Третий раздел этой главы включает четыре коротких текста, посвящённых основополагающим причинам беспощадных конфликтов и несправедливости. Из этих текстов мы видим, что Будда не призывает просто поменять внешнюю структуру общества. Он демонстрирует, что эти тёмные явления суть внешние проекции нездоровых склонностей человеческого ума, и, таким образом, указывает на необходимость внутренних изменений в качестве параллельного внешним изменениям условия для установления мира и социальной справедливости. Каждый из четырёх текстов, включённых в эту главу, прослеживает конфликт, насилие, политическое угнетение и экономическую несправедливость до их настоящих причин, которые находятся в человеческом уме.
В Тексте I.3 (1) ссоры между мирянами объяснены их привязанностью к чувственным наслаждениям, а между отшельниками – их захваченностью воззрениями. В Тексте I.3 (2) приведена беседа Будды с Саккой, добуддийским индийским правителем дэвов, в которой Будда прослеживает ненависть и вражду до зависти и скупости и оттуда – до фундаментальных искажений, которые влияют на то, как наше восприятие и познание обрабатывают информацию, предоставляемую органами чувств. В Тексте I.3 (3) предложена иная версия знаменитой цепи причинности, которая ведёт от чувства к жажде и от жажды через другие условия – к «хватанию за дубинки и другое оружие» и другим видам агрессивного насильственного поведения. Текст I.3 (4) показывает, как три корня зла – алчность, ненависть и заблуждение – имеют ужасающие последствия для всего общества, проявляющиеся в насилии, жажде власти и причинении страдания невиновным. Все четыре текста свидетельствуют о том, что любые общественные перемены требуют значительных перемен в структуре нравственности каждого человека: до тех пор пока способ действий людей будет определяться алчностью, ненавистью и заблуждением, все их результаты будут губительными.
Учение Будды затрагивает и четвёртый аспект человеческого существования, который, в отличие от первых трёх, сложно сразу разглядеть, – это наша зависимость от цикла перерождений. Из подборки текстов, включённых в заключительный раздел данной главы, мы видим: Будда учит тому, что наша жизнь – это лишь единичный период цикла перерождений, длящегося с незапамятных времён без какого-либо начала, которое мы могли бы обнаружить. Этот цикл на языке пали называется saṃsāra – «бесцельное блуждание». Как бы далеко мы ни заглянули в поисках начала мироздания, мы никогда не обнаружим момента его создания. Не имеет значения, как далеко мы попытаемся проследить жизненные циклы, – мы всё равно не сможем прийти к первой точке. Согласно Тексту I.4 (1) и I.4 (2), даже если мы будем вспоминать последовательность наших отцов и матерей во всей череде мировых систем, мы придём лишь к ещё большему их количеству, уходящему далеко за горизонт.
Более того, этот процесс не только безначален, но и потенциально бесконечен. До тех пор пока существуют неведение и жажда, он будет продолжаться без конца и края. Для Будды и раннего буддизма в целом это является главной проблемой, лежащей в основе человеческого существования: мы привязаны к циклу перерождений – и привязаны к нему не чем иным, как нашими неведением и жаждой. Бессмысленное блуждание в сансаре происходит во вселенной, имеющей невероятные размеры. Промежуток времени, необходимый мировой системе для появления, достижения максимального расширения, а затем сжатия и разрушения, называется kappa (скт. kalpa), или эон. Текст I.4 (3) предлагает яркое сравнение для понимания продолжительности эона, а в I.4 (4) представлена ещё одна яркая метафора, описывающая неисчислимое количество эонов, по которым мы странствовали.
Когда существа блуждают и бродят от жизни к жизни, окутанные тьмой, они снова и снова падают в бездну рождения, старения, болезней и смерти, неспособные из-за жажды, толкающей их к неудержимому поиску удовольствий, сделать передышку и внимательно рассмотреть своё бедственное положение. Вместо этого, как говорится в Тексте I.4 (5), они предпочитают крутиться вокруг своих пяти совокупностей, подобно собаке, привязанной к шесту или колонне. Поскольку их неведение мешает им признать порочную природу их состояния, они не могут различить даже направление пути к освобождению. Большинство существ живут, поглощённые радостью чувственных утех. Другие, управляемые желанием власти, статуса и уважения, проводят свои жизни в бесплодных попытках утолить неутолимую жажду. Многие люди, испытывающие страх перед будущим уничтожением после смерти, строят системы верований, которые описывают перспективу вечной жизни для их индивидуального «я», их души. Некоторые стремятся к освобождению, но не знают, как отыскать к нему путь. Будда появился среди нас именно для того, чтобы предложить такой путь.
1. Старость, болезни и смерть
(1) Старение и смерть
В Саваттхи царь Косалы Пасенади обратился к Благословенному:
– Достопочтенный, существует ли кто-либо в мире, свободный от старения и смерти?
11
– Великий царь, никто из тех, кто был рождён, не свободен от старения и смерти. Даже эти влиятельные кхаттии, богатые, окружённые великим достатком и имуществом, с золотом и серебром в изобилии, с сокровищами и товарами, с богатством и зерном, – все они, будучи рождёнными, не смогут избежать старения и смерти. Даже эти влиятельные брахманы… влиятельные домохозяева, богатые… с богатством и зерном, – все они, будучи рождёнными, не смогут избежать старения и смерти. Даже те монахи, которые являются арахантами, чьи оковы полностью разрушены, которые прожили святую жизнь, совершили то, что необходимо было совершить, сбросили бремя, достигли своей цели, до основания разрушили оковы бытия и полностью освободились посредством окончательного знания, – и для них это тело есть предмет разрушения и оставления
12
(СН 3:3; I 71 <163–164>)(2) Сравнение с горой
В Саваттхи, в середине дня царь Косалы Пасенади приблизился к Благословенному, выразил ему своё почтение и сел рядом. Тогда Благословенный спросил его:
– Откуда ты пришёл в середине дня, великий царь?
– Достопочтенный, прямо сейчас я вовлечён в различные дела, обычные для царей, опьянённых владычеством, охваченных жаждой чувственных наслаждений, достигших стабильного контроля над своей страной; для тех, кто правит, захватив огромные земли.
– Что ты думаешь, великий царь? Предположим, что надёжный, заслуживающий доверия человек с востока пришёл бы к тебе и доложил: «Безусловно, о владыка, ты должен быть осведомлён об этом: я приехал с востока, и там я видел огромную гору величиной с облако, которая следует этим путём и сметает на нём всех живых существ. Поступай, как считаешь нужным, великий царь». Затем второй человек пришёл бы к тебе с запада… третий с севера… четвёртый надёжный, заслуживающий доверия человек пришёл бы к тебе с юга и доложил: «Безусловно, о владыка, ты должен быть осведомлён об этом: я приехал с юга, и там я видел огромную гору величиной с облако, которая следует этим путём и сметает всех живых существ. Поступай, как считаешь нужным, великий царь». Если бы, великий царь, столь непомерная опасность возникла бы, столь нещадное уничтожение человеческой жизни – жизни, которую так сложно обрести, то что следовало бы сделать?
– Если бы, достопочтенный, столь непомерная опасность возникла бы, столь нещадное уничтожение человеческой жизни – жизни, которую так сложно обрести, то следовало ли бы делать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
– Я возвещаю тебе, великий царь, я заявляю тебе, великий царь: старение и смерть подкрадываются к тебе. Когда старение и смерть подкрадываются к тебе, что следует сделать?
– Если старение и смерть подкрадываются ко мне, то следует ли делать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
Достопочтенный, цари, опьянённые владычеством, охваченные жаждой чувственных наслаждений, достигшие стабильного контроля над своей страной, и те, кто правит, захватив огромные земли, – все они одержали победу при помощи воинов, сражавшихся на слонах, сражавшихся на конях, сражавшихся на колесницах и сражавшихся в пешем строю; но нет ни единой надежды на победу при помощи таких битв, нет шанса на успех, когда старение и смерть подкрадываются к тебе. При этом царском дворе, достопочтенный, существуют советники, способные при помощи хитрых уловок рассорить врагов, которые явятся сюда, но все они бессильны, когда старение и смерть подкрадываются к тебе. При этом царском дворе, достопочтенный, существуют несметные запасы золота, спрятанного в подвалах и хранилищах, с помощью которого мы можем умилостивить пожаловавших недругов, но нет надежды на победу с помощью богатства, нет шансов на успех, когда старение и смерть подкрадываются к тебе. Когда старение и смерть подкрадываются, то следует ли сделать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
– Так это, так это, великий царь! Если старение и смерть подкрадываются к тебе, то следует ли сделать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
Так сказал Благословенный. Произнеся это, Учитель, Счастливый, продолжил:
(СН 3:25; I 100–102 <224–229>)(3) Небесные посланники
– Монахи, есть три небесных посланника
13
Вот человек дурно ведёт себя телом, речью и умом. После разрушения тела, после смерти он рождается в горестном состоянии, в дурном уделе, в низшем мире, в аду. Тогда охранники ада хватают его за обе руки и волокут к владыке смерти Яме
14
Тогда, монахи, владыка Яма начинает вопрошать, проверяя и узнавая о первом небесном посланнике: «Мой славный человек, видел ли ты когда-нибудь первого небесного посланника, появляющегося среди людей?».
И тот отвечает: «Нет, владыка, я не видел его».
Тогда владыка Яма говорит ему: «Но, мой славный человек, разве ты не встречал женщину или мужчину лет восьмидесяти, девяноста или ста изогнутых, словно подвеска для крыши; согбенных, опирающихся на трость, ступающих нетвёрдыми ногами; немощных, оставивших позади всю свою юность и силу; с выпавшими зубами, с седыми и поредевшими волосами или лысиной, морщинистых, покрытых пятнами?».
И тогда человек отвечает: «Да, владыка, я видел такое».
Тогда владыка Яма спрашивает его: «Мой славный человек, неужели не зародилась в тебе, зрелом и умном, мысль о том, что и ты тоже подвержен старости и не сможешь избежать её? Почему бы тогда не творить добрые дела телом, речью и умом?».
«Нет, владыка, я не смог сделать этого. Я был беспечен».
Тогда владыка Яма отвечает ему: «Из-за беспечности ты пренебрёг совершением благотворных деяний. Что ж, с тобой отныне будут обходиться согласно тому, что ты заслужил своей беспечностью. Злые деяния не были совершены твоими матерью или отцом, братьями или сёстрами, друзьями или приятелями, родными, дэвами, асурами или брахманами. Лишь ты сам совершил зло и будешь пожинать его плоды».
Вот, монахи, расспросив, проверив его и узнав о первом небесном посланнике, владыка Яма опять вопрошает, проверяет его и начинает узнавать о втором посланнике, задавая вопрос: «Мой славный человек, видел ли ты когда-нибудь второго небесного посланника, появляющегося среди людей?».
«Нет, владыка, я не видел его».
«Но, мой славный человек, разве ты не встречал женщину или мужчину, серьёзно больных, сражённых хворью, лежащих в собственных нечистотах, поднимаемых с постели одними и укладываемых в постель другими?».
«Да, владыка, я видел такое».
«Мой славный человек, неужели не зародилась в тебе, зрелом и умном, мысль о том, что и ты тоже подвержен болезни и не сможешь избежать её? Почему бы тогда не творить добрые дела телом, речью и умом?».
«Нет, владыка, я не смог сделать этого. Я был беспечен».
«Из-за беспечности ты пренебрёг совершением благотворных деяний. Что ж, с тобой отныне будут обходиться согласно тому, что ты заслужил своей беспечностью. Злые деяния не были совершены твоими матерью или отцом, братьями или сёстрами, друзьями или приятелями, родными, дэвами, асурами или брахманами. Лишь ты сам совершил зло и будешь пожинать его плоды».
Вот, монахи, расспросив, проверив его и узнав о втором небесном посланнике, владыка Яма опять вопрошает, проверяет его и начинает узнавать о третьем посланнике, задавая вопрос: «Мой славный человек, видел ли ты когда-нибудь третьего небесного посланника, появляющегося посреди людей?».
«Нет, владыка, я не видел его».
«Но, мой славный человек, разве ты не видел женщину или мужчину, которые умерли два или три дня назад, их вздувшиеся, иссиня-бледные, разлагающиеся трупы?».
«Да, владыка, я видел такое».
«Мой славный человек, неужели не зародилась в тебе, зрелом и умном, мысль о том, что и ты тоже подвержен смерти и не сможешь избежать её? Почему бы тогда не творить добрые дела телом, речью и умом?».
«Нет, владыка, я не смог сделать этого. Я был беспечен».
«Из-за беспечности ты пренебрёг совершением благотворных деяний. Что ж, с тобой отныне будут обходиться согласно тому, что ты заслужил своей беспечностью. Злые деяния не были совершены твоими матерью или отцом, братьями или сёстрами, друзьями или приятелями, родными, дэвами, асурами или брахманами. Лишь ты сам совершил зло и будешь пожинать его плоды».
(Из АН 3:35; I 138–40)
2. Невзгоды бездумной жизни
(1) Стрела болезненного чувства
– Монахи, когда необученный заурядный человек испытывает болезненное чувство, он горюет, печалится и впадает в отчаяние, он бьёт себя в грудь и становится обезумевшим. Он испытывает сразу два чувства: телесное и умственное. Представьте, что кто-то пронзает человека стрелой, а следом немедленно ранит его ещё одной – так, что тот чувствует боль сразу от двух стрел. Точно так же необученный заурядный человек, испытывая болезненное чувство, ощущает чувство сразу двух видов – телесное и умственное.
Испытывая болезненное чувство, он зарождает отвращение к нему. Когда он поступает так, за этим стоит скрытая склонность к отвращению по отношению к болезненным чувствам
15
16
17
Когда он испытывает приятное чувство, он испытывает его, будучи захваченным. Когда он испытывает болезненное чувство, он испытывает его, будучи захваченным. Когда он испытывает ни-приятное-ни-болезненное чувство, он испытывает его, будучи захваченным.
Вот поэтому, монахи, он и зовётся необученным заурядным человеком, который связан рождением, старостью и смертью; связан горем, скорбью, причитаниями и унынием; связан страданием, – так я заявляю.
Монахи, когда обученный благородный ученик испытывает болезненное чувство, он не горюет, не печалится и не впадает в отчаяние, он не бьёт себя в грудь и не становится обезумевшим
18
Представьте, что кто-то пронзает человека стрелой только один раз, не раня его второй, так что он испытывает чувство, вызванное попаданием лишь одной стрелы. Так и обученный благородный ученик, испытывая болезненное чувство, испытывает только телесное чувство, но не испытывает умственного.
Испытывая болезненное чувство, он не зарождает отвращение к нему. Так как он не отвращается неприятным чувством, за этим не стоит скрытая склонность к отвращению по отношению к болезненным чувствам. Испытывая боль, он не ищет наслаждения в чувственных удовольствиях. И почему? Потому что обученный благородный ученик знает иное спасение от неприятных чувств, помимо удовольствий. Так как он не прельщается чувственными наслаждениями, за этим не стоит скрытая склонность к влечению к приятным чувствам. Он постигает в соответствии с действительностью возникновение и исчезновение, наслаждение, опасность и спасение по отношению к этим чувствам. Когда он постигает это, в нём не найти скрытой склонности к неведению по отношению к ни-приятным-ни-болезненным чувствам.