Голова затряслась – кто-то грубо привязывал очередное ожидание счастья. До чего глупый народ. Если бы олень мог выполнять желания, он давно бы исполнил своe.
Вот и новое угощение, влажное, сладковатое. Олень чуть приподнял голову, коснулся краешками губ – м-м-м, вкуснейшая шкурка от банана. Веки дрогнули, хотелось посмотреть щедрого посетителя: ничего нового – вновь увидел только стоптанные кроссовки, бахрому джинсов. Руки с банановым ароматом, вязали новые узелки, Олень покорно кивал, словно обещая: «Ваше желание будет исполнено».
Чей-то коготок царапнул губы, олень поспешно их сжал. Поздно. Мартышка оказалась проворнее. И как только у неe получается из соседней клетки вытянуться в струнку, просунуть длинную лапу меж прутьев и прямо изо рта оленя выдернуть ленту банановой шкурки? Воровка отскочила в дальний угол клетки, отвернулась ко всем задом. На нее виноградной лозой налипли другие соплеменники. Они визжали, кричали и пытались отобрать у «счастливицы» добычу.
Петрович обошeл лужу, остановился перед клеткой со странными птицами, очень похожими на пингвинов: чeрная спинка, белая грудь, красные лапки в цвет треугольного клюва.
«Тупики», – прочитал старик. Птица настолько тревожно и жалобно смотрела, что у старика заболело в груди. В соседней клетке крылья расправила сова. Змея, распахнув пасть, ударилась о мутное стекло. Рядом заволновались попугаи, вспорхнуло пушистое зеленое перышко, пролетело сквозь сетку и опустилось на нос желтого медведя.
Дед с Внучкой вздрогнули одновременно, потому что желтый медведь был не в клетке, а прятался за ней.
«Тихо! Тихо!» – медведь прикрыл рот лапой.
Глава 2
Элис
Весна пришла без приключений и неожиданностей. Всe было как обычно: недовольный скрип тающего снега, жалобы земли, разбухшей от избытка воды. Май почувствовался сразу, стоило только Элис высунуть нос из дома. Природа будто разбогатела и расстелила зелeные ковры с пятнами мать-и-мачехи.
В школу Элис пошла в красном плаще и высоких сапогах. Вернулась домой перепачканная глиной, уставшая, но веселая Венок из мать-и-мачехи сполз на глаза. Горьковатый запах щипал нос. Апчхи! В портфеле подпрыгнул дневник с первой четверкой за полугодие. В школе начались годовые контрольные. С математикой Элис справилась сегодня неплохо. Могла бы написать лучше, если бы на уроках еe тетрадка не гуляла по классу. Все списывали. А вот сама она получила незаслуженно низкую оценку – в воспитательных целях.
Стряхнув с капюшона капли дождя, Элис поднялась по лестнице, открыла дверь. Хотя запирать такую гнилушку не имело смысла. Этот дом состарился лет шестьдесят тому назад. Всe разваливалось, рассыпалось. От сырости дом зарос мхом, плесенью и паутиной, которую Петрович старался не трогать. Говорил, что паутина скрепляет углы.
В прошлом году в комнате Элис провалился пол. Хорошо, что соседей не оказалось дома. Пришла комиссия, долго что-то писала, осторожно ступала, ни до чего не дотрагивалась. Потом сделали ремонт: посередине комнаты соседей установили подпорку. В комнате Элис аварийную зону обнесли красивыми лентами, а торчащие деревянные ребра перекрытий застелили половиком. Комиссия клятвенно пообещала, что ускорит строительство нового дома, которое непонятно почему затянулось на двадцать четыре года.
Холодильник задребезжал. Элис дернула дверцу морозилки и вынула пельмени. На плите в кастрюле уже булькала вода, и пельмени сварились быстро. Выловила шумовкой, выложила в тарелку, полила сметаной, решила поперчить. Потрясла грибок с приправой, но перец не посыпался. Так и есть, отверстия забились. Вилкой ковырнула дырку, раздался хруст. Крышка треснула пополам и раскололась.
Что дед будет ее ругать, сомнений не было, – он не любил убытки. Что делать с обломками? Элис повертела перечницу в руках. Надо бы «похоронить» ее в лесу, подальше. Может, дед и не заметит пропажи. Она быстро доела пельмени и вышла из барака.
На улице все так же моросил дождь. Элис накинула на голову капюшон и побрела к сараям. В загоне из сетки копошились цыплята. Самый крупный, заметив Элис, стал шустро бегать взад-вперед. Остальные последовали его примеру.
Элис налила в тарелку воды, насыпала смесь пшеницы с вареными яйцами и в другой угол загона положила свежей травы и цветов мать-мачехи и абсолютно случайно уловила тихий писк.
– …цветочки!
Элис замерла.
– …молодец, что догадалась…
У Элис перехватило дыхание. Она оглянулась, надеясь увидеть хозяев слов, но кругом было пусто, если конечно не считать цыплят. Цыплята бесцеремонно копошились вокруг кормушки, отталкивали друг друга и норовили ухватит кусок побольше. Клевали они быстро, словно играли вперегонки и все время пищали.
–…вкусно… мало… отойди… не лезь…
Опустошив кормушку, выхлебав воду, они полезли на траву и цветы.
–… что это? …мое… уйди…
Элис поспешно закрыла сарай и хотела позвонить деду. Она уже вытащила телефон и тут же передумала. Что она скажет деду? Что она понимает, что говорят цыплята.
Из серой тучи сыпался еле заметный дождик. Вдруг Элис показалось, что из-за дерева выглянул черный заяц! В шляпе! А под кустом прячется лиса в перламутровой шубе! В ветвях старой березы захлопотал ветер. Элис вздрогнула. Желтый медведь тащил на плечах огромное дерево. Тот самый медведь, из зверинца! Он остановился, вздохнул, переложил дерево на другое плечо.
– Тяжело? – спросило дерево, это была Тополиха.
– Есть немного.
– Может, я сама пробегусь?
«Это была бы большая глупость, – подумал Медведь – их уже заметила девчонка, которая спряталась за прокопчeнным сажей двухэтажным бараком.»
– Давай, Желми, – заиграла корнями Тополиха.
– Тихо! – медведь перекинул поклажу на другое плечо. – Уходить надо.
Он свернул в лес и стал продираться сквозь кусты акации. Раздался резкий свист, словно пролетела пуля. Свист повторился. И еще раз. Тополиха веткой почесала спину и пожаловалась медведю:
– Меня укусила уже четвeртая оса.
– Откуда здесь осы? Я понимаю – оводы.
– Хорошо, пусть будут оводы. Ай! Вот же, прямо сюда! Желми, меня кусают куда ни попадя.
– Терпи, – приказал медведь и почувствовал, как что-то острое вонзилось в поясницу, а потом в лапу.
Когда он скрылся в тайге, от барака отлепилась фигура. Человек с винтовкой осторожно двинулся вслед за медведем. Это был Брим-Бом, который уже выпустил в желтого медведя несколько снотворных пуль, но не попал. «Фьють, фьють» – умчались они в тайгу. Не достигнув цели, ушли в сторону, напугали белку и вонзились в ель.
Вот и сам охотник бежит. Недолго думая, ель шлепнула его веткой. Охотник споткнулся, не удержался и клюнул носом сырой мох.
– Совсем обнаглели! – взвизгнула ель. – Подумать только, стреляют, портят кору. Я хочу посмотреть ему в глаза…
Ель сердито схватила охотника за шкирку, но тяжeлая дрeма вдруг навалилась на нее. Охотник, повиснув в воздухе, задeргался. Болотные сапоги – друг за другом – свалились вниз. А потом свалился и сам Брим-Бом.
– Скоро начнет темнеть, – пробормотал он, поглядев на часы. – В запасе часа три, пока снотворное будет действовать. Главное, успеть перекантовать его в зверинец.
Он не сомневался, что попал в желтого медведя…
Элис влетела на свой этаж, стала дергать дверь. Пока она соображала, где ключи, внизу, под тяжёлыми шагами, заскрипели деревянные ступени. По спине побежали мурашки. Где же ключи? Шаря по карманам, она умирала от ужаса. Элис была обычной девочкой, а не супер-героем.
Шаги приближались…
Элис осторожно выглянула…
– Дедушка! Дед, дедушка, дедуля! – завопила Элис.
Он запрокинул голову. Седые волосы промокли, прилипли к голове.
– Деда… – заныла Алина.
– Ты чего? – удивился дед.
– Ты… меня… напугал.
Брови Петровича скакнули вверх.
– Я думала, что это желтый медведь с тополем.
– Не понял.
– Там еще охотник в него стрелял! И потом побежал за ними!
– Ну-ну.
Только дома Элис немного успокоилась. Петрович приготовил ужин. Поискал перечницу, но не нашел и махнул рукой.
Элис легла спать пораньше. Ей снились синие мухоморы с жeлтыми пятнышками на ножках. Они бегали за Элис и пытались уговорить еe насыпать в них перец. Она просыпалась, долго ворочалась, потом снова проваливалась в забытье, и мухоморы становились ядовито-зелeными с чeрными шипами.
Петрович помешивал ложкой сахар в кружке. Чай давно остыл, а он все мешал и мешал. Он очень устал. На дворе уже ночь, в комнате полумрак. Он любил это время, никто не мешает размышлять. Сегодня он думал о лете: надо к лету обязательно закончить строительство пятиэтажного дома, которое ему поручили.
Ситцевая занавеска с красными маками делила комнату на две неравные части. Большую часть занимали шкаф, кровать, тумба с телевизором, старый сундук, рядом с которым лежала мышеловка. Иногда ночью она клацала и пугала мышей. Иван Петрович специально соорудил такие неубийственные мышеловки, которые как бы предупреждали – «сюда нельзя».
С другой стороны занавески располагалось что-то вроде кухни: стол с посудой, навесной шкаф с продуктами, в углу горбатая вешалка.
«Клацк!» – сработала мышеловка под кроватью.
«Клацк!» – сработала мышеловка под окном.
И разбудили Элис.
– Дедуля? – позвала она. – А ты веришь в желтых медведей?
– Нет.
– Но мы же с тобой видели его, помнишь, в зверинце?
Дед отмахнулся:
– Может, на него банка с желтой краской упала.
Такая версия разочаровала Элис.
– Я думала, это волшебный медведь из сказки.
– Спи.
Элис укуталась в одеяло, отвернулась.
Иван Петрович всю жизнь проработал на стройке. Там и женился на своей Алиночке, девчушке-хохотушке. Здесь же, на стройке, работали два его сына и дочь, пока не уехали в столицу. Петрович был не против. Теперь его радостью стала внучка, которая, наконец-то, уснула, свесив с кровати голую пятку.
«Клацк!» – раздался звук под батареей.
Петрович покачал головой, укрыл Элис. Над ее кроватью качнулась ветка сирени. В комнате сирень распускалась раньше, чем на улице. Оно и понятно: здесь топят, тепло. Пять лет назад Петрович пожалел ветку, которая упeрлась в стену барака, и просверлил в бревне дыру. Потом и рябина постучалась, и ель. Всего трудней пришлось с черемухой – она в окно заглянула. Летом ничего – то форточку для нее откроешь, то ставни. А зимой холодно. Пришлось и в окне дырку сверлить. Ох, и намучился, два стекла расколотил. Зато теперь красота в доме: от домашнего тепла и зимой и летом цветeт и благоухает.
Из часов выскочила кукушка. Дед приложил палец к губам.
– Ку-ку-ку! – прокуковала она назло деду, еще громче, чем обычно.
– Щас поверну к стене, будешь долбиться, как дятел, – предупредил дед.
– Между прочим, я на работе, – кукушка посмотрела на деда одним глазом. Ей казалось, так будет презрительнее.
Петрович взгляд оценил.
– Ты пойми, ночь, люди отдыхают.
Он и сам удивился разговору с железной Кукушкой. Похоже, он очень устал. Пора отдыхать.
Кукушка ударила хвостом по ветке черемухи и скрылась за резной дверцей.
Петрович выключил свет, и цветы на шторах растворились в темноте.
Глава 3
Семьдесят семь бантиков
Что за напасть! Раньше Тон Мракович не замечал, как прекрасны звезды, а теперь замечает…
Раньше не замечал Кикимору Болотную, а теперь замечает… Да еще как!
В расщелине, которая уходила к вершине Демьянова Пупа, сияли звезды. Великий Тон Мракович, властелин Сумрачной Тайги, стоял неподвижно, и полы его чeрного плаща чуть шевелились от ветра. Со сталактита сорвалась капля, упала на землю. В тишине показалось, что рухнула тонна воды. Великий надвинул на глаза широкополую шляпу, поднял руку. Раздался щелчок, как от удара молнии. Небо заволокло туманом, звезды исчезли.
Так-то лучше. На душе спокойней, когда без звезд. Он сел на трон, открыл доклад летучей мыши. В тусклом мерцании огарка свечи скакали мелкие буковки, сливались в кривую гусеницу. Попробуй-ка поймать толковую мысль. Великий Тон шевелил губами, хмурил брови, пытался осознать, что стряслось за последние сутки в тайге.
Тон всегда предчувствовал беду. Чего только не случалось за время его правления: гибель соболей, нашествие ненасытной березовой тли, атака прожорливого мышинного клеща. Мышей, между прочим, тогда развелось выше крыши, но все равно жалко. Был случай, когда река Чусовая поменяла русло и под горой Демьянова Пупа образовались пустоты. То тут, то там стали появляться провалы – карстовые воронки. Столько деревьев погибло, целыми рощами под землю уходили! О пожарах и говорить не приходится; тайга горела каждый год, по разным причинам, но горела.
Самое неприятное, с чем приходилось сталкиваться Тону Марковичу – это спасение детенышей зимняков. Всех людей он, как и другие обитатели Тайги, называл зимняками, за то, что они не впадали в зимнюю спячку. Зимняки, по мнению Тона Мраковича, были самым бессмысленным явлением природы. Их детеныши и того хуже. Мелкие, абсолютно не приспособленные к таежной жизни. Со взрослыми зимняками он научился справляться: то волками, то медведями напугает, иногда в глухомань заведет. И так промурыжит, что охота бродить по тайге пропадет навсегда.
С их детенышами сложнее. Мозгов совсем нет. Носятся по тайге, как по дворовой площадке, ни волков не боятся, ни медведей. Уничтожить детенышей зимняков – две секунды, но Тон Мраковыч поэтому и звался Великим потому что с беспомощными не воевал. Наоборот, каждого потеряшку проводит до дома лично. Сдаст родителям на руки. Убедится, что детеныш в порядке, но ненавидеть его не перестанет.
Тон захлопнул папку, щeлкнул золотыми застeжками. Большая летучая мышь, которая сидела на спинке трона, закатив глаза, слушала музыку. Он выдернул из ее ушей наушники.
Мышь ощерилась:
– На самом интересном месте!
– Давай рассказывай.
– Так я же всe написала.
– Говори! – приказал он.
Летучая вздохнула, спрятала наушники в чехол:
– И зачем, спрашивается, я всe это пишу? Сутки пишу, двое переписываю, а потом два часа пересказываю.
– Что в нашей тайге? – перебил ее Тон.
– Погода обещает быть дождливой.
Великий Тон нахмурился. На спинке трона взорвался голубой шар. Мышь тряпкой распласталась на журнале. Ее крылья натянулись, как кожа на барабане. Тон почувствовал, что ей больно, и в нем проснулась жалость. Хотя жалость – это не в его характере. Он протянул руку, чтобы ее погладить. Летучая дeрнулась и приложилась затылком о камень. Получилось больно.
– Говори, не зли меня.
Тон соединил ладони и швырнул сгусток негативной энергии в виде голубого шара в сталактит. Шар не долетел, рухнул в воду с громким «Бах!».
Летучая вздохнула:
– И почему, спрашивается, я должна служить злу?
– Так ты скажешь, наконец, или мне тебе помочь?
– Не можем найти Ромашку. Наверное, она открыла сезон оттепели в этом году. За что и поплатилась. Знала же, что быть первоцветом опасно.
– Что об этом говорят муравьи?
– Что еe сорвали зимняки. Конкретно кто – они не знают.
– Что со зверинцем в поселке? Кого послала проследить за состоянием зверей?
– Вы же сами приказали – Желми.
– Где он?
– Пока не вернулся.
– Как с бантиками?
– Готовы.
– А Кикирилла?
– Что Кикирилла?
– Она готова их принять? – он сидел, выпрямившись, стиснув пальцы.
– Даже очень готова. Но тут такое дело…
Летучая запнулась. Пыталась правильно сформулировать новость, от которой Тон Мракович наверняка взбесится. И не находила слов.
– Что там ещe? Ты меня утомила! – рявкнул Тон Мракович и откинулся на спинку трона.
– Простите меня, – вздрогнула Летучая, – ради всего таежного, простите. Короче, приглашение участвовать в состязании за получение семидесяти семи чeрных бантиков, как вы знаете, выслали Кикирилле – внучке Кикиморы Болотной.