. К шести годам она поняла, что все, с кем ей приходилось общаться: дети во дворе и в приюте, приёмные родители и воспитатели – не умели выпускать хвостик и когти на ногах, превращать ручки в крылышки и пускать огонь изо рта.
Еще раньше девочка поняла, что дети пугались, когда во время игры у неё неожиданно появляется чешуйчатый хвост с сердечком на конце, которым она балансирует при прыжках или беге. Хвостик всегда появляется сам, и девочка не умела контролировать его появление.
Она перестала играть с детьми.
Раньше она думала, что приёмные родители умеют регулировать появление хвостов, поэтому у них получается ходить по улицам, на работу и ещё много куда, не показывая хвост. Она спросила об этом год назад прошлого папу. Тот засмеялся и сказал, что у него нет хвоста и у Эльзы тоже нет хвостика. Тогда Эльза показала папе хвостик. Папа с открытым ртом смотрел минуты две, а потом выбежал из дома. Когда пришла с работы мама, папа сказал, что девочка плохо себя ведёт и её нужно отдать в приют. Мама немного повозмущалась, но когда Эльза показала ей свой хвостик, согласилась, что девочке будет лучше в приюте. Те родители тоже не объясняли директору, почему не хотели больше быть её родителями.
Эта мама была добрее, чем предыдущая, но, когда у Эльзы неожиданно показался хвост, она сразу увела девочку в приют.
Директору удалось пристроить куколку Эльзу ещё раз. И снова девочку вернули с объяснением, что не нашли общего языка. В этот раз вернули через месяц, ровно столько девочке понадобилось, чтобы понять, что эти люди не будут её родителями, и показать им хвостик.
Директор уже привычным жестом положила заявление в папку с личным делом воспитанницы Эльзы Шульц.
– Ну, Эльза, почему и эта семья от тебя отказалась? Объясни мне, что ты такое делаешь, из-за чего тебя возвращает уже седьмая семья? – спросила директриса, как только за парой закрылась дверь.
– Фрау Анна, пожалуйста, не отправляйте меня больше в семью.
– Почему, Эльза? Эти люди были с тобой жестоки? Может, они обижали тебя?
Девочка отрицательно помахала головой.
– Маленькие девочки должны найти своих родителей. В стране много добрых людей, которые готовы заботиться о тебе и любить тебя.
– Фрау Анна, я знаю, что у меня где-то есть мама. А эти люди – не мои родители, они никогда меня не поймут. – Эльза тяжело вздохнула.
Больше её фотографию фрау Анна не давала для просмотра желающим взять ребёнка в семью. С тех пор Эльза росла в приютах Германии. Она была дружелюбна со сверстниками, но подруг не имела и в общих играх не участвовала.
Благодаря занятиям в приюте она научилась читать, считать и писать ещё до школы, поэтому училась на отлично по всем предметам, за исключением физкультуры.
Физкультуры она боялась, помня, что при прыжках или беге у неё внезапно выскакивает хвостик.
К десяти годам Эльза была выше своих сверстников и массивней. Она не была толстой, но из-за ограниченной физической нагрузки, необходимой для её возраста, она выглядела рыхлой и неповоротливой.
Всё изменилось, когда после окончания младшей школы она перешла в среднюю, с новыми предметами, учителями и приютом.
Новая учительница физкультуры – фрау Берта, – оценив мучения Эльзы с физическими упражнениями по школьной программе, предложила ей прийти в секцию скалолазания. Эльза за свою коротенькую жизнь научилась не отказываться от предлагаемого, поэтому пришла посмотреть, что это такое.
Увидев стенки, утыканные маленькими цветными уступами, Эльза запаниковала и никак не решалась полезть наверх, но та же учительница физкультуры помогла ей справиться с обвязками и напутствовала словами: