– Как же? Ведь там родители, все родное.
– Мне там все до сих пор напоминает про брата. Психотравма так и остается. Да, и родители, если честно, – она замешкалась, – в общем, в меня никто не верил. И сейчас не верит. Я со скандалом уехала сюда. Они думают, что я все время должна делать так, как они решат. А что они за меня уже могут сделать?
– Ну, тогда, Вам нужно просто срочно нести свои документы. Ведь Вам же сказали, где находится офис Платяновой. Не понимаю, почему, после всего проделанного, этот простой шаг Вам никак не дается?
– Мне еще нужно фото цветные напечатать. Портфолио.
– Это уже было слышно, – мягко прервал ее я, – это разве проблема?
– Завтра пойду, – вздохнув, ответила Ильдия.
Следующее утро началось с одиночных выстрелов звонками телефона. Спросонья я не стал отвечать.
Затем все затихло. И следующий звонок раздался часа через два:
– Я все нашла и отнесла. Личная помощница, оказалось, что родом с Украины, сказала, что лично передаст по ее приезду. Платянова сейчас в Америке. Я очень, ну очень много всего напечатала – она все поймет.
– Уверен!
Однако, даже после того, как все было сделано, Ильдия не стала спокойней, точнее ее беспокойная суть приняла другие формы выражения.
Ее стали одолевать сомнения. Стали появляться нотки в ее словах: что может все напрасно? Что может и нормально, прошлась и прошлась по подиуму.
Я не совсем поначалу ее понимал. До тех пор, пока она не стала упоминать о «монетизации».
То, что у нее огромный круг знакомств, это, не то, чтобы удивляло, просто в контексте ее основной цели, данный фактор не имел результирующего влияния.
Однако, теперь, она стала вспоминать об этом в том числе потому еще, что она, как никак – юрист, во многом разбирается и имеет массу знакомств. Это ведь – должно приносить прибыль?
– Так ведь?
– Ильдия, несомненно! Но Вам нужно несколько определиться в желаниях. Либо в Париже бить в свою точку, либо в России устраивать массированную атаку в бизнесе.
– Ну да, ну да, – с затихающими нотками в голосе подтвердила она и добавила. уже почти шепотом и неизвестно к кому обращаясь, – ведь прошла по подиуму в Париже. Мало у кого в жизни такое бывает…
Я посмотрел на нее внимательнее, но она совсем не обращала уже на меня внимания, погрузившись в собственные мысли.
Не прошло еще и недели, пока она как-то вечером не заявилась в Сан Серж и сообщила, что находиться в Париже более не может, т.к. истекает срок ее визы. Точнее, времени пребывания: истекли три месяца в полугодии, положенные по статусу.
– Я человек законопослушный и не могу идти на противоправные действия.
– Ильдия, но ведь Вы можете пойти и продлить свой статус пребывания в виду того, что по профессиональным причинам Вам нужно остаться на грядущую Неделю Высокой моды.
Она видимо занервничала:
– Я уже узнавала, там все сложно.
– Ильдия, может быть, Вы также ищете того, кто мог бы Вам с легкостью все это устроить? Хорошо, что с прочими вопросами Вам помогли, но ведь так не может продолжаться всегда.
– Я все делала! – она перешла на высокий тон.
Огромного роста Дилан – с головой и характером Деда Мороза, старожил Сан Серж и, по совместительству, негласный хранитель традиций, только развел руками. Несмотря на его внушительные габариты, от которых, как правило, ожидают решительной поступи, нрав он имел абсолютно не в меру спокойный. Говорят, что в 70-е года он приехал в Париж за джинсами с Балкан, чтобы с выгодой продавать редкий товар у себя на родине. Однако, так и остался, занявшись философскими идеями и поступив в университет. Работа мысли, очевидно, наложила свой отпечаток на манерах. С тех пор, он, видимо, и стал отращивать бороду, которая стала пушистой и белоснежной как на картинках у хозяина Нового Года Героя Праздника, и стал похож на него, даже не только издалека.
Однако, мудрости ему было не занимать, и он ей делился иногда, когда просили.
В данном случае, было понятно, что настаивать и читать лекции на тему работы над собой совсем не стоит – все возможное было сделано.
– Я поеду в Питер и потом вернусь.
– Но когда? Не ранее, чем три месяца. За это время Вы могли бы уже сделать здесь многое. Или надо было сразу по Вашему приезду нести документы. Но они были у Вас отчего-то не готовы. Хотя я Вам говорил об этом еще до отъезда, что в Париже нет смысла долго находиться. Надо отдать документы на рассмотрение в агентства и ждать. Франция нетороплива, особенно в рождественский период. Они бы Вам ответили, и Вы бы уже целенаправленно ехали. Вы с таким трудом только на этой неделе все отнесли.
– Я все знаю! – с надрывом прогремела она.
Дальше строить разговор не имело никакого смысла.
– Ильдия, раз уезжаете, пошли завтра на базар местный, возьмем устриц свежих.
– Пойдемте, – обхватив руками голову, промолвила Ильдия.
***
Поход на рынок стал очередным дефиле в Париже.
Ильдия была на две головы выше всех присутствующих там невысоких арабов, кои составляли большинство торговцев. Потерять в толпе ее было просто невозможно – «бела лебедь» плыла меж рядов с апельсинами, яблоками, всевозможными ягодами, фруктами и овощами.
Она, скорее, походила на белый пароход, плывущий посреди бурлящей реки абсолютно уверенно и невозмутимо. Проходя, она оказывала, по всей видимости, неизученное ранее психологическое воздействие на присутствующих. Ей попросту не давали проходу: продавцы хватали ее за руки, тянули к себе, перекидываясь через прилавки, кричали что-то на арабском вслед.
Она мягко высвобождалась:
– Пойдемте отсюда.
– Ильдия, подождите, нам нужны устрицы.
– Только, можно их добыть быстрее, а то я уже не могу дольше здесь находиться, – и, словно, в подтверждение ее слов, продавец фруктов потянулся ей вслед с яблоком в руке.
Наконец, мы дошли до рыбного прилавка. Знакомый продавец сделал, как обычно скидки и, вдруг подошла Ильдия. Я никогда не видел подобного преображения в глазах мужчины при виде женщины, если только не в каком-то любовном романе, которые с действительностью имеют мало схожего. Однако, здесь, пришлось усомниться в этом.
Он схватил меня за руку:
– Твоя подруга? – спросил он полушепотом.
– Нет, говорю, знакомая. Она модель. По – французски не говорит.
– Ильдия, познакомьтесь, мой хороший товарищ.
Она протянула ему руку, которую он тут же жадно поцеловал.
– Она уезжает завтра в Санкт-Петербург.
– А когда приедет?
– Месяца через три.
– Переведи ей. Когда будет, мы с ней можем пойти в ресторан поужинать.
Я перевел. Ильдия заулыбалась, по-французски она не говорила, поэтому ответила по-английски, чего тот, в свою очередь, не понял.
– Она сказала «может быть».
Он довольно рассмеялся.
Увидев, что она смотрит на разложенные аппетитные куски настоящего дикого лосося, он принялся собирать их. Упаковав, преподнес ей, а увидев, что я полез в карман, только замахал руками.
– Ильдия, дайте ему свои портфолио.
Она достала пачку фотографий.
– Дайте ему все. Вы же много еще напечатали.
Получив, он пролистал фото, затем потряс пачкой над головой, радостно вскликнул и побежал за прилавок.
– Ильдия, это успех! Вы можете бесплатно теперь на базар ходить.
– Ой, это такое испытание для меня. – вздыхая, отвечала она на ходу.
– Понимаю. Они все хотят Вашего комиссарского тепла!
– Знаю!
Ей, и вправду очень бы подошла кожаная тужурка. Я как-то во время винопития сказал ей об этом, рассчитывая, что хмельной туман позволит сгладить возможные неровности восприятия. Однако, того не потребовалось, она рассмеялась и сказала, что хотела бы попробовать себя в таком образе.
Вечером мы пили вино, ели мидии, устрицы и сыр. Ильдия сказала, что сегодня нельзя о чем-то еще думать и необходимо дать себе моральный перерыв, не ограничивая себя. Она ела устрицы, запивала вином и вслух строила планы, активно мечтая и пытаясь руками показать в каких масштабах и формах все это будет реализовано.
Когда после третьей купленной бутылки вина она уже чуть не отрывалась от земли, ей пришла идея купить билет на самолет:
– Нам весь день было не до него.
– Ильдия, ничего не делайте в пьяном виде.
– Я трезва, – махнула головой она и, стала водить пальцем по телефону.
Следующий день был сущим кошмаром для меня. Ее звонки не прекращались.
– Что делать? Я никуда не хочу ехать? Я все решила и надо оставаться!
Возгласы сопровождались потоком слез.
– Я Вас предупреждал ничего не делать пьяной, а Вы, в очередной раз меня не послушались.
– Да да… – ревела она.
Так продолжалось до вечера.
– Ильдия, Вы утомлены и истощены. Так нельзя. Отправляйтесь спать, а утром приходите в Сан Серж.
Надежда на лекарственный эффект ночи исчезла вместе с ее первым ранним звонком. По голосу чувствовалось, что она не сомкнула глаз.
– Я вся горю!
– Приходите!
Такой я еще ее не видел: красная, разомлевшая, с бегающим взглядом, словно ищущая, хоть что-то спасительное для себя, она металась в Храме от места к месту. Увидев меня, бросилась навстречу из другого конца. Это было слишком неожиданно, а при приближении ее горящих глаз я просто испугался, вытянув вперед руки:
– Спокойно, присядьте вон там на стул. Я подойду позже.
Вокруг только разводили руками, кивая на нее.
За чаем все женщины только и успокаивали ее.
– Что я наделала? Зачем ехать? Что теперь будет?
Алла, очень мудрая и воспитанная женщина, художник мягко, взяв ее за плечи сказала:
– Если уже взяли билет, то надо ехать. Значит, так уже нужно.
Дилан только лишь вздыхал:
– Как она собралась, здесь на Западе жить? Никаких изменений: что я ее видел видел два месяца назад, что месяц, что сейчас.
Ильдия сидела за столом абсолютно красная, – от ее белизны не осталось и следа. Наверное, это состояние называют аффектом.
– Ильдия, поезжайте в Питер, раз решились. Дальше видно будет. А сейчас мне нужно ехать в Сант-Женевьев де Буа, помогать отцу Антонию.
Я потрепал ее за плечо и, развернувшись, вышел.
***
Отец Антоний для Ильдии был непререкаемым духовным авторитетом. Наверное, он, чуть ли не единственный, кто мог терпеливо ее выслушать и дать искренний совет.
Они очень долго ходили, удалившись от остальных по Сан Серж. Ильдия жестикулировала, он кивал. Она чуть не задевала его лицо, в силу своего роста. Отец Антоний не обращал внимания.
Люди, ожидавшие священника, стали перешептываться, – время было позднее, и всем пора была домой.
В итоге, Ильдия вернулась в сиянии доброго духа, воодушевленная к новым достижениям, которые не заставили себя долго ждать и которые она, впоследствии, приписывала исключительно по адресу отца Антония.
– Меня позвали на вечеринку Armani. Это все – отец Антоний!
– Немецкий телеканал будет делать передачу! Все – благодаря отцу Антонию!
– Французская газета взяла интервью. Это – отец Антоний!
Отец Антоний, действительно, очень душевно отнесся к Ильдии. Казалось, что он ее по – отечески жалел. Он совсем его не утомляла: ни своими вопросами, которые, порой, были совсем неуместны; ни, часто, долгим пребыванием в границах Сан Серж. В его присутствии Ильдия становилась совсем спокойной, – тревожная динамика, что не позволяла ей расслабиться, но быть в постоянном рвении и поиске, сходила на нет. Она могла просто взять первую увиденную книжку и засесть с ней, не обращая внимания на других. Это было странно, потому что единственное, чего она добивалась от окружающего мира – это внимание к себе.
– Это ведь – моя профессия. – утверждала Ильдия.
– Отец Антоний, а отчего, говорите, она умерла?
– Воспаление легких.
Вот – пронеслось в мозгу. Это оно. Все сходится: пожилой возраст, быстрое течение болезни, воспаление легких – как основной признак. Коронавирус!
– Отец Антоний, а не думаете, что у нее был коронавирус?
– Ты что?!
Он отмахнулся от меня как от наваждения.
– Нет, я не утверждаю, но почему бы не предположить: первая группа риска – пожилой человек, легкие… Ведь, совсем недавно мы у нее были, и ничего не предвещало столь быстрого конца.
– Да нет… – уже вдумчиво произнес он.
Было видно, что отец не хотел верить, но возможность допускал.
Я почувствовал победу правоты своего предположения, но затем пришел следующий наплыв мыслей по поводу того, что теперь, вместе с тем, делать? Если это может быть так, то, наверное – это страшно?
И, если с Ильдией у нас отсутствовали возможности опасного взаимодействия, то старушку перед уходом в последний путь я поцеловал в лоб. Теперь, все – вирус мой!
Но ведь, ее же все целовали? Я окинул взглядом собравшихся. Они негромко разговаривали между собой, разбившись на группы, без какого – либо видимого признака.
– А тем временем, – опять понеслось откуда-то из головы – распространение шло в массовом порядке…
Откуда только мысли эти берутся, не отвяжешься. И так все непросто.
В это самое время девушка, по всей видимости, из потомков ушедшей, совсем близко наклонилась к женщине, по виду, возраст которой как раз позволял ее отнести к первой группе риска людей, имеющих максимальные возможности для приобретения плода нового поветрия без какой-либо очереди.
– Одна из вас, – снова пронеслось неизвестно откуда в голове.
Они, будто услышав, одновременно посмотрели на меня.
– Неужели мысли читают? Как стыдно, как стыдно… – я закрыл глаза и тут же почувствовал, что со мной точно что – то не так. Стало горячо. Температура стала распространяться из глаз все ниже по всему организму. Собственно, как всегда при простуде, когда она начинает вступать в свои права.
– Нет – меня продуло! Всего-то! Так бывает! В конечном итоге, они все, тоже ее целовали! Что теперь, всем здесь места заказать сразу?
Я стал медленно поднимать веки и в приоткрывшиеся щелки посмотрел на пару представительниц противоположных возрастов. Они перешептывались между собой, абсолютно не обращая на меня внимания. Судя по тому, что они не дистанцировались друг от друга, то значит, мысли мои они не прочли: уже хорошо.
Тут вышла организатор процессии, вся в элегантно-черном. Хотя вид ее траурным и не выглядел – уж очень платье было модным. Она сказала, что всем необходимо переместиться в Храм на отпевание.
Приехавших было довольно много. Русская эмиграция всех возможных, на данное время, волн – от мала до велика. Семьи, семьи, семьи.
Приехал отец Ириней с матушкой и делегацией священников, один из которых был из какого-то католического монастыря. По всей видимости, он его взял для того, чтобы познакомить с русскими традициями.
Отец Ириней был, вообще, многообщительным человеком и одним из самых харизматичных священников в Париже. Его знали, без сомнения, абсолютно все. И христиане различных конфессий и мусульмане. Вполне возможно, даже инопланетяне, если бы они, действительно, существовали, искали бы возможность войти с ним в контакт!
В Алтаре я спросил его:
– А вы всех покойников всегда в лоб целуете?
– Да нет, конечно! Что же я каждого буду в лоб – то целовать, – надул щеки отец Ириней.
С высоты его роста это смотрелось довольно забавно.
– В России, на лоб кладут специальную бумагу. – задумчиво произнес я.
– В России, да, кладут. – также задумчиво ответил отец Ириней.
Женщине, как оказалось, должно было быть сто лет в этом году. Мы навещали ее в воскресенье после Рождества. Отец Антоний ее причастил, а я в это время разговаривал с ее дочкой.
Они долгое время жили в Москве в 70-х. Ее мама работала там в какой-то французской структуре.
Фамилия их была исторически известной в России. Именно ее далекая бабка, когда – то переоделась в мужской мундир и задавала жару на полях сражений.
Сама Татьяна также была довольно бодрой, и ничто не предвещало такой скорой ее кончины.
И, вот, мы все здесь.
Все удивлялись, перешептываясь насколько быстро и совсем неожиданно это произошло.