Сергей улыбался. Он знал, что брошенное слово отражало лишь эмоции текущего момента.
Зелёные глаза полыхнули. – Нет! Не согласна. Я стану твоей женой, если ты уйдёшь со службы.
Воздух стал густым и тяжёлым. Его просто не хватало.
Бред. Она не могла так сказать… Но сказала! …Уйти со службы!?…
Спроси кто-нибудь Сергея, любит ли он свою работу – он, не кривя душой, тотчас бы ответил – нет. Чаще всего он её ненавидел. Любимая работа, возможно, у кого-то и была – у актёра, профессора, инженера. Но это было на других орбитах, далёких от той, где вращался Сергей.
Он сразу выбрал нелюбимую. Выбрал жёсткую. Нужную. Мужскую.
И представить себе другую он не мог. Это был бы другой Сергей Ерохин – просто однофамилец и тёзка.
Собравшись, он выдавил осевшим голосом, – Эль, ты чего?
– Ничего! – она продолжила серьёзно и напористо, – Ты ничего не понял, Ерохин. Если ты хочешь избежать душевных болей и переживаний за меня, то я тоже не должна жить в вечном страхе потерять тебя. Я тоже должна иметь право на спокойную жизнь. Сейчас ты один и у тебя нет агентуры. А один – не воин. Или уходи с работы, или прими мою помощь. Я стану твоей агентурой. Что мне терять в этой жизни, кроме тебя. Я ведь тоже когда-то училась в институте МВД. Следователем мечтала стать. Но мечты рассыпались карточным домиком из-за одного типа, не будем показывать пальцем.
Разговор предстоял тяжёлый. Можно рассориться сразу, или через несколько часов бесплодных споров.
Звонок малтфона отсрочил разборки.
Тюрина сообщила, что Можайский искал Козака, и спрашивал, не отправил ли его куда-нибудь Ерохин.
– …Да…Отправил, – растерянно пробормотал Сергей, – Передай, что я сейчас приеду и сам ему объясню.
Пробила холодная испарина. Ну и денёк.
В дверях они с Элькой мило распрощались, что только усилило горечь.
Сергей доложил Можайскому о ночном инциденте.
Удар кулаком по столу разметал канцелярскую утварь. А матерный шквал заставил Сергея уворачиваться от брызг слюны. Заглянула испуганная секретарша. Но поймав звериный взгляд шефа, тут же исчезла.
Отдышавшись, полковник сипло произнёс, – Пойдём-ка вниз, посидим в моей машине.
За стеклом машины шумно бежал проспект.
– А Муратов этот, рапорт не напишет? – после молчания спросил Можайский, на щеках которого оставался нездоровый румянец.
– Палыч? Нет, ему не резон. До пенсии пара месяцев, а если копнут, то и он под раздачу попадёт.
– Кто ещё знает? Сказал кому?
– Нет.
– Ты пока не торопись. Пятно на весь отдел ляжет. Не отмоемся. Дождёмся этого подонка… Я сам с ним разберусь… И сам разрулю с начальством, – он снова сорвался на ругань, – … твою мать! Только работать начали.
Он замолчал, разглядывая в окно сырой асфальт. Затем уставился на Сергея пробирающим взглядом.
– Тебя Мостовой ни о чём не допытывал? Не выведывал что-нибудь мимо меня?
– Нет, – растерянно ответил Ерохин, – Да мы с ним и не общались. Один раз вызвал … И то я в кабинет не попал.
Снова молчание – тяжкое, с явным недоговором.
– Понимаешь в чем дело, Серёж, – с трудом выдавил Можайский, – Не распространяйся ты особо при нём… Ну, если почувствуешь, что лишнего выпытывает. И не только по этому случаю. – Сергей напрягся, и молча разглядывал никелированную ручку бардачка с золотистыми выпуклыми буквами, дождавшись продолжения, – Я не доверяю Мостовому. Всего рассказать не могу, но есть причины, поверь.
Что-то щёлкнуло в голове. Зачем он это сказал? Ерохин ощутил спиной холодную испарину и повернулся, упёршись в бездонные глаза полковника. Не выдержав пробирающего взгляда, Сергей отвернулся. Сознание, отягощённое служебным нарушением, перевернуло всё на свой лад: А может он прощупывает? Подозревает, что я чего-то скрыл?
– Сергей? …Сам понимаешь … Строго между нами.
– Да, – с трудом выдавил Ерохин.
Они поднялись наверх (Сергей на ватных ногах). И тут он вспомнил, – Товарищ полковник, надо решить вопрос безопасности подследственных.
– Уже решён. Было отдельное совещание у Мостового с руководством СИЗО.
Заходя к экспертам, Ерохин столкнулся с неординарным субъектом в черных джинсах и клетчатом свитере на голое тело. Серые волосы сходились на затылке нелепым хвостом до плеч. Крупное высокое лицо. Вертикальные морщины на впалых щеках и широко расставленные глаза. От этих глаз хотелось поёжиться.
Поприветствовав Ерохина затяжным кивком, он быстро удалился. Мурцева и Байкалов в задумчивости сидели за столом.
– Что это было? – спросил Ерохин.
Тамара лукаво ухмыльнулась, – Майор Лотарёв. Роман Николаевич. Крупный специалист по тоталитарным сектам.
– Надо же! Я бы его самого за сектанта принял. Или за провидца-астролога.
– Он наверное взглядом подавляет адептов, – усмехнулся Байкалов.
– За-ато ка-акой мущщина, – гнусовато протянула Мурцева и закатила глаза, заставив улыбнуться напряжённого Ерохина.
– А что сказал? – Ерохин уселся в кресло.
– Да ничего особенного, – Байкалов махнул рукой, – Провёл экскурс по современным сектам. Религиозным, мистическим, оккультным, сайентологическим. Сказал, что информацией о сектах солнцепоклонников с культом божества Атона, он не обладает. Обычно, вокруг языческих богов не образуют секты. В лучшем случае, клубы по интересам – медитируют под деревьями, обливаются водой, греются на солнце, прыгают в прорубь. Но в поле зрения полиции обычно не попадают. Поэтому, он предполагает, что в нашем случае, скорее всего что-то другое.
– Что? – Ерохин ухватил подлокотники.
– Этого он не знает, но обещал сегодня порыться, поискать материал. Завтра собрался беседовать с Климовым, – ответила Мурцева.
– Это правильно. Значит ждём до завтра. Что-нибудь ещё есть?
– Зайди к Ренату. Они с Олегом недавно прибыли, – ответил Байкалов.
В этот момент, волной нежных запахов впорхнула Ирочка с письмом из ГИБДД.
Ответ отрицал факт происшествия, и вновь зародил сомнение в признаниях Климова.
Но кое в чём он оказался прав, как выяснилось из доклада Хабибуллина.
У санатория «Чайка» их встретил огромный костёр из половых досок и старой мебели. Ветер разносил клочья горелой бумаги. Частный санаторий закрылся на капитальный ремонт. Аренда здания истекла. Коллектив отправлен в длительные отпуска. Руководство в полном составе отдыхало на курортах Юго-Восточной Азии. Списки сотрудников пришлось запрашивать в налоговой службе.
Неимоверно долгий день наконец завершался.
Открыв дверь, Элька молча исчезла в кухне. Она истекала досадой, как кружка, переполненная тёплым пивом.
– Радуйся, Ерохин! Он на меня не клюнул. Старый дятел! – Она не находила себе места. – Теперь у тебя нет шансов, зато появилось спокойствие. Да?!
Сергей с трудом подавлял улыбку, глядя на рыжее облако злости и уязвлённого самолюбия, снующее из комнаты в кухню.
– Ну вот зачем этому козлу нужны кровь, моча и тест на беременность от экзальтированной женщины, морально опустошённой, бьющейся в путах душевных мук и поисках утерянных сакральных ценностей, да ещё цитирующей Блаватскую?
Стенания неудавшегося агента стали лучшей колыбельной для Сергея, сладостно плывшего в туманную даль.
23. Гусельникова
Утро ударило в набат.
Разбился Козак. На мотоцикле влетел в опору развязки. Без документов, личность установили этой ночью.
Слова генерала Мостового были пронизаны скорбью о трагически погибшем перспективном молодом сотруднике. Речь прерывалась плачем Ирины. Не выдержала даже Тамара. Смущённо отводил розовые глаза капитан Хабибуллин. Бледный Можайский, так и не успев объясниться с генералом, сидел молча, потупив взгляд.
Огромный букет гвоздик в строгой вазе чернённого серебра стоял под траурным портретом в вестибюле.
Отходя от шока, сотрудники возвращались к работе.
Овечникова находилась в коме, в стабильно-тяжёлом состоянии.
Ренат с Олегом отправились по адресам персонала санатория. По первым двум – никого, что наводило на подозрения. Третья точка находилась в одной из циклопических многоэтажек Купчино.
– Здесь, – сказал Вареный, глядя на белую табличку с номерами квартир. Домофон ответил женским голосом, – Да? Кто там?
– Гусельникова Наталья Николаевна?
За паузой последовал неуверенный вопрос, – А кто спрашивает?
– Откройте, полиция, – выпалил Варёный, а Хабибуллин, мягко сдвинув его, добавил, – Нам надо прояснить некоторые вопросы по санаторию, в котором вы работаете в бухгалтерии. Так?
С глухим урчанием щёлкнул магнит, и стальная дверь подалась наружу.
На четвёртом этаже выглядывала испуганная женщина средних лет в домашнем халате. Из-под цветастого шарфика на голове выбивались темно-русые локоны. Пахло сырой пылью и туалетной химией.
– Вы извините, я тут прибиралась. – Она рассеянно глянула в удостоверения, – Не разувайтесь, проходите на кухню. А что случилось? Санаторий же на ремонте, я в отпуске.
Со слов Гусельниковой, за четыре года работы, она не слышала о каких-либо подозрительных методах лечения. Вопрос о приверженности отдельных сотрудников нетрадиционным религиям, она не поняла. Затем, прояснив, мило улыбнулась.
– Солнцепоклонники? Какая там религия? – Она склонила голову набок. – Чудачество всё это. С год назад мода пошла, как игра какая-то … Не понимаю, чего им не хватает, может скучно людям? – немного задумалась и опасливо оглянулась в сторону входной двери, – Но я думаю, это они перед бизоном прогибаются … ой, ну в смысле, перед Сергей Адамычем, главврачом. А что? Зарплата в санатории хорошая, каждый боится место потерять, вот и лебезят, кто как может. А он у нас на этом деле повёрнутый.
– А вы как?
– Я – нет. Мы, бухгалтерские, как-то в сторонке остались, за спиной Анны Александровны, главбуха нашего.
– Что они проповедуют? – спросил Варёный.
– Не знаю, – она удивилась такому вопросу, – Выходят на рассвете к солнцу. Зимой, когда светает поздно, мы в окошко подсмеиваемся, мол повёл бизон своё стадо. Это когда они к реке идут. Минут через двадцать все трусцой назад – вроде оздоровительной гимнастики.
– Слово «Атон» вам знакомо?
– А это они так солнце зовут, по-египетски.
– Что можете сказать насчёт Овечниковой Ирины Александровны?
– Ирка? Медсестра из процедурного? – она задумалась, глядя на серый экран кухонного телевизора, – Подругой мне она не была. Общались только по работе. Но слушок о ней ходил … не очень. А что? Случилось что-нибудь?
– Какой слушок? Поясните пожалуйста.
– Как бы это сказать? Говорили, что до мужиков больно падкая. Из-за этого и в переплёт попадала.
– Что именно? Подробнее. – уточнил Варёный.
– Ну не знаю, – раздражённо отрезала Гусельникова, – Сплетнями не интересуюсь. Вам лучше с Алиной Евгеньевной поговорить, её сменщицей.
– Сергей, погоди. Не накручивай. А что, если права Гусельникова, и этот Атон – забава взрослых людей? – парировал Ерохину Ренат, – Фанаты Звёздных Войн уже лет двадцать в разные братства объединяются. Они что, тоже секта?
– Я согласен с Ренатом, – поддержал Варёный, – похоже, этот Климов нам мозги пудрит, как и с нападением на гаишников. Ты же сказал, что Лотарёв с ним час беседовал и признаков секты не обнаружил.
– Да. Не обнаружил, – подтвердила Мурцева.
Сергей мрачно молчал. Всё выглядело правдоподобно. Но он знал чуть-чуть больше остальных, и это «чуть-чуть» не укладывалось в версию, к которой склонялись сослуживцы.
24. Подпольный номер
Тянуло домой тепло домашнего очага.
Но квартира встретила тишиной. И вкусным запахом. Найдя сковороду гуляша из настоящей баранины с луком, Сергей обессиленно рухнул на стул, стиснув заболевшую голову.
Пиликнуло сообщение малтфона. «Л3 светит в кухне» Он тупо смотрел на бессмысленную строчку, затем поднял глаза и присмотревшись, разглядел на ободках ламп фальшь-потолка, едва заметные буквы, возможно оставленные электриком. Из-за поддетой ножом «Л3» на Сергея выпал пакетик с флэшкой и симкартой.
Сбывались худшие опасения. Новоиспечённый агент разворачивал конспиративную деятельность. В голове монотонно застучал кузнечный молот. И впервые в жизни задёргался глаз.
Флэшка скользила по пластику, скрипела металлом, пока не прошла в гнездо с лёгким подхрустом. Туманно, будто сквозь сетку-рабицу разделившего их забора, Сергей увидел любимое, подёрнутое грустью лицо с виноватой улыбкой. До боли стиснув зубы, он выслушал нескончаемый монолог о мотивах благородного поступка. Затем она сообщала о поездке в санаторий «Ингрия» по направлению врача, и инструкции по сеансам связи. Сим-карта оформлена на пенсионерку Евгению Андреевну. Был также продиктован Элькин подпольный номер.
Речь завершалась просьбой не предпринимать ничего по отношению к врачу и санаторию для её безопасности и для успеха общего дела.
Сергей не почувствовал боли в затёкшем кулаке. Стекло столика оказалось на удивление крепким – не выдержала ножка.
С этой минуты для Ерохина закончилась не просто спокойная жизнь, а как ему казалось, закончилась жизнь вообще.
Речь Мостового на панихиде после похорон, изредка прерывалась кашлем Полежаева. Прокатилась волна шорохов, скрипов и выдохов первой стопки.
Звон столовых приборов и тихий говор, смолкли, когда рядом с Ерохиным поднялся Можайский. Каждое слово скорби по безвременно ушедшему молодому сотруднику стягивало кадык Сергея, словно ссыхающийся сырой ремень. Он с ужасом понимал, что следующая речь его. В преддверии последней фразы, полковник подал стопку вверх, но осёкся от неуместно громкого звука из кармана.
Рассеянно скосившись на генерала и буркнув, – Извиняюсь, – он начал судорожно шарить в кармане левой рукой, сбрасывая вызов.
Затем, после положенного: – Пусть земля ему будет пухом, – выпил и опустился на стул. Тут звонок раздался у Сергея. Поймав строгий генеральский взгляд, он нажал кнопку и молча приложил аппарат к уху.
Через несколько секунд, побледневший, он повернулся к Можайскому. – Умер Климов. Обширный инфаркт.
Можайский молча смотрел в тарелку. Сзади, от соседнего столика Сергей услышал незнакомый голос, – Кто? Кто умер?
– Подозреваемый, от инфаркта, – скупо бросил Можайский.
– Бывает, – облегчённо раздалось из-за спины, – Хоть не во время допроса?
И, видимо в ответ на рывок головы Можайского, уже для собственной аудитории, – Ну слава богу, что не на допросе. А то недавно случай был…
Сергей поднялся и быстро пошёл меж тесными рядами, неловко сдвинув официантку. Клокочущий в голове поток выбрасывал догадки.
Если это не трагическая случайность? То? …Возможен второй крот?
В кабинете, он снова мысленно перебирал сослуживцев. Подозрительное находилось у всех, но большей частью – по мелочам.
Первыми прошли Мурцева, Хабибуллин, Байкалов. Постоянно конфликтующий Полежаев был отброшен сразу, несмотря на неприятный осадок. Кроты ведут себя тихо и неприметно. Следующим под мозговой сканер попал Варёный. Но тут ход мысли стал сбиваться, уходя кривыми дорожками назад, и вернулся к Полежаеву.
Кроты ведут себя тихо? Чтобы не выделяться? А если крот открыто конфликтует? …То снимает с себя подозрения?
До головной боли Ерохин пытался найти зацепку, но не сдвинулся ни на шаг. Он хлебнул коньяк из бутылки, давно ждавшей своего часа. Когда тепло потекло по телу – откинулся в кресле, расслабился, прикрыл глаза.
Он неожиданно вспомнил, кто может помочь, и горечь со стыдом залили щеки пунцовым румянцем.
Дядя Андрей!
Бывший опер, после ранения долго работавший кадровиком. Сергей не проведал его, хотя давно собирался.
Обидится, когда узнает сколько я уже здесь.
25. Алина Евгеньевна