Сорина. Вы уверены?
Заседатель-мужчина (запальчиво). Уверен. Если бы моя жена сказала мне что-нибудь подобное…
Сорина (перебивая). Чужим мужьям и чужим жёнам мы почти ничего не склонны прощать.
Заседатель-мужчина. Но моя жена мне ничего такого никогда не говорила. И не скажет.
Сорина. Потому-то, Иван Васильевич, Вы так и возмущаетесь женою Протазанова. У вас, к счастью, благополучный брак. И Вам непонятно, как можно выслушивать от жены столь ужасные гадости. Как можно прощать их. Я много лет работаю судьёй. Разного наслушалась. Поверьте, прожив с человеком много лет, пусть даже несчастливых лет, приходится ему прощать многое.
Секретарша. А что, если Протазанов, в самом деле, похитил ценности жены?
Сорина. Не похоже.
Заседатель-мужчина. Из дому тащат обычно пьяницы.
Заседатель-женщина. Помирятся, снова станет хорошим и честным.
Заседатель-мужчина. По крайней мере, на ближайшие два дня,
ЗАНАВЕС
СЦЕНА 4
Маленькая комнатушка в г. Калининграде (бывшем Кенигсберге). Человек, хорошо знакомый с Достоевским, при виде этой комнатушки скажет:
– Большой шкаф. Комната Раскольникова.
Наверное, во времена, когда Кенигсберг принадлежал Германии, в этой комнатушке жила прислуга. Теперь здесь живёт детский врач – Ольга Лебяжьева.
Прямо расположено окно. Вход в помещение слева, если смотреть из зрительного зала. На двери расположена вешалка, на которой висят вещи Ольги. Вещи закрыты белой простынёй. У левой стены стоит большой чемодан. Около правой кулисы расположена кафельная печка, оставшаяся ещё с довоенных времён. Высота печки – несколько больше метра. Сейчас она выполняет роль туалетного столика, и на ней стоит разная косметика. В помещении находится ещё кресло-кровать.
Раннее осеннее утро. За окном только светает. Ольга, полностью одетая, сидит в кресле и перечитывает телеграмму, полученную накануне.
Ольга. «Возможно, приеду харьковским поездом. Андрей». Возможно, приеду… Так приедет или не приедет? Вернее, приехал или нет? Я пробежала вдоль всего состава. Ждала возле спуска в тоннель… Если б точно знать, приехал ли… От вокзала до моего дома пятнадцать минут на трамвае плюс минут семь пешком. Итого двадцать две минуты. А поезд прибыл уже больше часа назад… Сначала я пробежала вдоль всего состава, потом полчаса ждала возле спуска в тоннель. (Смотрит в телеграмму.) «Возможно, приеду харьковским поездом. Андрей»… Телеграмму принесли в восемь вечера. В десять я легла и попробовала уснуть. Так и не уснула. Ни на минутку за всю ночь… Как хорошо, что сегодня у меня выходной. Если через десять минут не раздастся звонок, я наглотаюсь снотворного и буду спать… Час, два, десять часов. И пусть мне никто не снится – ни мать с отцом, ни Андрей. Нет, Андрей пусть лучше снится. Такое счастье видеть его хотя бы только во сне. И остатки этого счастья, после того как проснёшься, ещё долго волнуют сердце. Так светло на душе и так щемит…
Громко звенит звонок у входной двери. Ольга бросается вон из комнаты. Несколько мгновений на сцене никого нет, потом Ольга возвращается с Андреем. На Андрее серый плащ, в руке дорожная сумка. Войдя в комнату, Андрей роняет сумку на пол, обнимает Ольгу и многократно целует её в лицо. Она подставляет для поцелуев то одну, то другую его часть. Глаза Ольги закрыты, она тихо стонет.
Ольга. Андрюшенька, хватит! Хватит, родимый! У меня, кажется, кровь пошла носом…
Протазанов (усаживая Ольгу в кресло и протягивая ей носовой платок). В самом деле кровь…
Ольга прижимает платок к носу и высоко запрокидывает голову.
Ольга. Не волнуйся. Кровь скоро остановится. Значит, ты всё-таки приехал. А я была на вокзале. Пробежала вдоль всего состава. Потом ждала возле спуска в тоннель. И всё-таки не увидела тебя. Почему ты так поздно?
Протазанов. Минут тридцать проторчал в камере хранения, потом поехал на трамвае не в ту сторону…
Ольга. Как жалко. А ведь мы бы уже целый час могли быть вместе. Целый час бесценного времени украден у нас с тобою… Андрюшенька, на сколько часов ты приехал?
Протазанов. Ты хочешь сказать, на сколько дней?
Ольга. Нет, часов! Когда ты со мною, счёт времени идёт для меня на часы и даже на минуты. Сейчас я считаю время часами, а перед самым твоим отъездом начну его считать минутами, как смертник у Достоевского… А потом пойдут дни или даже месяцы…
Протазанов. Сегодня вторник. В четверг вечером я должен уехать обратно в Минск.
Ольга. В четверг вечером. Значит, ты приехал часов на шестьдесят. И один из этих шестидесяти часов мы с тобою безвозвратно потеряли. А почему ты уедешь обратно в Минск, а не в Москву?
Протазанов. Мне удалось устроить себе в Минск командировку. В воскресенье я выехал, в понедельник утром приехал в Минск. В пятницу я обязан быть на заводе, куда меня командировали. Нужно отметить убытие. Командировка кончается в субботу. Но приехать домой я могу и в воскресенье.
Ольга. А ты не мог вместе с прибытием поставить и убытие?
Протазанов. Не получилось.
Ольга. Жаль! Если бы тебе поставили в командировочном удостоверении сразу и убытие, ты бы мог уехать от меня в субботу вечером. Ещё сорок восемь часов вместе. Целых сорок восемь часов… Если бы ты знал, как без тебя тоскливо… Неделю назад уехала мама. Она провела со мною месяц. Бросила всё – дом, работу. И целый месяц умоляла меня порвать с тобою. Вот-вот приедет отец. Он тоже будет уговаривать. Потом, глядишь, снова явится мама, и снова отец. Вдвоём они не могут приехать – просто троим в этом шкафу не поместится. А Геннадий, не даёт мне проходу. Обещает всё забыть, только бы я вернулась к нему. Он то, может, и способен всё забыть, я вот не в состоянии… Всё болтаю и болтаю… Наверное, чтобы оттянуть этот мучительный вопрос – у тебя-то как? Приехала, наконец, жена? Она согласна дать развод?
Протазанов. Не приехала. И писем из Украинска я не получаю. Мама с Раисой переписывается…
Ольга. Ну и что?
Протазанов. Якобы болеют оба, она и сын. У неё плохо с гемоглобином; у него желудок и ещё там что-то. Болеют, словом.
Ольга. Она не даст развод. Увидишь, не даст.
Протазанов. Её несогласие может оттянуть его максимум на полгода.
Ольга. На целых полгода, Андрюшенька.
Кровь у Ольги уже не идёт, Ольга отняла от носа платок и устраивается в кресле поудобнее.
Ольга. На целых полгода. Ведь всё это время отец с матерью не оставят меня в покое. И тебе от жены покоя не будет. Впрочем, как знать. Она может и наоборот – в ангела превратиться, только бы ты не ушёл.
Протазанов. На пару дней Раиса, возможно, и способна стать ангелом, но только не на полгода. Нельзя играть несвойственную тебе роль столько времени. Самый талантливый чёрт не в состоянии исполнять роль ангелочка больше одной недели. Чертовщина очень быстро возьмёт своё. И опасность заключена именно в этой чертовщине.
Ольга. Не понимаю, Андрюшенька.
Протазанов. Я ведь не могу уйти из дому. У меня просто нет денег, чтобы где-то снять себе угол. Ты далеко. Она рядом. И живёт она со мной в одной комнате. Она в ней одевается и переодевается. Она в ней ложится спать и встаёт ото сна. Я люблю тебя, но какие-то остатки чувств к жене во мне сохранились. Я ненавижу её во время очередного скандала, но, когда я спокоен, ненависти во мне нет. И её тело, к которому я привык за годы супружества, мне совсем не противно…
Ольга. Да, я слишком далеко. И рядом со мною то мать, то отец, то Геннадий. И я всё время боюсь, что ты вернёшься к жене. И порой хочется на всё махнуть рукой, выйти за первого попавшегося, потопить свою любовь в будничной семейной жизни. Пускай я не люблю мужа, ничего – привыкну. А родится ребёнок – в мою жизнь войдёт новое чувство, материнское (плачет). Андрюшенька, что я такое говорю тебе?
Андрей садится на подлокотник кресла и начинает гладить Ольгу по лицу.
Протазанов. Нам бы надо быть вместе эти полгода, а как это сделаешь. Бросить работу, бросить больную мать на произвол судьбы я не могу. А тебя не пропишут в Москве.
Ольга. Андрюшенька, за эти полгода у тебя с женою всякое случится может. Но я ничего не хочу знать.
Протазанов. Случится это раз, два, три… А потом как быть? Отбросить её в сторону, как ненужную вещь и идти в суд окончательно разводиться? Попользовался я тобою, жёнушка нелюбимая, ещё полгодика, и катись теперь на все четыре. Оля! Я же не подлец по натуре. А она, какой бы ни была, всё-таки мать моего сына. Я не могу обращаться с нею, как с половой тряпкой. Одним порвать старые узы проще простого. А мне нет. Пусть эти узы мучительны для меня, пусть причиняют порою нестерпимую боль, но резать их тоже очень больно. Как бритвой по живому мясу. (Ольга тихо плачет.)
Честное слово! Я ни о чём не жалею. Но я не думал, что развод окажется столь мучительной штукой. Меня надо поддерживать – ежедневно, ежечасно. А ты далеко. И в голову всё лезут разные воспоминания. Думаешь, мои первые встречи с Раисой? День свадьбы? Совсем другое. Я вижу, как она читает сыну детские книжки. Слышу её голос. Понимаешь, не голос сына, её голос!
Ведёт кораблик утка —Испытанный моряк!– Земля, – сказала утка.—Причаливаем, Кряк.Ольга. Забавное стихотворение.
Протазанов. Перевод с английского. Раиса его часто читает Виктору. Последние недели в Москве я не мог отделаться от её голоса. Он звучит и звучит во мне. Я различаю тончайшие его интонации, разные оттенки. Оля! Я не представляю, как жить без тебя. Но я и не могу отделаться от воспоминаний прошлого. Они засасывают меня, как топь, как бред! И некому подать мне руку. Ведь ты далеко!
Ольга. Андрюшенька! Я очень тебя люблю, но мало чем могу тебе помочь. Разве только письмом, телефонным разговором. Может быть, своим приездом в Москву, на день-два. Глядишь, моё письмо, разговор со мною вызовут в твоей душе другие воспоминания, и они помогут тебе продержаться ещё несколько дней – до нового письма, до очередного разговора по телефону.
Протазанов. Нас ждут тяжёлые полгода. Оба мы будем один на один с обстоятельствами, от которых совершенно некуда деться. Как и от моих воспоминаний. Куда денешься от больной матери? От безденежья? От комнаты, в которой живёшь вместе с сыном и женою? Почти уже бывшей женою… Куда денешься от Москвы? Одни стремятся попасть в неё, а ты рад бы уехать в другой город, да не можешь.
Ольга. Андрюша, сдаётся мне, что ты готовишься бить отбой.
Протазанов. Готовлюсь бить отбой?
Ольга. Да. Хотя и самому себе не признаёшься в этом.
Протазанов. Это не так,
Ольга. Может быть, и не так… Но в любом случае немного времени у нас ещё есть. Сорок шесть часов. А потом ты уедешь. И если у нас, в конце концов, ничего не состоится, я скажу Геннадию. Геннадий! Я люблю Андрея! Люблю больше всего на свете. Он приезжал ко мне в Калининград и останавливался у меня. Геннадий, я хочу, чтобы ты знал об этом. Геннадий, ты, конечно, понимаешь, что мы с Андреем в моей комнате не Богу молились. И я хочу, чтобы ты и об этом знал. Геннадий, я не люблю тебя. Не любила никогда и никогда не полюблю, даже если выйду за тебя. И моё к тебе равнодушие ты будешь чувствовать каждую минуту дня и ночи. Меня не будут интересовать твои успехи. Твои ласки я буду только терпеть, но не отвечать на них. Горести твои не тронут моего сердца. Ты мне изменишь, а мне будет всё равно, Геннадий! Лучше не женись на мне. Иначе ты себя погубишь, сопьёшься. Геннадий, я тебя предупредила.
Протазанов. Не знаю, кто из нас готов бить отбой.
Ольга. Я, во всяком случае, близка к этому. И не скрываю.
Обнимает Андрея, целует его.
Ольга. Но сорок шесть часов у нас ещё есть. Сорок шесть часов, полных горькой радости.
Ольга вынимает из стенного шкафчика два стакана, бутылку вина, яблоки. Кладёт на пол плашмя чемодан, стелет на нём газету, потом ставит на чемодан стаканы и кладёт на него яблоки. Бутылку с вином протягивает Андрею, чтобы тот открыл её. Андрей открывает бутылку перочинным ножом и разливает вино по стаканам.
Ольга (беря свой стакан). Выпьем, Андрюшенька, за встречу. Выпьем друг за друга.
Андрей (беря свой стакан). Оля! Выпьем лучше за удачное окончание наших дел.
Ольга. Я не верю в их удачное окончание. Понимаешь, не верю!
Андрей (хмуро). Как знаешь… Но о чём тогда ты будешь писать мне? О чём станешь говорить по телефону? Разве своим неверием ты поддержишь меня эти полгода?
Ольга. Андрюшенька, выпьем за встречу…
ЗАНАВЕС
СЦЕНА 5
То же помещение, что и в сцене III. В служебной комнате сидят судья Сорина, её секретарша Аня и двое заседателей – оба мужчины. Один из них пожилой уже человек лет 55—58, другой моложе – лет 28—30.
В зале суда сидят Андрей и Раиса Протазановы.
Пожилой заседатель. Тамар Евгевна, у нас сейчас опять развод?
Сорина (улыбаясь). Надоели разводы?
Пожилой заседатель. Ужасно. Всё одно и то же. То мужик люто гудит, то жена на стороне гуляет (в сердцах машет рукой).
Молодой заседатель. Всё перемешалось в семейной жизни. Каждая счастливая семья в 20-ом веке счастлива по-своему, а все несчастливые семьи похожи одна на другую. Прав ты, Иван Петрович. То мужик пьёт, не просыхая, то жена загуляла, то ещё что-нибудь… Дома вечно скандалы. При детях. Частенько доходит до драк. Милиция, пятнадцать суток и в конце концов развод. Две недели уже заседаю в суде, а ещё ни одного интересного дела не было.
Сорина. Будет ещё.
Молодой заседатель. И скоро?
Сорина. Через несколько минут.
Пожилой заседатель. Тамар Евгевна, ты думаешь, этот развод окажется интересней других?
Сорина. Пожалуй, поинтересней.
Молодой заседатель. А чего в нём особенного?
Сорина. Потерпите, скоро узнаете.
Разговор в служебной комнате продолжается, но зрители его не слышат.
Раиса Протазанова. Андрей…
Молчание.
Раиса Протазанова. Андрюша… Давай помиримся.
Молчание.
Раиса Протазанова. Андрюша! Витенька больной ребёнок. И я больна. У меня что-то непонятное с гемоглобином творится и с эритроцитами. За последний месяц я совсем жёлтой стала. Как лимон…
Молчание.
Раиса Протазанова. Андрюша! Брось её. Она тебя моложе на десять лет.
Молчание.
Раиса Протазанова. Ей Москва нужна. Не ты.
Протазанов. Про Москву я уже слышал. Когда собирался жениться на тебе. А сколько времени из последних семи лет я тебя в столице видел? И лучше бы совсем не видел. Что ни день, то скандал. Дикий, безобразный. Из-за ничего. При ребёнке.
Раиса Протазанова. Брось её. У нас всё по-другому будет.
Протазанов. Всё останется по-прежнему. Девять месяцев в году врозь и три месяца непрерывных скандалов.
Раиса Протазанова. Я больше надолго не оставлю тебя одного. Всё у нас переменится. Андрюшенька!
Протазанов. Переменится… Будет три месяца жизни врозь и девять месяцев скандалов. Спасибо. Нам лучше всего расстаться.
Раиса Протазанова. Ты негодяй! Подонок!
Протазанов пожимает плечами.
Раиса Протазанова. Я тебя в тюрьму упрячу. Ты драгоценности мои похитил, а теперь хочешь на них кооперативную квартиру себе отгрохать, чтобы поселиться в ней с этой стервой из Калининграда.
Протазанов. Ты как базарная баба ведёшь себя. Почему она стерва? Потому что мы любим друг друга?
Раиса Протазанова. Если б ты только знал, если б только знал, как я её ненавижу!
Протазанов. Догадываюсь.
Раиса Протазанова. Андрюша! Что-то мне нехорошо. Как бы со мной тут чего не случилось.
Протазанов (насмешливо). Хоть в суде обойдись без обмороков и истерик. Уж, пожалуйста!
Раиса Протазанова. Я не притворяюсь…
Протазанов. Дома ты тоже уверяла, что не притворялась.
Раиса Протазанова. Андрюша! Брось её. Она молодая, она ещё найдёт себе кого-нибудь. А у меня ребёнок. Больной. Мне будет трудно устроить снова свою жизнь. Брось её! Она тебя оставит в конце концов. Вот увидишь… Что это со мною… Слабость… Голова кружится… Не веришь?