Ганс Гольбейн Младший. «Мёртвый Христос»
Ни писатели, ни философы никогда не создавали, не могут создать, а потому не могут и вести культуру народа по той причине, что они всегда находились рядом (что само по себе важно) с животворными истоками народной жизни. Можно говорить лишь о корпоративном содействии в возрождении заброшенных источников народного бытия (что уже много, почётно и ответственно), коими в жизни народа являются духовные источники.
Литература (исключая СМИ и прочую «словесную накачку»), как и другие сферы творчества, обладает бесспорной мощью. Но мощь эта, которую должно задействовать, призвана не строить, перестраивать или реконструировать. Она может стимулировать и вдохновлять созидательную деятельность в том, что уже есть, что сумело сохранить своё существование. Сохранило благодаря другим – более действенным сущностям, неясным в своей целостности ни одному из живущих поколений, как и необъяснимым привычной логикой. По всей видимости, это «другое» и есть самое существо внутренней жизни народа в неведомых ему извивах эволюции. Но это не значит, что «за неведением» можно списать, как заведомо безнадёжное, само созидание. Саван безнадёжности может быть выткан либо ввиду волюнтаристской разобщённости, либо хаосом в сознании самих «ткачей». Ясно, что «Вавилонское столпотворение» здесь неуместно, как неуместно и «литературное печалование» по надуманно-деревенской жизни.
Для возрождения народной жизни возможно, а потому необходимо найти видимые нити народного бытия, которые идут из самой его сути. Прослеживая их вглубь, реально «размотать» хотя бы часть исторического «клубка», для чего должно быть мобилизовано нечто, давно и естественно приспособленное к налаживанию и кристаллизации народной жизни.
Что же является народной жизнью, и где прячутся её основы?
История убеждает: создание гармоничного общества в масштабе Страны тождественно возрождению всего лучшего, чем народ проявил себя в исторической жизни. Применительно к русскому народу, это великодушие, ёмкость мышления, душевная доброта, щедрость, мужество и упорство в достижении цели. Средства же возрождения, через внутреннее преображение и повсеместную инициативность людей, кроются в недрах единства строя души и дел.
Именно в помощь этому устройству исключительно важно участие литературного, созидательного в своих характеристиках творчества. Последнее никогда не растёт корнями вверх, но, беря силу в почве, расцветает и устремляется по вертикали. Ясно, что в этом росте оно направлено к своему, всегда начинающемуся от корней будущему.
Отдельного разговора заслуживает утвердившийся в неприкаянном бытии горестный плач о якобы утерянном человеком ощущении природы, которой, помимо умирающей деревни, является близкая к ней «жизнь леса» и примыкающие к нему «степные» формы человеческого существования. Не забираясь в дебри опровергнутой жизнью апологетики Руссо, кратко остановлюсь на сути предмета.
Неверно думать, будто для понимания «языка природы» непременно нужно поселиться во времянке в таёжной глуши или, «накрепко слившись» с животным миром, подобно пастуху, жить в стаде. Такого рода «слитная» с тварным миром жизнь не нужна, не является таковой, да и не возможна уже. А если такое и случится, то природа непременно подчинит человека своему дикому существованию, ибо ей нет дела до умозрений. Столь же нереальное, сколь и идеализированное «погружение в природу» может привести лишь к «языку», который будет вещать о внечеловеческом существовании. И потом, зачем? Зверем человек уже не станет (имея в виду пещерно-лесное существование), а человеком может перестать быть (принимая в расчёт не звериную его ипостась, а деградацию духовных, культур- ных и нравственных ориентиров homo sapiens).
«Эдемский период» давно пройден, – и бесславно. Стоит ли тешить себя иллюзиями?! Стремление отождествить себя с природой в бытии есть не только извращённая форма язычества, но и путь, возвращающий сначала сознание, а вслед за ним и жизнь общества к внеисторическому существованию…
Осмелюсь утверждать: где бы мы ни были, мы уже находимся в природе и в этом смысле являемся ею. В испорченной, загаженной и изувеченной, но в той природе, которой мы достойны и которая по этой причине нам понятна. Вольная жизнь и красота дикой флоры и фауны поистине удивительны! И их – в этом не должно быть никаких сомнений – нужно не только беречь и изучать, но и отражать в творчестве. Но не в качестве субъекта (мира). Ибо в этом случае ты неизбежно будешь пересмешничать, изображая псевдоприроду ложными средствами. А раз так, то, отображая мир в таинстве творчества, куда корректней делать это с позиции самого себя, имея в виду позитивно мыслящую самость, оставаясь тем, что ты есть, а не с позиции того, кем бы ты хотел быть, но кем уже не являешься, а скорее, никогда и не был… В противном случае малокровное отображение (возвращаясь к тому, с чего начался разговор) «избяной Руси» даже и под талантливым пером превратится в красочный лубок, годный лишь для ласково-бесполезного рассмотрения его и пустосовестливого воздыхания, что есть заведомо никчёмная ностальгия.
Будущее Страны не способно уместиться в плохонькой избёнке, как не в состоянии уместиться в избяных хоромах и даже в несметных их количествах. Потому что будущее России – не в избе! А потому настаивать на таком «будущем» равносильно смертному для государства приговору. Именно усердие в чуждом для будущего России