Несмотря на сквозящую в речах Петьки предубежденность, личность почтальона заинтересовала Мухина. Сама профессия предполагает осведомленность Быстрова в отношениях многочисленных семейств, с которыми приходится общаться по делам службы, серьезные конфликты не могли пройти мимо его внимания. Подробнее Рябов не стал распространяться, хотя его убеждение по поводу физического превосходства почтальона наводило на размышления: возможно, существовала какая-то тайна, связывающая его с местными ребятишками. Также немаловажны беспокойство и суета вокруг Татьяны. Так или иначе все жители двора объединились в обособленные группы. Знать бы еще, по каким признакам или интересам. Строго выдерживается дистанция. Обнадеживающий подход к решению поставленной задачи, сулящий неожиданные открытия.
Итак, почтальон?
Он увидел романтику. Есть множество людей, без всякого энтузиазма выполняющих повседневную работу, получающих удовольствие только при подсчете заработка, а Иван Быстров расширил рамки своей деятельности и выделил притягательную цель – возможность постигать тайны, недоступные для других профессий. Тайны завораживали, к ним он устремлялся. Вовремя вспомнил братьев Знаменских, ставших знаменитыми бегунами в результате рабочей необходимости. Не обязательно тихоходом передвигаться по жилищным задворкам, и он в первый же день оделся по-спортивному, надел легкие кроссовки. И… работа превратилась в увлекательный процесс.
Сначала не все шло гладко, но не прекращалось восхождение на вершину. Вершину чего!? Ответ терялся в дебрях импульсивных образов, но Быстров знал: ответ найдется. Главное – бежать, бежать… Хотя в минуты спокойных размышлений появлялись сомнения в своей нормальности. Например, живут люди и воспринимают жизнь как естественную смену труда, отдыха и развлечений. Очень простое решение жизненного кроссворда: деньги дают материальную основу для остальных составляющих. И вдруг – открытие. Оказывается, человечество ошибается в принципе, рассматривая трудовую деятельность как путь к самоутверждению. Осознание своего Я происходит в воссоединении с вселенской идеей – это и есть неутомимое, осознанное и все более захватывающее движение к вершине. Сама деятельность, если не помешаться на деньгах, позволяет размышлять, осмысливать бытие свое и людей, с которыми приходится общаться в процессе работы.
Квартира №6 в угловом доме запомнилась с первой встречи с хозяином. Сочувствие? Приоткрытая дверь. Пожилой благообразный человек с тяжелыми, как и очки, чертами лица мнет в руках полученный по заказу журнал, одновременно оценивает Быстрова пытливым взглядом. Виноватым голосом пытается разрешить конфликт, затеянный его женой.
– Подумаешь, газета. Ну, вытащили ребятишки. Из-за баловства. Пальчики тонкие, легко проходят в почтовый ящик.
– Какие пальчики! – не унимается жена, привлекательная, не старая брюнетка с черным испепеляющим взглядом. Массивным телом старается оттеснить мужа. – Они специально не кладут газеты, потом перепродают.
Иван понимает смущение человека, живущего бок о бок с женщиной, далекой от общечеловеческой любви. Милосердие и доброта для нее являются надуманными понятиями, и жизнь представляется из череды завоеваний. Чего и зачем – остается догадываться.
– Могу предложить взамен бесплатные газеты, вот специально принес.
– Что толку в бесплатных газетах! – еще больше обозляется женщина, размахивая правой рукой, как топором. – В них дурацкая реклама и несколько грязных анекдотов. Ну, еще парочка глупых статей, перепечатанных из других газет.
– Значит, могут заменить потерю.
От явной насмешки она теряет дар речи, переводит остекленевший взгляд с почтальона на мужа и обратно, круто поворачивается и захлопывает за собой дверь, оставив обоих на лестничной площадке. Судя по нервозности, торопилась на кухню, откуда запахло жаренным.
– Вы не огорчайтесь, – спешит успокоить Быстрова благовоспитанный хозяин. – Пошумит, но жаловаться не станет. Характер такой.
Позже Иван ближе познакомился с Сергеем Петровичем – конечно, благодаря зловредности его жены. Чтобы избежать повторных конфликтов, он не клал газеты в ящик, а поднимался на второй этаж, звонил, встречался с подслеповатым взглядом, молча протягивал почту. И Сергей Петрович однажды расчувствовался.
– Как вас зовут, мил человек?
– Иван. Можно на ты.
– Вижу, ты добрый человек. В наше время не приходится рассчитывать на добропорядочность, и твое рвение, Ваня, очень похвально, можно отнести к исключению. Понимаешь ли, трудно ладить с людьми, они разные – нередко приходится выслушивать хамство. Так?
– Да, – кивнул не лишенный отзывчивости Иван. – Но мне нравится.
– Вот! – мгновенно оживился Сергей Петрович. – И я так считаю. Проходи, есть чем угостить. Можно и винцо. Что мнешься – вижу, не девица.
– А…
– Ее нет, в поликлинике она.
Иван отбросил понятные и обоснованные опасения, шагнул в квартиру. Ему сразу понравилась духовная атмосфера, в которую никак не вписывалась скандальная женщина.
– Не верится, чтобы одна ваша супруга могла в такой опрятности содержать квартиру, – деликатно резюмировал он.
– Она не при чем, – отмахнулся хозяин. – Приборка – это моя прерогатива. Я работаю исключительно дома – занимаюсь литературными опытами, если можно так выразиться. Дочь плохо понимала, а жена… Им нужны деньги, а я хочу жить в согласии со своей совестью. Понимаешь? – Он сверкнул на Ивана стеклами очков, тут же благодушно добавил: – Садись, куда удобнее. Расскажи о себе. Например, чем тебя привлекает работа. У нас немногие рискуют заниматься любимым делом. Обычно для души есть хобби, э-хе-хе.
Странно выглядела веселость Сергея Петровича при его зависимости от настроения жены, но Быстров разомлел от бархатного стелющего голоса, мечтательно смотрел в чашку с дымящимся кофе, легко воспринимал проникновенную речь. Проникновенная? Конечно, Сергей Петрович естественным образом старался заглянуть в душу собеседника, поковыряться там, как если бы имел дело с собственной библиотекой.
– Не задумывался, получилось само собой. По утрам бегал… много. Решил то же самое делать за вознаграждение.
– Умно! – еще больше развеселился Сергей Петрович. – А как насчет карьеры? Жизнь-то молодая.
– Карьера… пока не задумывался. Живу, как дышится. Никому дорогу не перегораживаю, и меня не трогают. Попутно изучаю психологию, пытаюсь передать изобразительными средствами.
– Ничего, могу помочь определиться. Ты заходи почаще, вместе покумекаем.
– Простите, работа!
– Ну вот, заладил. Смотри шире! Общение является частью твоей работы. Представь… добро почтой… Хорошо звучит?
– Еще как!
– Вот и заходи. А жена… Марина из другого мира, мне ее жаль… я всех жалею. Дочь такая же. С пеленок занимался, вкладывал душу.
Несомненно, тема дочери здорово беспокоила Сергея Петровича, при ее упоминании на глазах проступили слезы, а речь обрела трогательные интонации, стала заметно тяжеловесней.
– Вам то что!? Дочь – самостоятельная женщина, живет своей жизнью.
– Не скажи! Впрочем, ничего удивительного. Когда вложишь душу, то каждый ее шаг станешь выверять по собственным ощущениям. А, что там! Иногда приходится сожалеть о потерянных годах и бесплодных деяниях.
– Не верю в бесплодность. Скоро или чуть позднее появятся благодатные всходы.
– Эх, мил человек! И я надеюсь – этим и живу. Стоп! – Сергей Петрович снял тяжеловесные очки, двумя пальцами помассировал переносицу, посмотрел поверх головы Быстрова. – Любишь книги читать?
– Как всякий человек.
– Я не о том! – Он решительно поднялся. – Подойди сюда. Видишь, полки заставлены. А есть маленькая полочка – особенная. И книжонки не простые.
Так вот, шаг за шагом, Сергей Петрович вызывал все больший интерес у Быстрова. Иначе и не могло произойти – как говорится, на ловца и зверь бежит. Его замечание по поводу сущности профессии почтальона попало в десятку. Разве не с этой целью Иван Быстров пошел на низкооплачиваемую работу? Спорт спортом, а дома у почтальона всегда в рабочем состоянии мольберт, и краски разложены в боевой готовности, тут же пачка чистой бумаги. За короткий период деятельности накопилась кипа портретных зарисовок, любопытных своей психологической направленностью.
– У меня собралась хорошая коллекция книг по различной тематике, – продолжал Сергей Петрович. – Вот эта, например, «Путешествие на «Каллисто» Олега Игнатьева ничего тебе не говорит?
– Наверно, познавательная книжка.
– Не то слово. Взгляни! – Хозяин открыл титульный лист. – Видишь? Елене от Олега Игнатьева. И подпись автора и год 1988. Что скажешь?.. Книга не моя, и таких много. Рядом – «Карач—Мурза» Михаила Каратаева… правда, не с авторским автографом.
– Как они попали к вам?
– Вот! У меня своеобразный интерес… В мусорных баках не копаюсь, но книги вижу издалека. А эту, – Сергей Петрович выдернул из примечательного ряда сверкающий суперобложкой объемистый томик детективов. – Очистил от пищевых отходов, когда сам выносил мусор. Нет дарственной надписи, но и без нее ощущается история. Потрогай!.. Исходит тепло.
– Вы меня покорили, – признался Быстров, глядя на оживленного собеседника, протирающего носовым платком вспотевшие очки. – Семья может вами гордиться.
– А! Называют мусорщиком, да уж я привык.
Расстались они друзьями, крепко пожимая руки с обещаниями продолжить взаимоинтересную беседу. И когда Иван пришел в свою квартиру, то в первую очередь кинулся к мольберту, попытался в экспромте отразить первое впечатление от общения с неприметным, но удивительным человеком с богатым духовным миром. Как он не старался, не мог достичь сходства, изображение выходило карикатурным, лишенным поэтической одухотворенности. Не получалось целостного психологического образа. Как истинный художник, пусть неосознанно, Быстров почувствовал за внешней благопристойностью Сергея Петровича скрытый от внешнего взгляда иной мир, скорее всего – не очень привлекательный. И он загорелся непреодолимым желанием разгадать психологический ребус, иначе работа почтальона теряет духовно притягательную познавательность.
Ребус?
Близился новый год, но не чувствовалось предпраздничного настроения – всему виной отсутствие снега и сильные заморозки, из-за которых откладывались работы по художественному оформлению города. Присутствие в заиндевевшем городском пейзаже легко одетого почтальона в некотором смысле поднимало жизненный тонус горожан, но вызывало неоднозначные улыбки.
– Слушай! – встал на его пути плотно упакованный в шубу долговязый, еще не старый, трясущийся мужичок. – Ты сделал вызов зиме. Постой…
Без сомнения, не мерзнущий и не унывающий почтальон благоприятно влиял на всеобщее настроение, своим появлением приближал долгожданный праздник. Естественным образом шутливое замечание человека в шубе вызвало идею воспользоваться гостеприимством Сергея Петровича, перекинуться парой слов, заодно сделать перерыв в профессиональном марафоне. Поднялся к двери разгоряченный, окутанный инеем и паром, опустил руку на звонок. В квартире слышался приглушенный голос хозяина, но шаги… энергетика… И дверь нервно вздрогнула.
– Вам чего надо!? – Марина скривила крашенный рот. – Его нет!
– Как нет… я слышу.
– Чего тебе надо!? – Она переступила порог, прикрыла за собой дверь и процедила: – Если придешь к Сергею… ну, еще хотя бы раз, я пойду на почту, и тебе мало не покажется.
Иван громко расхохотался. Возмущение и протест жены Сергея Петровича выглядели нелепыми, и он искренне смеялся, наслаждаясь, как и полагается истинному художнику, крайней абсурдностью заявления. Так что женщина опешила, вытаращив и без того огромные глаза. Если бы не соблазнительно вздымающаяся грудь, то можно принять за умело выполненную восковую фигуру.
– Простите, вы, наверно, кушали семечки, и… Видите ли, шелуха залепила пару зубов, и мне показалось… Сами взгляните в зеркало.
Она дернулась, как если бы ее огрели крепким сыромятным ремнем, отступила назад, хлопнула дверью перед носом Быстрова. Донесся визгливый крик, потом все звуки потонули в истеричном смехе. Самый раз задуматься о психическом состоянии Марины Тихоновны. Даже не ее состояние беспокоило, а ее влияние на мужа. Невозможно противостоять женщине с непредсказуемыми поведенческими проявлениями, непогрешимой в своей самоуверенности. И некуда деться. Становилось понятным поведение самого Сергея Петровича – его пришибленность и заметно выраженная виноватость в присутствии жены. Однако и сомнения появлялись: поступки близкой ему женщины могли быть хорошо разыгранным фарсом, рассчитанным на единственного свидетеля – ее мужа. Но с какой целью?
Быстров, заинтересованный психологической обстановкой в семье Алексеевых, уже не мог остановиться на достигнутом, его работа, как он сам себе представлял, предполагает неординарные ситуации в общении с людьми, неожиданную драматургию – то, ради чего он ежедневно преодолевал большие расстояния, передавая почту в руки адресатов. Почтовая корреспонденция – сопутствующая необходимость, а непонятная агрессивность Марины Тихоновны по-настоящему интриговала. Поэтому он решил не оставлять попыток в познании ее психологии, внимательно присматривался к Алексеевым. Только получение новых знаний могло окупить все физические и моральные потери.
В погожий снегопушистый день, пересекая двор, он увидел Сергея Петровича с плетенной хозяйственной сумкой через плечо. Грустный человек выходил из подъезда, задумчиво глядя под ноги. Судя по внушительным размерам сумки, можно предположить масштабы покупок, растянутых во времени. Шальная мысль посетила Быстрова. Он, долго не раздумывая, миновал темный тамбур, в несколько прыжков преодолел два марша, позвонил в дверь знакомой квартиры. Услышав недовольное бормотанье и шлепанье домашних тапочек, на мгновение испытал безотчетный страх, намерение изменить не успел.
Дверь судорожно дернулась, и… возник искривленный рот. Похоже, злобная гримаса навсегда закрепилась в его сознании, будет преследовать в кошмарных сновидениях. Или все происходило в его гипертрофированном воображении. Возможно, Марина Тихоновна улыбалась, источая добросердечие, не вмещаемое даже в ее крупное нежное тело. И, странное дело, взгляд неожиданно смягчился, пролился теплым дождем.
– Опять ты!?
Он и ответить не успел, как очутился в прихожей, под напором ее волнующей груди свалился в проем комнаты и мелко задергался в крепких объятиях. Ее длинные черные волосы облепили его лицо, липкие прикосновения размалеванного рта свели на нет все его попытки выразить естественное возмущение и привести ее к нормам культурного общения. Наконец-то он понял драматическую подоплеку скрытности Сергея Петровича, оценил его мягкую тактичность по отношению к жене.
– Ты этого хотел!? – шипела сумасбродная женщина.
Еще не понимая эксцентричности собственного положения, он вообразил, что не две руки, а все восемь щупальцев ограничивают его свободолюбивые потуги, парализуют мыслительный процесс. Последующее осознание дикости ее поступка сопровождалось кратковременным противоборством, и влажный рот остался позади – среди книг и ароматов свежесваренного кофе. Возникали запоздалые вопросы, надо ли устраивать сомнительные эксперименты, пусть даже с благими намерениями, и как дальше общаться с Сергеем Петровичем.