Я поднимаюсь, сажусь на край кровати и опускаю ноги на металлический пол. Уткнувшись лицом в ладони, пытаюсь прогнать остатки сна. Раньше, в своей прошлой жизни, когда мне снились дурные сны или просто выдавались неспокойные ночи, я обычно подходила к окну, открывала его и дышала прохладным воздухом, долетающим с морского побережья нашего пригорода. Я разглядывала при этом звезды на черном бездонном небе и тем самым обретала покой. Но вот беда: в этой комнатушке нет окна и звезд тоже нет. Единственное, чем могу довольствоваться, так это созерцанием серого потолка лежа на кровати.
Как и обещала Анна, память постепенно стала возвращаться. Я вспомнила больше о своей жизни, хотя лица родных по-прежнему оставались размытыми, а позже и то, что хотела бы вспоминать меньше всего – войну. Я помню, как она своими уродливыми щупальцами прокралась на улицы наших городов, а затем проникла и в каждый дом, принося с собой страх и отчаяние. Однажды утром она ворвалась в двери нашего дома тоже. Тогда я обняла своих брата и отца в последний раз: их отправили на границу. Мама, как медицинская сестра, все время находилась в госпитале, расположенном в городе, и домой почти не приезжала. Так мы и жили с сестрой вдвоем.
Мне было около шестнадцати, но я старалась заботиться о ней и сберечь в это опасное время, поэтому не разрешала ей выходить из дома. Я сама ходила пешком к трассе, где останавливались машины с провизией, а Алисе велела никому, кроме меня не открывать и сидеть тихо.
И вот наступил тот день, когда попала сюда. Я как обычно собралась в пункт выдачи бесплатного питания: зачесала длинные волосы в хвост, надела старую куртку брата и взяла с собой бежевую тканевую сумку для продуктов, которая успела изрядно потрепаться. Алиса вышла проводить меня. Ее две небрежные рыжие косы, казались еще более жгучими на фоне зеленого платья с длинным рукавом. Я до сих пор не могу разглядеть в воспоминаниях ее лица, увидеть цвет глаз, но помню, как знакомые говорили, что мы очень похожи, разве, что она младше на шесть лет.
– Не хочу оставаться одна, – жалобно сказала Алиса и крепко заключила меня в объятиях.
– Я не могу взять тебя с собой, на улице небезопасно. Не бойся, я быстро вернусь, – заверила я.
– Может у них найдется сахарное печенье? – Она шмыгнула носом и уткнулась мне в грудь по-прежнему крепко обнимая. Я улыбнулась и погладила ее по волосам.
– Знаешь что? Я попробую найти тебе печенье, сладкоежка. Если на пункте выдачи продуктов его не будет, то попробую с кем-нибудь поменяться, вдруг у кого осталось. Я дам за него, что угодно, лишь бы порадовать тебя.
– Обещаешь? – спросила Алиса с надеждой заглянув мне в глаза.
– Обещаю.
Я поцеловала ее в макушку и захлопнула за собой дверь. Отчего-то эти несколько секунд пока дверь закрывалась, оставляя заплаканную Алису за собой, особенно врезались в память. Это мгновение такое живое, что кажется будто оно происходит до сих пор. А если это так, то я все еще могу исправить, придержать дверь и остаться с сестрой или взять ее с собой. Только руку протяни. Это сводит с ума.
Около трассы уже стояла толпа людей с сумками, когда я подошла. Спустя двадцать минут показалась вереница военных машин. Они остановились как обычно и люди выстроились в очередь, но еду раздавать не спешили. Вместо этого, к нам вышли несколько мужчин, одетых в форму. Один из них скомандовал, чтобы остались только юноши и девушки до семнадцати лет. Люди стали растерянно оглядываться, но все же подчинились и все, кто был старше, отошли в сторону. Я осталась стоять в очереди за молодой кудрявой девушкой.
– Отлично. А теперь рассаживаемся по машинам, – снова скомандовал военный.
– Что происходит? – в толпе послышались испуганные возгласы.
– Эти юноши и девушки поедут вместе с нами в безопасное место. Распоряжение правительства.
Люди в форме стали чуть ли не силком затаскивать в машины молодых людей. Некоторые из них цеплялись руками за родственников: своих мам и сестер, которым довелось остаться дома, но военные грубо отрывали их от родных. Кто-то подошел ко мне и сурово сказал: «особого приглашения ждешь?» И вдруг я понимаю, что прямо сейчас меня запихнут в машину и увезут в неизвестном направлении, а Алиса останется совсем одна. Я пытаюсь вырваться и что есть силы кричу:
– Пустите, мне нужно домой! Вы не понимаете!
– Это ты не понимаешь, глупая девчонка, мы спасаем тебя. Замолчи и садись в машину.
– Нет, прошу, у меня осталась дома маленькая сестра! Я должна забрать ее! Пожалуйста, она ведь совсем одна!
Меня силой толкнули в грузовую машину к остальным и металлические двери захлопнулись прямо у меня перед носом. Я продолжаю отчаянно стучать и кричать, чтобы меня выпустили, но машина тронулась с места.
– Алиса, – прошептала я и закрыла лицо руками.
– Алиса, – повторяю я, сидя на кровати в серой комнате бункера.
Стук в дверь выдергивает из воспоминаний. Я заставляю себя встать и подойти к панели управления голосовым интеллектуальным помощником, иначе ГИП. Такая система расположена в комнате каждого жителя города и в рабочих сферах. Она – я называю ГИП она из-за женского голоса – взаимосвязана, а потому по ней можно связаться с любым горожанином, прямо как по смартфону, только ее не носишь всюду с собой. Также она выводит на экран территорию, прилегающую к комнате, передает выступления основателей, а еще может ответить на любой вопрос по устройству города и правилах в нем. А правил хватает. В Эрановуме стремятся избежать конфликтов по средствам полного равенства, а потому одинаковые условия жизни и правила для всех. Внешне выделяться нельзя, форменную куртку носить обязательно и никакого креатива. Приемы пищи по расписанию – опоздал больше, чем на десять минут, значит остался голодным. Даже на водные процедуры отводят лишь пятнадцать минут утром и столько же вечером в одно и то же время. По истечении трех месяцев проживания в Эрановуме происходит распределение по сферам. Та, в которую определили, остается закрепленной за новичком до конца жизни без права перехода в другую, разве, что можно добиться повышения должности, если будешь хорошо справляться со своими обязанностями, ну и место свободно. Только это может выделить человека среди других. Иначе говоря, каждый житель Эрановума заслуживает свою значимость лишь степенью полезности всему обществу, остальное не важно. Конечно, всегда есть те, кто правила нарушают. Таких, в наказание, отправляют на самую грязную работу. Продолжительность зависит от того, насколько велика провинность.
Я слегка касаюсь экрана и на нем появляется непроницаемое лицо куратора, стоящего за дверью.
– ГИП, открой дверь, – нехотя говорю я.
Раздается резкий звук и передо мной появляется Сандр. Его черные глаза сосредотачиваются на моем лице.
– С сегодняшнего дня с вашей группой будет работать психолог. Твои дни – понедельник, четверг и суббота в десять часов утра. – Он смотрит на свой браслет, который высвечивает текущее время и добавляет: – у тебя полчаса на сборы. Кабинет 413 этажом выше.
– Мне не нужен психолог, – уверенно говорю я.
– Это не тебе решать. – Он слегка стучит по часам и повторяет: – у тебя полчаса.
Он разворачивается и шагает вдоль жилых комнат.
– А если я не пойду? – кричу ему вслед.
– Силой потащу, – бросает он даже не оборачиваясь.
Я недовольно вздыхаю, но все же иду переодеваться.
Темно-коричневый шкаф открывается с глухим скрипом. Я осматриваю его нутро в поисках одежды. На полках справа стопкой лежат несколько джинсов и пять футболок белого, черного и серого цвета. Не слишком радужно. В выдвижном ящике нижнее белье, а слева на тремпелях висят два махровых халата белого цвета и отдельно серая куртка. Подобный набор одежды есть у каждого жителя Эрановума. Отличие лишь в форменной куртке: спереди слева кожаная нашивка с двумя серебряными значками; на первом длинном прямоугольном указано имя, а на втором круглом, всего в двадцать миллиметров диаметром, номер группы, к которой относится ее владелец. На моей куртке цифра десять и имя Ева.
Я натягиваю белую футболку, а поверх нее надеваю форменную куртку, которую нас настоятельно просят носить, а затем выхожу из комнаты и направляюсь по лестнице на четвертый этаж. На этом этаже растянулись кабинеты тех, кто в основном занят умственным трудом. Здесь же находится и кабинет психолога под номер 413. Стучу. Через мгновение дверь открывается. Я попадаю в просторное помещение со стенами, окрашенными в фисташковый цвет. По левой стороне стоят громоздкие открытые шкафы из темного дерева, набитые разными книгами. Я прохожу вдоль полок и вижу пособия по психологии и психиатрии, трактаты известных философов.
– Вас зовут, Ева, правильно? – раздается мужской голос.
Я оглядываюсь и вижу сидящего в кожаном кресле молодого человека лет тридцати пяти. От него так и веет неким благородством, а прямоугольные очки в тонкой изящной оправе подчеркивают интеллигентность. Он жестом приглашает сесть напротив него в мягкое большое кресло такого же зеленого цвета, как и стены кабинета.
– Итак, для начала я хотел бы представиться – Дмитрий. Меня пригласили работать в Эрановум психологом еще на этапе строительства. Я вел большинство людей после выхода из комы и даже обучил троих из них, которые теперь успешно помогают мне, – говорит Дмитрий и машинально поправляет очки необычайно длинными тонкими пальцами. – Теперь расскажи мне о себе.
– Я не знаю, что рассказать. – Безразлично пожимаю плечами.
– Можешь начать с чего угодно, даже с того, что любишь есть на завтрак.
Я смотрю в светло-серые глаза, прячущиеся за стеклами очков, и вдруг ощущаю такую необъятную пустоту внутри себя. Мне неожиданно кажется, что я ничего о себе не знаю. Помню какой была раньше, что мне нравилось, кого любила и каким видела мир, но теперь я словно другой человек. Связь с той девушкой утеряна навсегда.
– Я не знаю, что рассказать, – снова повторяю я и опускаю глаза в пол.
– Уверен, что это не так, но прекрасно понимаю, что при первой встрече трудно довериться, поэтому я дам тебе время. Можешь откинуться на спинку кресла и просто отдохнуть.
– Отдохнуть? – из меня вырывается истеричный смешок. – Весь месяц я только и делаю, что отдыхаю. Знаете что, мне не нужен психолог. Единственное, что мне сейчас необходимо – это быть занятой. Отправьте меня куда-нибудь, да куда угодно, лишь бы я могла работать с утра до ночи.
– Пока это невозможно. Ты должна переболеть, осознать…
– Переболеть что? – я обрываю Дмитрия на половине фразы. – Переболеть конец света? Осознать, что моя жизнь никогда не будет прежней?
– Именно так, – кивает психолог и снова поправляет очки. – Ева, вы не одна. Большинство жителей Эрановума прошли через это, а еще тридцать девять человек помимо вас переживают такие же чувства в данную минуту. Если вам кажется, что я не могу вас услышать и понять, то может стоит поговорить с кем-то из вашей группы?
Я злюсь на него. Меня раздражает этот спокойный размеренный тон, раздражает, что он говорит так, будто я пришла к нему на сеанс психотерапии из-за мелких комплексов или ссор с родителями. Мне и впрямь кажется, что он не понимает степень кошмара, в котором живу последнее время. Но все-таки в его словах есть дельный совет: если я и смогу с кем-то поговорить, то только с тем, кто находится на одном и том же этапе вместе со мной, то есть с тем, кто живет в Эрановуме месяц. Но как? Как произнести вслух эти страшные слова? Мне до сих пор кажется, что моя семья жива, что они где-то там на земле ждут меня. Я не готова сказать, что больше никогда не увижу их. Сказать это вслух – значит признать их гибель и похоронить уже насовсем.
– Что ж, продолжим в субботу, – говорит Дмитрий.
Я сразу же вскакиваю и направляюсь к выходу. Мне так тошно от всего этого нелепого сеанса, что не хочется даже прощаться, но тут я слышу: «хорошего дня, Ева». Это простое пожелание вызывает бурю гнева. Я застываю в проходе. Ярость пытается подчинить меня себе, мгновенно разрастаясь в теле будто отвратительная опухоль. И вот, уже лицо заливается чем-то горячим, оно пылает, и чтобы сдержаться я сильно закусываю нижнюю губу, закрываю глаза и делаю глубокий вдох.
– Хорошего дня, Дмитрий, – язвительно отвечаю я.
Четвертый этаж, где расположен кабинет психолога – последний и самый верхний этаж бункера и поэтому покидая кабинет, я вижу Эрановум как на ладони. Я поражаюсь тому, насколько точно выполнено его строительство и как все хорошо продумано до мелочей, чтобы жизнь человека была возможной в этих условиях. Даже стены настолько идеально ровные, без вмятин, царапин, что это невольно вызывает восхищение и заставляет сомневаться, что бункер построен впопыхах. Хоть я и не полюбила этот город, но вынуждена признать – он красив. Но красота его бездушная, неуютная и холодная как замок снежной королевы.
Я спускаюсь по лестнице. Прохожу третий и второй этажи, где по кругу жмутся друг к дружке комнаты жителей подземного города, в том числе и моя. Иду дальше вниз. Прямо передо мной большая центральная площадь первого этажа, а вокруг нее инфраструктура Эрановума. Здесь есть медцентр, сфера безопасности, тренировочный зал, местный клуб, библиотека, зал собраний, а еще столовая и рядом с ней большой склад с запасами. Также куратор вскользь упомянул, что в городе есть теплица и бассейн с рыбами, но я пока не знаю в какой стороне они находятся. Прямо посередине площади растет клочок зелени, который местные так и назвали – Остров. Если зайти на его небольшую территорию диаметром примерно в шесть метров, то можно увидеть среди каштанов притаившиеся молодые кусты магнолии с цветущими розовыми бутонами, напоминающими прекрасных бабочек, рассевшихся на голые ветки растения. Пахнут они почти также сладко, как и те, что росли в парке на поверхности.
По пути в столовую, смотрю на огромный трехсторонний экран, подвешенный над центральной площадью подземного города. На нем появляется красноватое полное лицо главного основателя Эрановума, доктора Тонецкого. Он говорит что-то про успешную добычу новой партии какой-то схистотеги. Люди аплодируют. Они радуются, а я озираюсь по сторонам пытаясь понять почему. Выступление Валерия Тонецкого сменяется трансляцией с поверхности земли. Роботы, которые перемещаются в разных частях планеты в поисках безопасных участков не передают ничего нового: на экране все тот же полыхающий огонь. Похоже на чистилище.
Краем глаза замечаю чью-то маленькую фигуру рядом. Я узнаю в ней Лиссу. Она уставилась на экран большими влажными глазами и шмыгает носом. Мне кажется, что она вот-вот заплачет. Ожидая этого, напрягаюсь. Внутри меня натягивается тонкая струна и я решаю, что лучше поскорее убраться отсюда, поскольку не выношу чужих слез. Я никогда не знаю, что сказать тому, кто плачет, чем успокоить и приободрить, а потому чувствую себя неловко и предпочитаю избегать подобных ситуаций. Поворачиваюсь, чтобы уйти, но тут Лисса заговаривает со мной:
– Тебе не кажется, что показывать трансляцию и заставлять нас невольно смотреть ее слишком жестоко?
– По-моему, вообще все что делают люди – жестоко, – соглашаюсь я.
Глава 4
Широкие двустворчатые двери открыты настежь. Из помещения эхом доносится звяканье столовых приборов и хор голосов, сливающийся в один невнятный поток. Я вхожу внутрь. Запах тушенных овощей и рыбы настолько силен, что я почти чувствую их вкус, но поскольку я уже не впервые в столовой, то прекрасно знаю, что запах куда приятнее реального вкуса блюд, что тут готовят. Я прохожу к столу, где возвышается башня из чистых подносов, беру верхний из них и становлюсь позади Лиссы в очередь на раздачу еды.