Блаженство кротких - Валерий Петрович Туманов 12 стр.


– Ирка? …Ой? – Алина Евгеньевна задумалась над вопросом Хабибуллина. На её округлом лице, с выступающем картофелинкой подбородком, читалось сомнение.

– Нет, девка она хорошая, добрая. И помочь всегда… И работник хороший. И как сменщица меня не подводит. – Она снова замолчала, старательно подбирая слова, – Но… как бы это сказать… прошмандень ещё та. Вы уж извините.

Простоватая в манерах медсестра была постарше капитана, а всё же сконфузилась, и опустила взгляд на чашки. – Давайте чайку подолью, – заквохтала она, – Что ж вы варенье не кушаете? Тогда конфеток сейчас достану.

– Спасибо, Алина Евгеньевна. Конфет не надо. А вот чаю ещё выпьем. Больно он у вас вкусный, – уважил хозяйку Ренат.

– Родниковый, – просияла медсестра, – Так родник у меня за оврагом, у берёзки.

Сдвинув шторку, она глянула в окно.

– Вы про Овечникову говорили, – напомнил Варёный.

Улыбка плавно погасла на её лице, – Да. …Осиротела она рано – в пятнадцать лет. Вот тётка её и забрала, – она примолкла, досадливо сдвинув брови, – Но намаялась с ней Марина, не приведи господь.

– Вы знали её тётку?

– Нет. А вот Вера Арутюновна, старшая медсестра, дружила с ней. Она про Иркины похождения мне и рассказала. – Алина Евгеньевна поморгала, словно сбивая случайную соринку, и продолжила, – И где она их берет? Вроде симпатичная ж девка. А мужики – то наркоман, то уголовник. А один хахаль, тёткину квартиру обчистил, а саму тётку чуть не зашиб. После того она с сердцем и слегла. Я думаю, не Иркины б шашни, Марина жила бы до сих пор. Она квартиру даже Ирке оставить не захотела – подруге отписала.

Чашки снова наполнились чаем. Вслед за конфетами появились рогалики. Медсестра посвящала оперов в сплетни санаторной жизни, но напрочь отмела возможность незаконных методов лечения.

Наконец был задан щекотливый вопрос и про неё саму.

– А, солнушку? …Да. Солнушку поклоняемся. А что плохого? Не змею же какому, и не козлу с рогами, – она легонько вскинула брови, и вытянув шею, для убедительности подала вперёд лицом, – От Солнца же вся жизнь пошла. И сейчас держится. И растения все, не от земли питаются, а от солнца. Сергей Адамыч нам много рассказывал, но я всего не упомню, – она плавно повела рукой, – Пока говорил, помнила. А потом забыла. Память у меня ещё та. – Присев, она ударилась в воспоминания, – И от болезней помогает. И от неурядиц спасает. А вот, что на моей памяти было, так это точно: горничная была у нас, Аннушка. Ей уж за тридцать было – всё забеременеть не могла…

– «Солнушку», говорите? – передразнила Мурцева, прослушав запись.

– А она не дурочку валяет? – спросил Рената Ерохин.

– В какой-то момент, и мне показалось, что хитрит.

– Да бросьте вы. Обычная деревенская тётка, – вступил молчавший Варёный, – Где у них в деревне работать? Устроилась в санаторий, поблизости, и держится за работу – угождает начальству. Если бы этот Сергей Адамыч был кришнаитом, то и она бы уже с бубном прыгала, – он посмотрел на Байкалова, – Или что там у них?

– А по остальным сотрудникам? – спросил Ерохин.

– Там неподалёку ещё массажист проживает, но дома не застали. Соседи говорят, что уехали семьёй к родственникам, в город. Адрес не знают, – отчитался Ренат, – А по другим не успели. Ещё придётся ездить. Видимо, теперь мне одному.

Намечалась нехватка кадров. В связи с затянувшимся расследованием, под давлением начальства, группа взяла к производству ещё несколько застарелых дел, к которым завтра должны были приступить Варёный с Полежаевым.

26. Шубин

Автопилот рулил по вечернему Питеру с усердием стажёра автошколы. Сергей вытянул ноги и закинул руки за голову, потом зачем-то опустил их на руль. Он волновался перед встречей, как в детстве. И детские воспоминания захлестнули его.

Маленький частный магазин на окраине Волосово, где мама работала продавщицей (большая удача в лихие девяностые). Сергей заходил к ней после школы.

Хозяин, местный бугорок по кличке Есаул, мордатый хорь, разящий кислым потом и вечно под мухой, неровно дышал к матери. В тот день, когда по-свински нажравшись, он запер магазин и стал тащить мать в кладовку, восьмилетний Серёжа подбежал к стеклянной двери.

Мама плакала и билась в сильных мохнатых лапах, как раненая птица. Сергей закричал и стал молотить дверь. На крик внезапно примчался участковый, кореш Есаула, обычно покрывавший его проделки. Да не один, а с каким-то мужиком. Этот мужик и стал причиной необычного служебного рвения.

Серёга на всю жизнь запомнил мат Есаула и выбитую незнакомцем дверь. Дико горланя, Есаул бросился к выходу. Хищно сверкнуло лезвие ножа. Сергей от ужаса зажмурился. Когда открыл глаза, мордоворот лежал животом на полу, а капитан Шубин (как потом узнал Сергей), грубо подперев ботинком его спину, защёлкивал наручники.

Ополоумевший Есаул. Бледный участковый, нервно сжимавший папку. И высокий худощавый дядя, что улыбнулся матери и потрепал макушку Сергея.

Настоящий герой. Как в фильмах.

С того дня Сергей точно знал, что станет опером, как капитан Андрей Шубин.

Дядя Андрей стал заезжать в гости. Проверял, не уволил ли мать Есаул.

Леха из соседнего подъезда был постарше Сергея. Он и разъяснил, что питерский опер подбивает клинья, и может стать его новоявленным папой (именно так он и сказал).

Тогда, у не знавшего отца Сергея, появилась вторая мечта, тайная, которой не суждено было сбыться. У взрослых сложная, путаная и неправильная жизнь. А дядя Андрей так и остался лишь другом семьи.

Старый кадровик внимательно разглядывал листки, когда раздался звонок в дверь. Он поднялся и ушёл открывать. Ерохин нервно скрипнул зубами. «Блин! В такой момент!» Он уж было затаил дыхание, когда Шубин, перебрав распечатки сотрудников, отложил в сторону листок Полежаева.

Через пару минут Ерохин понял – зачем. Он услышал голос в прихожей, и то, как крепко они обнялись. Юрка важно зашёл и сел напротив. Чувствовалось, что он знал кого встретит.

– Привет.

Ерохин натужно улыбнулся.

– Знакомьтесь. – Дядя Андрей довольно хохотнул. И в ответ на вопросительный взгляд Сергея, спросил, – Ты Эдика помнишь, напарника моего и дружка?

Дядю Эдика, крупного, коренастого, азартного рыбака, весёлого и говорливого, Сергей помнил хорошо.

– А фамилию его помнишь?

Сергей фамилии не знал, но сообразил по хитрым улыбкам, – … Полежаев?

Сидя во главе стола, Шубин протянул руки в стороны, ухватив обоих майоров за шеи, – Вы мне оба, как сыновья. – Он потряс загривки и отпустил, – Я вас обоих, с мальства…

Он попеременно смотрел каждому в глаза.

– Ты – сын моего погибшего друга. А ты – сын женщины, которую я любил. Поэтому первую – за родителей. – Он разлил по стопкам «Столичную» (другой не признавал).

– Царствие им небесное.

Выпили не чокаясь.

– Вот тебе и ответ. – Он округлил глаза в сторону Сергея. – Он и ты – единственные, за кого я могу поручиться, как за себя. Потому что… – Он тяжело сглотнул и метнул суровые взгляды на одного и другого. – Если кто из вас… – Кулаки его сжались. – То я зря прожил свою жизнь.

Взгляды оперов потупились. Дядя Андрей улыбнулся, и кивнул Ерохину.

– А теперь расскажи всё ещё раз.

И Сергей рассказал. Про Козака. Про врача. И про Эльку. Как на духу.

Узнав про Козака, багровый Полежаев заходил желваками. А к концу рассказа – побледнел.

– Ни хрена себе. – Юрий нервно чесал затылок двумя руками. – Слушай. – Он поразмыслил пару секунд. – А ты не боишься, что твою там зомбируют? Климов же говорил…

– Да прекрати ты нагнетать! – прикрикнул Шубин, – На нём и так лица нет.

Он кивнул на Ерохина, и несколько секунд неподвижно смотрел на него. Когда продолжил, в голосе слышалась твёрдая уверенность.

– Во-первых, не факт, что в этом санатории вообще что-то такое есть. Во-вторых, если человек знает заранее, опасается и напряжён, то расслабить его не так просто. А она, как я понял – натура сильная. – Он подбадривающе улыбнулся. – Кто она у тебя?

– Океанолог.

– Вот. Значит учёный. – Дядя Андрей выделил это слово голосом и глазами. – А у них склад ума особый. Всё подмечают и по полочкам раскладывают. То есть подкорка всё время на чеку. А значит выдержит.

Он ухмыльнулся и хлопнул Сергея по плечу. Довольно крепко для старика. Сергей качнулся и поднял глаза, встретив хитрый прищур.

– Эх. Хотел бы я увидеть бабу, которая смогла тебя так… – Он выжал руками невидимую тряпку.

– Да видели вы её… лет двадцать назад, – вырвалось у Сергея.

На лбу Шубина углубились морщины, глаза заходили.

– Это рыженькая, что ли? С кудрями до плеч? – Он откинулся на спинку. Во взгляде прорезался укор. – Которую ты бросил в положении?

Слова медленно и с трудом протискивались в сознание Сергея. Комната заливалась серым туманом.

– Что?!! – Он очнулся стоя, от грохота упавшего навзничь стула.

Лицо Шубина исполнилось смятением и тревогой.

– А ты не знал? …Правда, что ли?

– Дядя Андрей! Вы за кого меня принимаете?

– Ну ладно, ладно, – замахал ладонями Шубин, с тенью вины и раскаяния на лице, пытаясь усадить взорвавшегося Сергея. Когда Ерохин сел, он пригладил ладонью волосы и шумно выдохнул. – Ну вы, молодёжь, даёте…

Схватив пару грязных тарелок, Полежаев устремился на кухню. Сергей опёрся локтями и обхватил руками голову.

Он её не бросал. Всё случилось само собой. Тогда Сергею казалось, что острая на язык, бойкая и независимая Элька, не воспринимала его в серьёз. Лишь мимолётное увлеченье. Юлька же, её лучшая подруга, была полной противоположностью.

Лишь теперь в сознании опера прошлое высветилось как в лучах прожекторов.

Он понял, почему Юлька, с которой они шли, случайно встретившись в сквере у института, вдруг повернулась, и, неожиданно потянув его за шею, впилась затяжным поцелуем.

С этого дня Элька исчезла. Её телефон отключился навсегда. А Юлька заполнила собой всё.

Если бы я тогда знал! Жизнь могла бы сложиться по-другому.

Подумав, дядя Андрей начал тягостно и неохотно.

– Я узнал об этом совсем недавно. Она же после тебя снохой кулаковской стала. А года три назад, я заходил к Кулакову, на годовщину сына, на поминки, – он скривился. – Наркотики. Передоз. – Шубин нервно отмахнулся. – Там он и ударился в воспоминания. До сих пор во всём винит «эту рыжую». У неё выкидыш был тогда. Да тяжёлый какой-то. Детей она не могла больше…

Тут он осёкся, и прикрыв рот ладонью, растерянно упёрся в глаза Сергея. Сергей тяжело, но уверенно кивнул.

– Так вот, на этом её кулаковская семейка и сожрала. Давно уже. Лет пятнадцать как.

Он замолчал. Вернулся Юрка. Теперь они оба сочувственно смотрели на Ерохина. Только он их не замечал.

Боль распирала виски.

Каждая из женщин, которых он любил, потеряла его ребёнка. И обе – по его вине.

Господи. – мысленно убивался Ерохин, – И как это у меня получается?

Стенания отступили внезапно под натиском более важного и злободневного. Он понял, что теперь не решится поехать и забрать её из санатория. Неискупимая вина напрочь лишила его власти над Элькой. Он должен испить эту чашу сполна.

– Ладно. Хорош нюни распускать. – дядя Андрей разлил водку по стопкам. – А теперь к делу.

– Ты, – он грубо ткнул пальцем в сторону Полежаева, едва не коснувшись лица, – Хвалишься своей агентурой. – Прозвучало, как вопрос. Юрий напряжённо обдумывал куда клонит Шубин. – И где результат? Похвались. – Юрка набычился. Шубин ухмыльнулся.

– А всё потому, что у тебя в активе лишь шпана и криминал. Какой от них толк в этом деле?

Юрка не ответил.

– Поэтому, ты будешь оформлять всё, что придёт от его бабы, как сведения своей агентуры. – Он потянулся к бутылке и буркнул, – Если придёт, конечно.

Юрий вскинулся в попытке оспорить, – А если там туфта или деза…

– Не ной! Это и от твоих может быть. Вы ребята взрослые. Разберётесь.

Он разлил и громко опустил бутылку на стол. Поднял ребро ладони в сторону Полежаева.

– Чем рискуешь ты? – потряс ладонью и перекинул её на Ерохина. – И чем рискует он? Вернее, кем… Ты взвесь.

Юрка засопел, но выдавил, – Согласен. – И потянул руку к стопке.

27. Выгребать придётся самим

Время текло нестерпимо медленно и казалось вот-вот остановится совсем, словно Сергей подлетал к горизонту чёрной дыры.

Звонок раздался в половине девятого.

– Эля!

– Да, дорогой. У меня всё нормально. Санаторий, как санаторий…

Сергей выкрикнул, не дослушав, – Срочно возвращайся! Всё очень серьёзно. Климов умер.

Гробовое молчание сменилось твёрдым стальным голосом, каждым словом, вбивающим гвоздь в макушку Сергея, – Тем более не вернусь. Мы должны использовать каждую возможность. Целую, жди звонка.

Но он должен был хотя бы попробовать. Перезвонил сам – абонент недоступен.

Дрожащий палец вдавливал буквы: «Выход на связь – ежедневно. Если до девяти нет звонка, я еду за тобой.»

Овечникова не приходила в себя. Состояние стабильное, угрозы для жизни нет. Но жизнь её протекала в ином измерении.

Майор Лотарёв вышел на последователей Атона в социальных сетях. Вычислил активистов, которые, кстати, и не собирались скрываться. Его патрульные группы задерживали солнцепоклонников на рассвете – по берегам Невы, площадкам парков, и даже на крышах домов. Было опрошено девяносто три человека. Семнадцать из них прошли специальное тестирование по диссертационным методикам Лотарёва, разработанным на основе тестов Сонди, шестнадцатифакторных опросников Кеттэлла и множестве других заумных методов, коими пестрил многостраничный отчёт. Осилить его смогли только Мурцева и Байкалов.

Выводы отчёта звучали как вердикт: признаков религиозной тоталитарной секты, да и секты вообще – не обнаружено. Отсутствуют: централизованная структура, лидеры-адепты, незаконное вовлечение новых членов, принуждение, материальное вымогательство и многое другое, включая и явные признаки религии.

Круг замыкался, выводя следствие на исходную точку.

* * *

Взволнованный голос Хабибуллина лился из объёмных динамиков салона. Сергей выслушал молча и спокойно.

– Я на кольцевой. Скоро буду.

Два трупа поступили в морги Калининского и Невского районов с интервалом в шесть часов.

Результаты оперативных мероприятий по горячим следам не дали новых зацепок.

Покойные не были солнцепоклонниками. Их смерти выглядели естественными. Но такие версии больше не рассматривались. Поэтому им присвоили номера тринадцать и четырнадцать.

Что у нас в активе?

Ерохин открыл блокнот. Чистый, как разум младенца. И стал по памяти выписывать чёрный список. Он помнил всех.

Записал четырнадцать фамилий. Подумал. Двоим поставил крестики – возможные солнцепоклонники. Пятнадцатым вписал Климова.

Провёл под ним черту. Ниже дописал лодочника и Овечникову (она скончалась накануне, не приходя в сознание).

Этих устранили явно.

Поразмыслив какое-то время, он разделил лист вертикальной линией, и в правой колонке первым вписал Козака, который был дверью на ту сторону. Дверь вела в пустоту и темноту. Ерохин сам прошарил все уголки. Ничего. Убитые горем родители – инженер и учительница, не вспомнили чего-либо необычного. Кроме одного – загадкой остался брошенный горный институт и внезапное желание служить в органах.

Как объяснил отец, они воспитывали в сыне самостоятельность и необходимость отвечать за свои поступки. Поэтому отнеслись спокойно.

Бывшая девушка лейтенанта, также не пополнила дело новыми сведениями. Ни сама, ни проверка её окружения.

Бросивший пост караульный, которого Палыч грозился турнуть со службы, временно сменил форму на больничную одежду из-за кишечной палочки.

Слишком много совпадений. Как в американском фильме.

А ещё, за всем этим смутно проглядывался зловещий облик какой-то секты, или маскирующейся под неё конторы, что подбрасывает клоунов, попадающих в сети Лотарёва. Ерохин явственно ощутил, что им не хватает сил. Тем более, с учётом возможного крота.

Назад Дальше