– Ага, конь с бородой, в ноге стрела, и кровь течёт такая синяя. А еще примета особая у того коня – борода вся синяя. И он стоит над убитой… да точно убитая, у неё же нож тута. Конь-то стоит так и будто рассказывает что-то или кается. А сам печальный такой.
– Ты что, Филиппыч, Шарля Перро на ночь начитался? Откуда в российской школе кентавры?
– Шар-ля-пе-ро – задумчиво повторил сержант, произнося каждый слог как ударный. И будто ком перьев встал у него в горле от обиды. Никто не верит!
На следующий день Степанов не выдержал и отправился прямиком к директору школы. Елена Борисовна как только узнала, чей он отец, и слушать не стала – потащила его за собой по длинному школьному коридору.
– Вы представляете, ваш сын – герой дня целую неделю, – каламбурила она на ходу. – Ваш Вова позавчера Виктору Александровичу, нашему учителю химии, плеснул раствор на бороду. Теперь у нашего уважаемого педагога вся борода синяя. Вы обязательно должны перед ним извиниться, – вывалила директор на Степанова, не давая ему открыть рта. В этот момент они зашли в какой-то кабинет с неприятными запахами, густо замешанными в воздухе.
И тут он увидел лицо того самого коня только без бороды. Обладая фотографической памятью, помогающей запоминать номера проносящихся мимо автомашин, сержант узнал бы это лицо даже в полной темноте.
– Вот, знакомьтесь, Виктор Александрович. А еще он драмкружок у нас в школе ведёт. К Новому году с десятым классом они инсценируют пьесу собственного сочинения «Геракл и Деянира».
И тут сержанта понесло: «Предъявите ваши права! Полный апдайк, кентавр в печёнки, шарляперо, вашу ять…» Что он ещё говорил, трудно передать.
Сержант патрульно-постовой службы Степанов шагал в направлении… подальше от школы. А в актовом зале лежала мёртвая девушка, на которую печально смотрел раненый кентавр, а по коридорам школы разбегались маленькие зелёные человечки.
Тот день —
и вся жизнь, или
Воспоминания на кладбище
Резкий холодный ветер растрепал длинную чёлку. Мокрый от слёз платок прилип к пальцам. Унылый вид кладбищенского пейзажа нагонял невесёлые думы. Стопка с водкой, накрытая куском чёрного хлеба, и кучка конфет в ярких блестящих фантиках притягивали взгляд. На что ни посмотри, всё вызывает тоску и беспокойство. Никто не знает, откуда, почему и зачем к нам приходят воспоминания.
Мама всегда была права. Признание за собой неправоты казалось ей катастрофой. Заводилась с пол-оборота, как только чувствовала малейшее проявление несправедливости по отношению к себе.
Тогда ещё глупая девочка, я гордилась своей мамой, которую никто не решится обидеть, а если и посмеет, то мало ему не покажется. Мама приучила меня к тому, что даже те люди, которые ласковы и приветливы с тобой, могут в любую минуту напасть, стать врагами. Я верила маме, а как же может быть иначе.
Соседка баба Фиса всегда угощала меня конфетами, гладила по голове и жалела сиротинушку. Мама тоже ласково и даже сюсюкая отвечала бабке. А сама потом говорила, чтобы я выбросила конфеты, не смела ничего брать. Сравнивала меня с собакой-попрошайкой, жившей в нашем дворе и вилявшей хвостом всем, кто с мусорным ведром выходил из подъезда. И не известно, на какой помойке наша соседка подбирает эти сладости…
В тот магазин мы зашли стихийно, потому что не собирались. Мама только что жаловалась, что ей не хватит денег до конца недели, когда выплатят аванс, и придется клянчить в долг у старой школьной подруги – тёти Светы. Я с трудом понимала, почему мама всё время называла тётю Свету старой, ведь они вместе учились в школе, в одном классе. Наверное, тётя Света, живя в благополучной семье, где был муж и двое её сыновей, а ещё с ними жила бабушка (называемая моей мамой свекровкой), быстрее состарилась, хотя и тщательно это скрывала. Тётя Света любила гостей, в её доме всегда находилось для меня что-нибудь вкусное, а с собой она давала маме или банку помидоров со своего огорода, или платье, которое она купила, но почему-то не подошло. Мама всё брала, а потом злилась на то, что Светка специально хвастается своим достатком. Конечно, муж – инженер, у бабки пенсия, а ещё огород – можно и в магазин не ходить.
В тот магазин мы завернули совсем случайно, и покупать-то ничего не собирались. Дёрнув меня за руку, мама сразу направилась к прилавку, огибая переминающуюся с ноги на ногу очередь.
– А почему колбаса такая нежирная? – с разгону мама прервала диалог пожилой покупательницы с продавщицей.
– Колбаса заканчивается, не занимайте! – отреагировала женщина за прилавком.
– Как это заканчивается, рассовали, поди, по своим сумкам! Я на вас жалобу напишу!
Продавщица беспомощно всплеснула руками и залилась краской.
– Вот так! – победоносно произнесла мама, развернулась на сто восемьдесят градусов и потащила меня за собой. Переполненная ощущением превосходства, я, не сразу определив направление движения, чуть не грохнулась на пол.
– Чего ты запинаешься, как колченогая! – подбодрила меня мама.
У дома мы встретили бабу Фису, которая с трудом несла две тяжёлые сумки.
– Давайте помогу! – подхватила мама сумки и ринулась наверх по лестнице. Мы с соседкой кое-как успевали следом. Ноги у мамы были стройные, мускулистые, сильные. В юности она занималась волейболом, но травма руки разрушила мечту стать настоящей спортсменкой.
– Сиротиночка моя, расти доброй и ласковой, и счастье к тебе придёт. Возьми конфетки, деточка, – порывшись в карманах, бабушка протянула на раскрытой ладони блестящие фантики.
– Спасибо, – пискнула я.
Есть конфеты я боялась, вдруг отравленные, но всегда брала. Бабкиными сладостями я угощала соседа по парте, который давал списывать домашнее задание, и девочек из старших классов, чтобы слушать их разговоры.