На пятый день удалось изучить спутник планеты – небольшую луну радиусом 1,2 тысячи километров, без атмосферы, с большим содержанием кремния и титана в грунте. Судя по всему – с сильной сейсмической активностью, но это ещё предстояло выяснить подробнее. О возможном наличии у планеты как минимум одного спутника говорили ещё земные исследователи, и его тоже надо изучить.
У планеты обнаружился ещё один спутник – совсем маленький, неправильной формы, состоящий преимущественно из железа. Приблизительные размеры «Аврора» оценила в 20×30 километров – вроде бы и просто камень, летающий по орбите, но в изучении космоса не бывает «просто камней».
Новые данные о самой планете подтверждали то, что обнаружил в первый день Крамаренко. В телескоп можно было уже подробно разглядеть диск – там действительно оказались тёмные пятна, похожие на моря и океаны, но по-прежнему невозможно было понять, что это на самом деле. Крамаренко сделал первые зарисовки – прототип будущей карты.
Огромное тёмное пятно расплывалось по всему северному полушарию и захватывало почти треть поверхности планеты, ближе к экватору вытягиваясь в длинную дугу и переходя в другое пятно, чуть поменьше. Крамаренко зарисовал три таких «океана» и шесть «континентов», самый крупный из которых, размером примерно с одну пятую часть планеты, омывался северным океаном в районе экватора и напоминал очертаниями шляпу. Его так и прозвали – «Шляпа». Уже сейчас Лазарев понял, что это, скорее всего, самое подходящее для поисков жизни место. Если здесь что-то и живёт – его следует искать в первую очередь на «Шляпе».
Второй по величине «континент» располагался уже на южном полюсе и имел вытянутую форму – его окрестили «Носом».
Всё это было условными набросками – континенты могли оказаться не континентами, океаны могли оказаться не океанами. Всё это выяснится позже, ещё дней через пять, когда поверхность можно будет рассмотреть подробнее. Тогда можно будет и придумать красивые названия для океанов и континентов.
Атмосфера планеты оказалась беспокойной: постоянные бури и вихри, крутящиеся в небе с огромной скоростью, сильно затрудняли изучение поверхности. Погода здесь явно недружелюбна.
Но самые большие опасения вызывала радиация. Особенно сильное излучение наблюдалось на восточной окраине «Шляпы», и Лазарев не мог понять, с чем это связано. Может быть, со вспышками на Проксиме Центавра – красный карлик, вспыхивая, излучал значительное количество всякой дряни[5], – но тогда почему радиоактивный фон на планете такой неровный? В других областях он намного ниже, на «Носе» не появлялся и вовсе, и это показалось странным.
Что-то живое нужно искать на юго-востоке «Шляпы», думал Лазарев. Оптимальная область – и с точки зрения возможного климата, и из-за низкой радиации, и из-за близости к морю, да и ветер здесь, кажется, не такой сильный. Может быть, там какие-нибудь высокие горы?
– Командир, я могу идти?
Лазарев оторвал взгляд от планшета и заметил Крамаренко, стоящего у входа в отсек управления.
– Прости, – сказал командир, протирая очки. – Я зачитался твоим отчётом.
– Уже минут десять читаешь, а про меня как будто забыл.
– Извини. Сам понимаешь, работы тут много. Это очень хороший отчёт, спасибо. Можешь идти.
Крамаренко повернулся к выходу, но потом вдруг остановился, замешкался и сказал:
– Командир…
– Да? – Лазарев снова погрузился в чтение отчёта, не отрывая глаз.
– Может, к нам в кают-компанию зайдёшь? Мы там все сидим, были бы рады увидеть.
– Да, да, – рассеянно пробормотал Лазарев. – Надо дочитать отчёт, свериться с «Авророй», ещё раз проверить курс. Зайду, конечно.
– Заходи, да.
Лазарев молча кивнул и продолжил чтение. Он не заметил, как Крамаренко вышел из отсека.
– Командир, – раздался вдруг голос «Авроры». – Я бы советовала вам всё же сходить в кают-компанию.
– Зачем? – Лазарев оторвался от планшета и непонимающе осмотрелся вокруг.
– Вы проводите с командой очень мало времени. А командный дух – это очень важно.
– Важно, кто ж спорит… Доделаю работу и зайду, куда ж они денутся.
– Командир, я советую вам всё же заглянуть к ним.
Лазарев нахмурился.
– «Аврора», у нас тут не клуб по интересам, не мальчишник, не дружеские посиделки. Мы учёные, исследователи, космонавты, у каждого из нас своя работа.
– Они не видят вас сутками, командир. Это может привести к утрате доверия и конфликтам. Поверьте мне как психологу.
– Ладно, ладно. – Лазарев отложил планшет и встал с кресла.
В кают-компании сидели все трое: Крамаренко, Нойгард и Гинзберг. На столе в этот раз было почему-то больше еды, чем обычно, даже откуда-то появился небольшой кремовый торт. Все трое весело шутили и переговаривались, но замолчали, когда в отсек вошёл Лазарев.
Гинзберг, почему-то сидевший за столом в дурацком разноцветном колпаке, при виде командира приветливо, но холодно улыбнулся.
– Что за веселье у вас тут? – спросил Лазарев. – Гинзберг, что за колпак у тебя?
Гинзберг перестал улыбаться.
– У меня сегодня день рождения.
– Вот как… – растерянно сказал Лазарев.
– Ему сегодня 127 лет, – сказал Нойгард.
– Все поздравили меня с утра, кроме тебя, – сказал Гинзберг.
– Прости. С днём рождения тебя.
– Спасибо, спасибо.
Повисло неловкое молчание.
Лазарев растерянно оглядел команду, придвинул стул к столу, сел рядом.
– Я поздравляю тебя, желаю тебе долгих лет жизни, здоровья… – замялся он. – Вот этого всего.
Молчание стало ещё более неловким.
– Серьёзно, что ж ты так, – сказал Нойгард. – До того как мы уснули в этих капсулах, ты был как-то добрее. Может, стазис что-то подпортил? Я, конечно, понимаю, важные дела и всё такое, но ты больше общаешься с роботом, чем с нами. Сутками не видим. Раньше такого не было. Раньше всегда мог подбодрить, пошутить, а сейчас…
– У меня важная работа, – возразил Лазарев. – Работа на первом месте.
– А у нас не важная? – сказал Гинзберг. – Чёрт с ним, с днём рождения, но это уже не первый раз, когда ты относишься к нам как…
– Как к деревянным болванчикам, – продолжил за него Нойгард. – Как будто нас не существует. С тобой говоришь – будто в пустоту смотришь. Слушай, мы тут сейчас все на взводе, если ты не заметил. Зачем от нас прятаться? Что-то случилось? Если честно, это как-то, ну… Напряжно.
Лазарев замолчал.
– Я не прячусь… – Он пожал плечами. – Ладно. Извините. Может быть, я неправ. Может, и сам не замечаю этого.
– Ладно, проехали. Мы тут без тебя, между прочим, обсуждали гравитацию и теорию относительности. – Крамаренко отрезал кусок торта и обратился к Гинзбергу: – Ты в курсе, например, что мы сейчас совершенно не знаем, сколько тебе может быть лет на самом деле?
– Отличные новости, – сказал Гинзберг. – Сколько же мне лет? Десять тысяч?
– Ну, это вряд ли, конечно. Правда в том, что мы не знаем, сколько времени сейчас прошло на Земле. Мы знаем, сколько лет, дней, часов с начала полёта прошло относительно нашего корабля, но время и пространство искривляются даже на сравнительно небольших скоростях – вспомни эксперимент с «Викингами» в семидесятых годах двадцатого века, – а что уж говорить о нас? Мы отсчитываем время с помощью атомных часов на борту, но это наше время. На Земле оно может быть другим.
– А сейчас попробуем узнать, – сказал Лазарев. – «Аврора», какой сейчас год и день на Земле?
«Аврора» ответила не сразу:
– Я не могу вам этого сказать. Слишком много неизвестных факторов.
Гинзберг присвистнул.
– Даже робот не знает, – сказал он.
– Мы оторваны не только от привычного пространства, но и от привычного времени, – сказал Крамаренко. – Вряд ли, конечно, на Земле сейчас наступило четвёртое тысячелетие, но, скажем так, есть такая вероятность, отличная от нуля. Впрочем, вы все проходили в школе физику и должны это понимать. А может, и наоборот. Может, мы вообще вернёмся в прошлое.
Нойгард взглянул на наручные часы.
– Как бы то ни было, – сказал он, – на моих часах полдень, и мне пора проверить состояние двигателей. Я пошёл в двигательный отсек, вернусь минут через десять. Странно говорить о времени в таком контексте, но что уж поделать… Не доедайте торт без меня.
Он встал и направился к выходу.
– Мы очень многого не знаем, – задумчиво проговорил Гинзберг. – Удивительно, насколько мы ещё глупы.
– Мы даже не знаем, что такое гравитация, – продолжил Крамаренко. – То есть серьёзно: мы не знаем, как она работает. Она двигает звёзды и галактики, атомы и нейтроны, она искривляет время и пространство, она разгоняет частицы в наших стазисных установках, замедляя время. Это сила, которая делает вообще всё. – Он обвёл руками вокруг. – Но мы не знаем, что это. Мы не знаем её природы. Сто лет назад верующим нужен был Бог, чтобы объяснить необъяснимое. Для физиков этот Бог – гравитация. Когда мы поймём, что это такое, мы сами станем богами.
– Но мы умеем совершать гравитационные манёвры, – сказал Лазарев. – В конце концов, у нас на корабле есть гравитационная установка, чтобы мы тут не плавали, как рыбки в аквариуме, и чтобы наши мышцы не превратились в студень.
– Да, мы пользуемся гравитацией, – кивнул Крамаренко. – Мы более-менее знаем, как это работает, но не знаем, почему это так работает. Пещерные люди использовали огонь, ещё не зная о его сущности. Они не знали, что это низкотемпературная плазма, у них и слов-то таких не было. Для них это было: «О-о-о, великие духи послали нам горящую ветку, мы можем принести её в пещеру и зажечь от неё костёр». Мы сейчас – те же самые пещерные люди.
– Нас забросили на этой железной болванке за четыре световых года от Земли, и чёрт знает, что теперь тут будет, – мрачно проговорил Гинзберг.
«Гинзберг, – подумал командир, – что с тобой не так, ты же всегда любил космос больше Земли, это же твоя родная стихия».
– Кажется, кому-то снова надо поговорить с «Авророй». – Лазарев попытался пошутить и только потом понял, что вышло не очень.
– Сам и разговаривай, – сказал Гинзберг. – Ты с ней вон нашёл общий язык.
Лазарев хотел было извиниться, но совершенно не знал, как это высказать. Его охватило раздражение.
– Да ну вас, – сказал он после недолгого молчания. – Нытики.
Он повернулся и ушёл. За его спиной молчали.
Вернувшись в отсек управления, Лазарев уселся в кресло и хмуро уставился на экран навигации.
Он действительно не понимал, почему вдруг стал относиться к членам экипажа так, будто их не существовало, будто это статисты или безвольные куклы. После выхода из стазиса у него появилось странное ощущение, которое он никак не мог описать. Только сейчас он понял, что сидит сутками в отсеке управления не для того, чтобы держать всё под контролем. С этим прекрасно справлялась «Аврора».
Ему не хотелось видеть их и общаться с ними. Нойгард оказался прав.
До стазиса всё было иначе.
– «Аврора», как ты думаешь, я неправ? – спросил он наконец.
– Я полагаю, что вы неверно выстраиваете процесс общения с командой, – ответила «Аврора». – Помимо этого, они несколько озадачены такой резкой сменой вашего состояния. Нойгард сказал, что это напрягает. Он прав. Это может сильно деморализовать их. И вас тоже. В условиях столь далёкого путешествия это может стать серьёзной помехой для выполнения миссии. Вам следовало бы уделять команде побольше времени и быть к ней добрее.
– Ты права.
– Разумеется. Я всегда права.
«Конечно, ты всегда права, – подумал Лазарев. – Это я здесь дурак и совсем сдаю позиции».
– Командир! – послышался вдруг за спиной голос Крамаренко.
Лазарев обернулся. Лицо Крамаренко выглядело обеспокоенным.
– Нойгард не у тебя? – Он оглядел отсек, и его глаза стали ещё более беспокойными.
– Нет… – удивлённо ответил Лазарев. – А в чём проблема?
– Его нет в двигательном отсеке, нет в кают-компании… в спальне тоже нет.
– Тогда где он? – Лазарев нахмурился.
– Не знаю. Может, спросим у «Авроры»? Она же отслеживает нас по датчикам…
– Чертовщина какая-то. «Аврора», отследи пожалуйста, в каком отсеке сейчас находится Рутгер Нойгард.
«Аврора» ответила не сразу.
– Биометрический датчик Рутгера Нойгарда не зафиксирован на корабле, – сказала она, помолчав несколько секунд.
– Что?
– Я не знаю, где находится Рутгер Нойгард. Система слежения показывает, что его нет.
Глаза Лазарева округлились. Он вскочил с кресла и побежал к выходу в коридор, бессвязно ругаясь.
В коридоре Нойгарда не было – ни справа, ни слева. Лазарев направился в сторону двигательного отсека, Крамаренко кинулся следом.
Этого не могло быть, потому что этого не могло быть.
Чертовщина какая-то, что за чертовщина, думал он, пробегая мимо кают-компании, мимо столовой и дальше по коридору к генераторному отсеку – там его тоже не было. Нойгарда не было в отсеке систем жизнеобеспечения, в биологической лаборатории, в комнате наблюдений – пусто, пусто, везде пусто.
Он включил громкую радиосвязь, на весь корабль попросил Нойгарда явиться в отсек управления. Без ответа.
Лазарев пробегал отсек за отсеком, комнату за комнатой – везде пусто.
– Да что за! – вскрикнул он посреди двигательного отсека. – «Аврора», что происходит? Где Нойгард?
– Я не могу ответить на этот вопрос, командир. Датчик слежения не показывает его.
Что за проклятый день, подумал Лазарев, что за абсурд здесь происходит, как это вообще может быть.
Втроём – к поискам присоединился встревоженный Гинзберг – они вернулись к отсеку управления, снова заглядывая по пути в каждую кабину. Пусто, везде пусто.
– Может быть, он в кабине стазиса? – предположил запыхавшийся Крамаренко.
– Я был там только что, пусто, – ответил Гинзберг. – Его нет нигде.
Лазарев с силой вдохнул воздух и выпустил его через сжатые губы.
Где, где, где, где он может оказаться, как это вообще могло получиться.
– Командир, – послышался из динамиков голос «Авроры». – Рутгер Нойгард в двигательном отсеке.
Все трое помчались обратно в конец коридора, снова мимо кают-компании, снова мимо столовой, мимо генераторного отсека.
Нойгард стоял возле пульта управления двигателем с открытой крышкой и изучал микросхемы, сверяя их со своим планшетом. При виде Лазарева, Гинзберга и Крамаренко он повернул голову в их сторону и посмотрел на них непонимающими синими глазами.
– Всё в порядке? – спросил он.
– Нойгард, сукин сын. – Лазарев только сейчас понял, что еле говорил от усталости. – Где ты был?
– Здесь, – ещё больше удивился Нойгард. – Надо было проверить резервный пульт управления двигателями. Тут всё в порядке, беспокоиться не о чем. Что случилось?
– И ты не слышал меня по радио?
– По радио?
Лазарев закрыл глаза.
Сделал вдох.
С силой выдохнул.
Молча развернулся и быстрым шагом направился к отсеку управления.
Дойдя до своего места, он без сил рухнул в кресло и откинулся на спинку. Несколько минут он сидел, молчал и пытался отдышаться. Снова посмотрел на экран навигации. Ничего нового.
– «Аврора», – заговорил он наконец. – Что произошло?
– Вероятно, произошла ошибка, – сказала «Аврора».
– Ошибка? Вероятно? У меня на корабле пропал человек.
– Не пропал.
– Ты не видела его датчик. Его не было ни в одном отсеке.
– Он был возле резервного пульта управления двигателем.
– Но ты его не видела! – Лазарев сорвался на крик.
– Вам следует успокоиться.
– Я не успокоюсь, пока не пойму, что это было.
– Вероятно, произошла ошибка.
Лазарев ударил кулаком по столу перед пультом.
– Какая ещё к чёрту ошибка! «Аврора», я повторяю, у меня на корабле на несколько минут исчез человек. Это серьёзный сбой. Это проблема.
– Возможно, плохо сработала система распознавания датчиков, либо же датчик барахлит у Рутгера Нойгарда. Я запущу диагностику систем.
– Запусти. Но я верю своим глазам. Его не было нигде. Вообще нигде.
– Может быть, он где-то был, но вы его не заметили.
– Я ещё раз говорю: мы пробежали весь корабль, его нигде не было, а потом он появился в двигательном отсеке, как из воздуха, – сказал Лазарев.