– Нет, зверь такого натворить не мог, – возразила Кара. – Это выглядит слишком продуманным. Будь это тварь из Чащобы, тут повсюду валялись бы обломки. Брёвна, осколки стекла…
– Части тел…
– Ну Тафф!
– А чего? – сказал братишка. – Ты и сама об этом думала!
Он понизил голос до шёпота.
– А может, это Риготт?
– Нет. Риготт ничего не делает зря, а это бы ей ничего не дало. Я уверена, что сейчас она уже в Мире, раздаёт направо и налево свои гримуары и собирает новых ведьм. После того, как она две тысячи лет проторчала тут, на острове, это последнее место, где ей захотелось бы остаться теперь, когда она наконец освободилась.
«И всё благодаря мне, глупенькой пешке!»
Кара пнула закопчённый черепок, бывший некогда частью глиняного черпака. Черепок отлетел в сторону по обугленным останкам магазина. Кара проводила его взглядом.
– Мисс Вестфолл! – окликнули её сзади. – Нам надо вам кое-что показать.
Это был Андерс Клемент, высокий, жилистый чернокожий дядька с проседью в волосах. Перед отъездом из Калы-Мальты жители деревни назначили его капитаном судна, которое должно было отвезти треть из них в Мир. Капитан из него получился довольно толковый, но хотя с остальными членами команды он был дружелюбен и общителен, с Карой он почему-то держался отстранённо.
– Что там такое, Клемент? – спросила Кара.
– Капитан Клемент! – одёрнул он.
Да, похоже, он по-прежнему на неё злился. Клемент вообще не собирался причаливать к острову, и только когда Кара потребовала пристать к берегу, нехотя согласился. Она даже не знала, что сильнее уязвило его самолюбие: то, что он вынужден повиноваться ребёнку или девице, – но Кара была уверена, что из-за неё он потерял лицо перед всей командой. Хорошо ещё, что она послушалась совета Мэри и никому не сказала, что лишилась магических способностей. Если бы Клемент знал правду, он бы вряд ли стал ей повиноваться.
– Прошу прощения, – сказала Кара. – Так в чём же дело, капитан Клемент?
– Там есть нечто, что вам нужно видеть.
Он кивнул на Таффа.
– А мальчику лучше остаться тут. Это зрелище не для детских глаз.
Тафф уставился на капитана, не веря своим ушам.
– Вы серьёзно? – переспросил он. – Да вы хоть представляете, чего я навидался за свою жизнь? Да я такого могу рассказать, что у кошмаров кошмары начнутся!
– Ну, как хочешь, – отвечал капитан Клемент.
Они пошли вслед за капитаном дальше вглубь деревни, минуя чёрные прямоугольники, которые некогда были зданиями, а теперь от них остались лишь уголья и воспоминания. «А вот тут была кожевня, – думала Кара. – А вот эта длинная полоса – казарма, где жили серые плащи. А вон дом пекаря Корбетта, и печка до сих пор видна». Её неожиданно охватила ностальгия. Жилось ей тут несладко – но это был её дом, а теперь его не стало.
Они поднялись на вершину холма и увидели перед собой центр деревни – то место, куда некогда Дети Лона сходились на службу. Сидельные валуны были тщательно разложены концентрическими кругами, так, чтобы все собравшиеся могли как следует видеть дерево фенрут в центре круга. Ибо дерево было важнейшим символом Лона, и несмотря на то, что вся деревня была разорена, дерево оставалось цело и невредимо.
А на его ветвях висели сотни скелетов животных.
Они раскачивались на ветру. В том, как они были развешаны, не было ни логики, ни смысла. Некоторые подвесили на такой высоте, что они были совсем не видны, лишь чуть отблёскивали белым в лучах заходящего солнца; другие висели так низко, что касались земли. В основном это был мелкий скот: козы, куры, овцы, – хотя на противоположной стороне фенрута болтался на пяти верёвках неуклюжий скелет коровы. Кару отчасти утешила мысль, что животных не повесили заживо. Дети Лона, практичные во всём, не стали бы попусту портить хорошие припасы: разумеется, животных сперва зарезали, мясо засолили и прибрали про запас.
– Знаете ли вы, что означает эта… – капитан Клемент запнулся, подбирая нужное слово, – эта выставка?
– Вы думаете, нечто подобное может иметь какой-то смысл? – спросила Кара.
– Ну, вам лучше знать. Это же ваш народ!
Кара покачала головой.
– Уже нет.
– Глядите! – тихо сказал Тафф, указав на фигуру, которая как раз развернулась на ветру в их сторону. В отличие от всех прочих скелетов, этот был одет в чёрное школьное платье с белым воротничком, что придавало ему сходство с пугалом. На месте человеческой головы торчал бараний череп с длинными, загнутыми внутрь рогами. Волосы цвета воронова крыла, вероятно, из конской гривы, скрывали пустые глазницы черепа и ниспадали по спине школьного платья. Рук у пугала не было, однако же к левому рукаву платья была прикручена медной проволокой большая чёрная книга.
– А это ещё что такое? – осведомился капитан Клемент.
Кара вспомнила праздник Теней и вереницу таких же чучел, что украшали собой поле вдовы Миллер. «Вот и я сделалась одной из них, страшилищем, которым пугают детей».
– Я знаю, что стало с жителями деревни, – сказала она. – Они сожгли свои дома дотла, потому что знали, что никогда не вернутся. Они могли бы просто оставить всё как есть, но великий Тимоф Клэн возжелал сделать красивый жест, устроить нечто вроде церемонии. Вероятно, он назвал это Великим Очищением или ещё как-нибудь. Он же знал, что я вернусь. Каким-то образом знал. И животные – часть того, что он хотел мне передать. Понимаете, я люблю животных. И он это знает, потому что… потому что чучело – это я. Это всё устроено ради меня.
– Что вы несёте, барышня? – переспросил капитан Клемент.
– Он хочет, чтобы я знала, что он забрал своё стадо и переправил его в Мир, но он обо мне не забыл. Он будет меня искать. И когда отыщет…
Тафф прильнул к Каре, уткнулся в неё лицом и обнял крепко-крепко.
– Кто? – спросил капитан Клемент. – Кто вас отыщет?
Но Кара больше не могла говорить, и на вопрос ответил Тафф.
– Человек, который носит лицо нашего отца, – сказал он.
2
В ту ночь Каре приснилось кукурузное поле.
Началось всё как всегда. Папа – её настоящий папа, изгнанный из собственного тела и заточённый в этом царстве бесконечного сна, – стоял в центре голого вспаханного поля и рылся в кармане в поисках мешочка с семенами. Только сейчас папа вместо того, чтобы сразу их посеять, как в предыдущих снах, высыпал чёрные зёрнышки на ладонь и принялся перебирать их. Лицо у него было озадаченное и немного разочарованное. В уголках глаз прибавилось морщинок.
«Он начинает вспоминать, – подумала Кара. – Заклинание Грейс не сможет удерживать его тут бесконечно: рано или поздно он осознает, что всё это не настоящее, и начнёт терять рассудок. А когда это случится, я уже не сумею его вернуть…»
Внезапно папины глаза гневно сузились. Он стиснул семена в своём могучем кулаке. Кара не услышала его крика – звуков в её сне отчего-то не бывало, – но увидела, как натянулись жилы у него на шее, когда он издал беззвучный вопль разочарования. В глазах у него, будто надвигающиеся грозовые облака, клубился туман безумия.
Кара проснулась.
«Время на исходе! – подумала она. – Если не спасти его сейчас, я его потеряю навсегда».
Понимая, что сегодня ночью ей больше не уснуть, Кара достала предмет, лежавший у неё под кроватью, и сунула его в сумку. Она тихонько вышла из каюты, чтобы не разбудить Таффа, и принялась пробираться по палубе спящего корабля. Над головой, словно светлячки, перемигивались звёзды. Поднимая глаза, Кара по-прежнему ожидала увидеть чёрный полог Чащобы, и эти раскиданные по небу звёздочки не только радовали, но и успокаивали.
– Я вырвалась оттуда! – сказала девочка вслух, как будто произнесённые слова обладали достаточным могуществом, чтобы успокоить её истрёпанные нервы. – Я в безопасности!
Хотя, разумеется, на самом деле ничего подобного и близко не было. Риготт её наверняка убьёт, когда снова встретит – если только та тварь, что вселилась в тело папы, не отыщет её первой. Тогда её казнят так, чтобы всем прочим ведьмам было неповадно. А тут ещё и сам Мир! Детям Лона запрещено было его обсуждать, и Кара представления не имела, что её ожидает.
«А вдруг там ещё опаснее, чем в Чащобе?»
Девочка шла стремительно, скользила из тени в тень, чтобы случайно не попасться на глаза матросам. Корабль, который капитан Клемент окрестил «Искателем», был сделан грубо и лишён каких бы то ни было украшений. Двумя палубами ниже Кары десятки людей, работая посменно, по девять часов, загребали воду длинными вёслами. Тафф считал, что заставлять людей так вкалывать – это варварство, и пытался доказать, что он мог бы построить корабль, который ходил бы под парусами. Он даже построил работающую модель, однако никто не собирался принимать всерьёз кораблестроительные идеи семилетнего мальчишки.
Кара быстро огляделась, чтобы убедиться, что никто из ночной вахты не глядит в её сторону, и сбежала по трапу в грузовой трюм.
Рядом на колышке болталась маленькая лампа, но Кара решила, что с неё будет довольно лучей лунного света, пробивающихся сквозь щели в палубе. Скрип и стенания «Искателя», жутковатые звуки, сопровождавшие их во время всего путешествия, тут были ещё слышнее, чем наверху. Пригнувшись, Кара пробиралась мимо всё новых и новых бочонков с провизией, туго-натуго привязанных к деревянным столбам: тут были вода и эль, зерно и солёная говядина, яйца, переложенные соломой, и фиолетовые зёрна, которые в Чащобе заменяли рис. В примитивных деревянных загонах толпился скот. Нервное блеянье и мычание разносились эхом под низким потолком. Эти животные выросли на суше, и корабельная качка тревожила их.
– Я вас понимаю, – сказала им Кара: она и сама была не в восторге от морского путешествия. – Но вы не бойтесь. Мы уже скоро будем на суше.
Животные теснились к стенкам загонов, приветствуя её. Кара сунула руку между досок, и бело-серая коза ткнулась носом ей в ладонь. Девочка улыбнулась. Хоть она больше и не ведьма, умения обращаться с животными она не утратила. А после того подарочка, что оставил ей Тимоф Клэн на ветвях фенрута, Кара особенно нуждалась в их тепле – в том, чтобы почувствовать, что они живые. Девочка пощекотала пёрышки общительной наседке, а потом подошла к большим загонам в глубине трюма, где держали лошадей. Тенепляска сердито заржала: ей не понравилось, что Кара сперва стала возиться со всякой мелюзгой. Гнедо-бурая кобыла перегнулась через высокую дверцу и ткнулась головой в плечо Кары.
– Ну, как ты тут? – спросила девочка и сунула в рот Тенепляске яблочко. – Только тсс! Не проболтайся капитану Клементу, что я человеческую пищу на лошадь перевожу. А то он так рассердится!
Тенепляска по-прежнему выглядела худой и хилой: не оправилась ещё как следует после того, как некоторое время пробыла порченой. И грива её, когда Кара уткнулась в неё лицом, всё ещё попахивала увядшими цветами. Однако глубокие карие кобыльи глаза вновь сделались её собственными: упрямыми, лукавыми и полными жизни.
Кара торопливо огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что тут точно никого нет, шмыгнула в денник Тенепляски и спряталась за его стенкой. «Я же ничего плохого не делаю. Что тут такого-то?» И тем не менее чувство вины охватило её до такой степени, что даже безобидный взгляд Тенепляски казался обвиняющим.
Девочка вынула из сумки белый гримуар, положила его на колени и раскрыла.
«Это не твоё! – думала Кара. Чувство вины всё нарастало. – Ты украла его у Сафи, а саму Сафи бросила в Кале-Мальте. Отважная маленькая ведьмочка помогла тебе добыть эликсир из Нирсука, сражалась плечом к плечу с тобой – а ты её предала!» Кара напомнила себе самой, что забрала гримуар только ради того, чтобы уберечь Сафи от его тёмного влияния. Но это мало утешало. Если она и в самом деле сделала это из благородных побуждений, отчего же она тогда до сих пор не швырнула книгу за борт?
Кара посмотрела на первую страницу, бережно поводила пальцами по гладкому листу, перелистала начало книги. Будь она по-прежнему способна творить заклинания, эти первые несколько страниц, которые Сафи уже использовала, выглядели бы как тёмная вода, идущая рябью.
А так это были просто чистые страницы.
– Ничегошеньки! – сказала Кара кобыле. – Такое впечатление, будто я в жизни не пользовалась гримуаром. Как будто бы я вообще… мальчишка!
Тенепляска коротко фыркнула в ответ. Сперва было Кара подумала, что кобыла над ней потешается, но тут заметила мышку: белую мышку с хвостиком, загнутым вопросительным знаком. Мышка бегала по сену в углу денника. Тенепляска вовсе не собиралась высказывать своё мнение – её просто раздражало, что в её денник пробралось постороннее животное.
Кара положила руку на сено, и мышка взбежала к ней на ладонь.
– Ну, привет! – сказала она, радуясь тому, как щекочут кожу крохотные лапки. «Ведь я же не обычная ведьма! – напомнила она себе. – Я вексари! Мне не нужны все эти дурацкие гримуары, чтобы творить заклинания». И она устремилась сознанием вовне, пытаясь построить мысленный мостик к мышке. Когда-то это позволяло ей повелевать десятками ужасных чудовищ из Чащобы.
Мышка равнодушно смотрела на неё, как ни в чём не бывало.
«Ну хорошо, – подумала Кара, – а может быть, яд Нирсука лишил меня только способностей вексари? Вдруг я по-прежнему могу ловить животных в гримуар, так же, как тогда, когда обнаружила, что я ведьма?»
Кара бережно опустила крохотного грызуна на пол и открыла страницу намного дальше тех, которые использовала Сафи.
И сосредоточилась на мышке.
– Вспрыгни мне на руку!
Если бы заклинание подействовало, в гримуаре появилось бы изображение мыши – рисунок, начертанный меленькими буковками.
Страница осталась чиста.
«Ну, а ты что думала? – сказала себе Кара, когда мышка нырнула обратно в сено. – Думаешь, могущество просто так возьмёт и вернётся, как севший голос после простуды? Да нет, оно ушло навсегда!»
И что же ей теперь делать?
Впереди Кару ждало множество препятствий. Ей нужно было снять проклятие, что лежало на её отце. Остановить Риготт. Защитить Таффа. Всё это были очень трудные задачи, почти невыполнимые даже с её могуществом. А без него? У неё просто не было шансов.
«И всё-таки будь честна. Не за этим ты спустилась в трюм!»
Кара захлопнула гримуар и спрятала лицо в ладонях.
Как же она тосковала по магии!
Кара столько лет прожила изгоем, и вот наконец-то почувствовала, что она чего-то стоит, что она кому-то нужна. Обитатели Чащобы признавали её так, как Дети Лона не признали бы никогда. Впервые в жизни Кара чувствовала себя своей. И вот теперь эта дверь захлопнулась навеки, и мир, на несколько месяцев сделавшийся таким пронзительно-ярким, потускнел необратимо.
«И кто виноват, спрашивается? Если бы я лучше распорядилась своим могуществом, ничего бы этого не случилось! Папа по-прежнему оставался бы папой. Риготт сидела бы в заточении…
Я просто не заслуживаю быть ведьмой!»
На другом конце трюма что-то с лязгом упало на пол.
Кара вскочила на ноги и стала вглядываться во мрак. Дальний конец трюма был тёмен и окутан тенями.
– Эй! – окликнула Кара. – Есть там кто-нибудь?
Никто не отозвался, и вскоре Кара выдохнула, решив, что там никого нет. «Учитывая, как капитан Клемент ведёт этот корабль, неудивительно, что тут всё на ходу отваливается!»
Девочка погладила гриву Тенепляски, жалея, что не захватила ещё одно яблоко.
– Ну, пока, подруга, – сказала она. – Скоро мы причалим, и ты сможешь побегать на воле!
И Кара принялась пробираться назад, навстречу лунному свету, между загонами и громоздящимся грузом. Тени, казалось, тянулись к ней, когда она проходила мимо.
До восхода было ещё несколько часов, однако Тафф уже проснулся. Кару это не удивило: их внутренние часы пока не приспособились к смене дня и ночи за пределами Чащобы, поэтому они засыпали и просыпались не так, как все нормальные люди. Тафф сидел в центре их маленькой каюты, обложившись несколькими игрушками из Мэриного мешка. «Нет, не из Мэриного: теперь это его мешок», – поправилась Кара. Ей всё ещё было не по себе от мысли, что братишка возится с заколдованными предметами, особенно когда он обращался с ними с такой ребяческой небрежностью. На полу, среди прочего, валялись: соломенная кукла, которая качала головой, когда говоришь неправду, треснутый бумеранг, который всегда возвращался к тебе независимо от того, куда и как его бросишь, и каменный игральный кубик. На его гранях были изображены пять органов чувств – ухо, нос, глаза, рот и руки, на последней же грани – просто красный кружочек. Для чего этот кубик, ребята пока не разобрались.