Ксения Хиж
Письмо из прошлого
Счастье – просто!
Часть 1. Маша
Глава 1. Ненужная дочь
В квартире дубак. В щели, размером с палец, деревянных оконных рам, неимоверно сквозило. Но Маша, натянув на костлявое тело джинсы и растянутый старый свитер, все-таки села на подоконник.
Стрелка настенных часов громко щелкнула. Пять часов вечера. До прихода родителей около часа – успеет покурить и возможно, перекусить.
Внизу у подъезда сплетницы. Чешут языками, жадно обсуждая ее семью, которую семьей язык не поворачивается назвать. Так, оболочка. Она сама по себе, мать и отец – сами. Они дружат с сорокоградусными парами спирта, с трехзвездочным портвейном, с килькой с вылупленными глазами, утопленной в томатном соусе, словно в крови, с собутыльниками, которые сменяют друг друга как настенные листы календаря. Каждый день новые. А она, дочь, у них одна. Всегда. Но они об этом давно уже забыли.
Чиркнула по коробку. Запах горящей спички. Затянулась. Никотиновый дым плывет вокруг бледного лица. Приходится жмуриться. Глаза карие – вечно круглые, словно застывшие в изумлении от этой жизни, слезятся. А снизу слышны голоса соседок.
– Они венчались. А все одно – живут во грехе.
– Да ты что! – пожилая женщина с короткими волосами, бывшими когда-то явно седыми, но сейчас выкрашенными в красный цвет, наигранно всплеснула руками.
И не надоело им? Десятый, а то и сотый раз, по кругу одно и то же.
Маша грустно усмехнулась, прислонилась лбом к стеклу. От дыхания образуется бесформенное запотевшее пятно. Стирает его, нервно покусывая губы.
– Я и говорю, венчанные! – вскрикнула соседка Маши с третьего этажа. – Венчанные!
Оглохнуть бы, да второй этаж – и видно хорошо, и слышно отлично. Жаль только слушать приходится про себя же и свою семью. Противно.
– А что за грехи то? – малиновые волосы вся подобралась от интереса, сжалась, превратившись и без того худой дамы в сухую маленькую старуху. Одни уши и видать.
– Так они когда-то, раньше, – соседка махнула рукой в сторону, показывая жестом, что давно, далеко и не правда, – хорошо жили. Ну как все – ни больше, ни меньше, а как к зеленому змею пристрастились, так и началось.
– Что началось? Что за змей такой? – спохватилась вторая дама.
– Ты как будто вчера родилась! – обе одновременно цокнули, первая от возмущения, вторая от обиды.
Маша усмехнулась, снова затянулась, закашляла – крепкий красный бонд – отец курил только такие. На улице пасмурно, начинает темнеть. Она уже видит своё отражение в стекле – темные глаза, плотно сжатые губы. Кажется, они на пол лица. «Маша, у тебя красиво очерченный рот» – любила повторять ее учительница английского в школе. С пятого по девятый класс она говорила ей одно и то же.
– Мишка то сварщик на нефтезаводе, хорошо зарабатывает, квартиру вот эту от работы получил, а Аннушка, жена его в десятой медсанчасти всю жизнь врачом проработала, а сейчас медсестрой бегает, разжаловали. Ее говорят, хотели уволить, уж больно выпить она любит, да пожалели, ребенок все-таки у них. И на что оно им, пьянь эта – не пойму!
– А грех-то где?
Обе сплетницы замолчали.
– А это тебе не грех?! – вскрикнула жительница ее дома. – Пить почем зря, а ребенка на произвол судьбы бросить, это тебе не грех? Ей пятнадцать…или семнадцать, не помню точно, скорее пятнадцать.
– Семнадцать…– лениво прошептала Маша.
– А она уже сама по себе, того и гляди принесет им в подоле, а в квартире срам и смрад!
– В подоле! Вот еще! – Маша недовольно скривилась, а сплетница все продолжала:
– Школу прогуливает, до ночи гуляет где-то, ходит как оборванка, вечно холодная и голодная.
Маша порывисто выдохнула:
– Сама ты холодная!
– А в доме проходной двор! Пьянь одна к ним в квартиру идет, мужики всех возрастов! И кем она вырастет? Кто знает, что там у них происходит?
– Да угомонитесь вы. – Маша поморщилась от отвращения, мотнула головой, спрыгнула с подоконника, бросив на прощание окурок в форточку.
В животе привычно заурчало. Интересно, она когда-нибудь была сытой? Вот чего-чего, а этого она не помнит. Кажется, она хотела есть всю свою сознательную жизнь.
Она вышла из своей комнаты, прошла по длинному коридору, мимо дверей в ванную, в зал и заглянула на кухню. На столе гора бутылок из-под водки, обгрызенные корки черного хлеба, остатки кильки, что смотрит на нее из красного кровавого моря черными горошинками, кусок сала с прилипшей к нему волосинкой, заветренная колбаса. Пол в черных разводах от обуви – надо же, уже и разуваться перестали…
Покрутилась над столом – кильку только из-за этих вот выпученных глаз есть ни в жизнь не станет, остальное – доверия и аппетита не вызывало. Открыла кухонные шкафчики – сухари, крупа – в ней она как-то видела рыжих муравьев, пачка чая; холодильник – мышь повесилась и три яйца.
Взяла их, набрала в кастрюлю воду и бросила поочерёдно. Всплыло только одно. Два других рискнула пожарить.
Вкусно. Хоть и пригорели. Жарить вновь пришлось без масла. Но мало. Очень мало. От слова совсем. Лишь раздразнила себя.
Маша облизнула вилку, отодвинула тарелку, вновь облизнула – надо же, уже и зализала до блеска. Вылизала бы еще и тарелку, да в дверь постучали.
– Ключи снова потерял? – спросила она, открывая дверь.
– Да, Машуль, потерял. – Отец поднял голову и криво улыбнулся. – Я снова пьян.
– Я вижу. – Захотелось сбежать из дома. Час, два и на их кухне снова соберутся галдящие гости. Довольные, радостные – алкогольный дурман давно стал для них раем.
Под смех отца – и чего он веселится? – закрыла дверь, помогла ему разуться. Он откинул ботинки в сторону, затоптался по липкому полу, пританцовывая.
– А мать где?
– На работе еще. Ты иди, приляг, а я пойду, погуляю, меня Галя звала.
– Куда это? – отец попытался хмуриться, выполняя отцовские обязанности, но у него ничего не вышло. Он пошатнулся и начал медленно оседать, пытаясь приземлиться на низкий табурет, стоявший здесь же у двери в коридоре.
– Не переживай, я скоро. – Маша схватила с вешалки ветровку, быстро обулась и выбежала в темный подъезд.
У подъезда уже не было двух престарелых сплетниц, видимо её окурок попал в намеченную цель. Вместо них на лавочке восседала местная компания – четыре ее одногрупницы по училищу во главе с грудастой Надькой, которой на вид было все двадцать, и три парня на год старше.
– Привет. – Она поздоровалась с ними, бросив на них кроткий взгляд, ускорила шаг, направляясь к автобусной остановке. Девчонки проигнорировали ее приветствие, лишь шумно рассмеялись в ответ. Как любила выражаться все та же Надька – Машка Котовас была не породистой, а значит, на их общении заведомо поставлен крест. Оно и понятно, она же не меняла каждый день наряды, не бегала на местные дискотеки по выходным, не красила вызывающе красной помадой губы и не ходила с длинными распущенными волосами на тонких шпильках, а всего лишь с тоненьким хвостом и в старых растоптанных кроссовках. Так понятно, что даже обижаться не получалось.
Под ногами влажный асфальт. За спиной смех. Шумная компания все еще обсуждает ее. Маша сморщилась – неприятно, в душе жалея, что не похожа на них – красивых, хорошо и модно одетых, популярных в школе и техникуме, из приличных семей. Из семей, в которых никто не пропивает свою зарплату за несколько дней, а потом водит в дом местных алкашей, чтобы совместно сообразить хоть на какую-нибудь закуску. А о том, что их ребенок иногда по несколько дней почти ничего не ест – родители в пьяном угаре могли и не вспомнить.
А ведь соседка права. Маша села на лавочку на автобусной остановке. Нет, ехать она никуда не собиралась, а вот посидеть, понаблюдать за происходящим через дорогу, потом набравшись наглости, стрельнуть сигарету у прохожего – это можно. Такие посиделки случались здесь у нее все чаще, а причиной был ОН.
Маша снова тяжело вздохнула, возвращаясь мысленно домой. Соседка права, раньше все было иначе. Когда-то в их доме было светло и уютно, пахло вкусной едой с кухни, на которой мама кружилась как пчелка, готовя им с отцом и обед и ужин. В квартире царило счастье и радость, а не хаус и смрад от дешевого табака и алкоголя. Было счастье, был смех. Маша часто вспоминала, как они гуляли по Космическому проспекту, теплыми летними вечерами. Она держала с одной стороны за руку мать, с другой – отца. Вот что такое счастье. В мелочах, соединив которые получаешь радость. Счастье – просто. А сейчас она сидит здесь, на пыльной лавочке у дороги. Одна. И ее руки дрожат от холода, а пальцы больше не греют родительские ладони.
Маша мотнула головой, прогоняя воспоминания. Через дорогу у шиномонтажки остановились две машины – черная девятка, и темно-синяя иномарка, его – Максима. Парень вышел из машины, оставив дверь открытой, и до нее донеслись звуки музыки – Би-2 Полковник.
Она обожала эту песню. Одно из немногих чему ее научил отец, это любви к русскому року. Не зря ведь ее комната увешана постерами рок-групп и завалена кассетами с музыкой. Правда, в последнее время старенький магнитофон стал совсем никудышный: музыку воспроизводил через раз, то проигрывая, заикаясь, то разрывая пленку.
Тем временем Максим снова сел в машину и его тойота, громко зарычав, рванула с места. Маша проводила его горящим взглядом, шмыгнула носом. Сердце снова учащенно билось. Впрочем, как и всякий раз, когда парень оказывался в поле её зрения.
Слева от дороги раздался смех. Несколько девчонок что-то покупали в киоске. Маша подошла к цветной витрине – шоколадки, чипсы, сок – хотелось всего и сразу. Покрутившись у витрины и проверив еще раз пустые карманы, она обернулась на визг тормозов – машина Максима остановилась у остановки. Сердце ушло в пятки и оттуда завибрировало дрожью по телу. Она уставилась на него во все глаза. Смотрела и не могла ни моргнуть, ни отвести взгляд, ни пошевелиться. Господи, словно парализовало! А он обаятельно улыбался, общаясь с кем-то сидящим на заднем сиденье.
Маша выдохнула, провела рукой по своим светлым, самостоятельно осветленным волосам, поправила толстовку темно-серую, бывшую когда-то белой и, выдохнув, направилась к его автомобилю.
Наглость – второе счастье, – говорила ее подруга Галина, а потому Маша, уверовав в ее слова, почти поборола дрожь. Ну и пусть, что ноги дрожат, а ладони становятся влажными, зато она вновь услышит его голос и почувствует устремленный на нее взгляд: цепкий, изучающий и такой бездонный, как ночной океан.
– Привет! – она наклонилась, положив руку на машину. Старалась выглядеть расслаблено и уверенно, и вроде получалось.
Макс повернул голову, молча окинул её взглядом.
– Привет. – Голос как всегда негромкий, с присущей только ему легкой хрипотцой. – Чего хотела?
– А кто это? – раздался голос с заднего сиденья.
– Маша. – Отозвался Максим уверенно, повернулся к ней. – Так ведь?
– Да, – она улыбнулась, поежилась от порыва ветра.
– Одноклассница моего брата. – Добавил он и скользнул по ней оценивающим взглядом.
В его синих глазах не вспыхивают искры интереса, влечения или симпатии, но в них и не отражается жалость или брезгливость. И нет безразличия. Он смотрит пристально и глубоко, словно заглядывает в самую душу.
– М-м, восьмиклассница-а, – пропел все тот же мужской голос парня с заднего сиденья.
– Почти. – Усмехнулся Максим, продолжая сверлить ее взглядом. – Второй курс местной шараги, учатся там после девятого класса.
И только когда она кивнула, закусывая губы, отвернулся. Защелкал пальцами по кнопкам на магнитоле.
– Садись в машину, раз подошла, чего стоишь?
Маша переступила с ноги на ногу. Вообще-то она всего лишь хотела спросить сигарету, но от приглашения отказаться не смогла, а потому открыла дверь и села. В машине уже под общее одобрение играла та самая песня про восьмиклассницу группы Кино.
– Есть сигареты?
Он удивленно усмехнулся, чуть помедлил.
– Ну?
– Держи. – Он протянул ей открытую пачку, и Маша взяла одну, подкурила, обернулась назад на поющего молодого человека.
– Илья. – Представился тот. – И не страшно тебе, Маша, такой маленькой девочке, садиться в машину к взрослым мужчинам? – Илья засмеялся, пританцовывая руками в такт музыке.
Маша окинула его взглядом – русые, немного выгоревшие на солнце волосы, светлые глаза и темные густые брови. На вид чуть больше двадцати и, скорее всего, так и есть, ведь Максиму, она знала точно – двадцать два.
– Нет, – Маша подкурила, выпустила дым к потолку. – Не страшно.
– Ладно тебе, не пугай девчонку. – Максим улыбнулся. Она смущенно отвернулась, а он подумал – каждый раз, да практически все лето, видит ее в этой одежде – бесформенной толстовке, синих джинсах с обвисшими коленками и черных кроссовках. – Много куришь ты, Маша. Худющая вон какая!
Встречная машина осветила фарами ее лицо – бледное, с острыми скулами и большими карими глазами, казавшимися в этих сгущающихся сумерках – черными.
– Худая я не от курения, – она повела плечом, – а от недоедания.
Ляпнула, не подумав, и тут же вспыхнула как спичка, покраснев до самых ушей.
– Серьезно? – он нахмурился, а она, смутившись, наигранно фыркнула от смеха.
– Нет. – Она мотнула головой, стараясь быть убедительной. – Неудачно пошутила.
Музыка стихла и в тишине они несколько секунд изучали друг друга. По его суровому взгляду синих глаз невозможно было понять, о чем он думает. Зато она смотрела и словно тонула в тумане. Красивый. Темноволосый. Короткий ежик волос торчит небрежно и хочется прикоснуться к нему подушечками пальцев. Губы, чуть полноватые плотно сжаты. Черная футболка липнет к сильным рукам и рельефному торсу, как вторая кожа. Спортсмен. Отличник. А она…
– Макс, так мы едем или нет? Как говорится, водка стынет, девки ждут!
Маша вздрогнула, торопливо отвела взгляд. Кажется, он усмехнулся.
– Я не пью. – Хмыкнув, сказал зачем-то Максим, обращаясь к ней. Она почувствовала себя неловко. Дверь с ее стороны открылась, и она выдохнула.
– Я смотрю, мое место занято? – Денис, его лучший друг и владелец черной девятки потянул Машу за рукав. – На выход, ребенок!
– Можно еще? – она кивнула на сигареты, выходя из машины.
– Бери, не жалко, – он пожал плечами, протянул ей пачку и, как показалось Маше, намеренно коснулся ее руки. Тонкой и холодной. Всего лишь доля секунды, но этого хватило, чтобы тело охватило пожарищем.
От его прикосновения она вздрогнула, на бледных щеках заиграл румянец.
– Бери, чего замерла?
– Спасибо.
Маша взяла несколько штук и послушно отошла от машины, мягко отодвинутая Денисом.
– Пока, Маша! – крикнул Илья с заднего сиденья, Денис усмехнулся, а Максим, смерив ее взглядом, завел автомобиль.
Она затянулась, вздрагивая от порыва ветра. Машина резво тронулась с места. Маша выдохнула дым.
– Девчонка, влюблена в тебя что ли? – спросил Илья.
Максим усмехнулся, бросая взгляд в зеркало заднего вида:
– Маленькая еще, чтобы любить.
Глава 2. Я не маленькая!
Она проводила взглядом уезжающую машину. Выбросила окурок на землю, поежилась от холода. Почувствовала, как по шее побежали мурашки от пронизывающего ветра, как свело пустой желудок от голода. Мысленно перенеслась домой – на кухне как всегда полно пьяных гостей – пьют водку, громко смеются, ругаются матом. Их смех тонет во всеобщем гоготе, силуэты еле различимы от терпкого табачного амбре, что густой пеленой обволакивает лица. Она переступит порог, посмотрит на чужие незнакомые пьяные лица, обязательно пробежит взглядом по столу, на котором из еды только остатки консервы, шмыгнет обиженно носом. Мать и отец даже не взглянут на нее. В пьяном дурмане они перестают быть родителями. Тогда она привычно пошарит у отца в кармане куртки – удача, если найдется хоть немного денег; стащит у него очередную сигарету, крепкую до тошноты, все же выкурит ее и отправится спать, закрыв дверь спальни на собственноручно прикрученный шпингалет.