Она остановилась возле их сиденья и посмотрела на стопку, которую он приготовил (а где ее учебники?). Потом взяла все это – аккуратно, как всегда, – и села на свое место.
Парк хотел увидеть лицо девушки, но не мог. Он тогда стал смотреть на ее запястья. Она взяла кассету, где он написал на стикере: «Как скоро наступит Сейчас и другие песни».
…И протянула кассету ему.
– Спасибо. – Это что-то новое. Она никогда не говорила такого прежде. – Но я не могу это взять.
Парк не принял кассету.
– Она для тебя, бери, – прошептал он. И перевел взгляд с ее рук на опущенный подбородок.
– Нет, – сказала она. – То есть спасибо, но… я не могу.
Она попыталась сунуть кассету ему в руки. Он не шевельнулся. Зачем она усложняет простые вещи?
– Я не возьму ее назад.
Она стиснула зубы и пронзила его яростным взглядом. Похоже, она и в самом деле его ненавидела.
– Нет, – сказала она громко. Так, что все остальные вполне могли это услышать. – Я имею в виду: мне ни к чему. Мне не на чем это слушать. Боже, просто забери ее.
Он взял кассету. Она закрыла лицо руками. Парень, сидевший напротив, противный старшеклассник по имени Джуниор, уставился на них.
Парк вперил в Джуниора хмурый взгляд и смотрел, пока тот не отвернулся. Потом снова обернулся к девушке. Вынул свой плеер из кармана тренча и вытащил из него кассету с «Dead Kennedys»[33]. Сунул новую кассету, нажал кнопку и потом – осторожно – протянул наушники через ее волосы. Он был очень аккуратен и даже не коснулся ее.
Парк слышал, как вступает плавная гитара. И потом – первую строчку песни: «Я сын… и наследник…»
Она чуть приподняла голову, но не глянула на него. И не убрала рук от лица.
Они приехали в школу, и Элеанора вернула ему наушники. Из автобуса они вышли вместе – да так и пошли. И это было странно. Обычно они расходились, едва ступив на тротуар. На самом деле странным было именно это, подумал Парк. Каждый день их путь лежал в одну и ту же сторону, просто ее шкафчик был чуть дальше в холле. Как же они умудрялись каждый день идти порознь?
Парк остановился на миг, когда они поравнялись с ее шкафчиком. Не подошел к ней – просто остановился. И она тоже.
– Ну вот, – сказал он, бродя взглядом по холлу, – теперь ты слышала «The Smiths».
А она…
Элеанора рассмеялась.
ЭЛЕАНОРА
Надо было просто взять кассету.
Не стоило рассказывать всему автобусу, что у нее есть и чего у нее нет. Ей вообще не стоило ничего говорить этому странному азиатскому парню.
Странный азиатский парень…
Ей казалось, что он азиат. Трудно сказать на самом деле. У него были зеленые глаза. И кожа цвета меда, пронизанного солнечным светом…
Может, он филиппинец? Это в Азии? Не исключено. Азия неохватно огромна.
До сих пор Элеанора знала только одного азиата – Пола. Он учился в математическом классе в ее старой школе. Пол был китайцем. Его родители переехали в Омаху, убегая от китайского правительства. Не ближний свет, чего уж там. Словно они посмотрели на глобус и сказали: «Чем дальше – тем лучше».
Именно Пол научил говорить Элеанору «азиат», а не «восточный». Восточный – это про кухню, объяснил он.
«Как скажешь, повелитель лапши», – ответила она.
В любом случае Элеанора понятия не имела, что азиат делает в Огайо. Все белые здесь были белыми всерьез. Скажем так: белыми по умолчанию. Пока Элеанора не переехала сюда, она ни разу не слышала, чтобы кто-то вслух произнес слово «ниггер». Здесь же ребята в автобусе использовали его направо и налево, словно это был единственный способ назвать чернокожего. Как будто для этого не было других слов или выражений.
Элеанора не употребляла слова «ниггер» даже мысленно. Плохо уже то, что она привыкла (спасибо влиянию Ричи) называть всех кругом мудаками.
В школе было трое-четверо других азиатов. Родственники. Один из них написал эссе о том, что он беженец из Лаоса.
Ну и вот, был мистер Зеленые Глаза. Парень, которому она чуть было не решилась рассказать всю историю своей жизни. Может, по пути домой она поведает ему, что у нее нет телефона, или стиральной машины, или зубной щетки…
Вот насчет щетки… Элеанора подумывала, не поговорить ли об этом со своим куратором. В первый день в школе миссис Данн усадила Элеанору рядом и произнесла небольшую речь. Общий смысл: Элеанора может рассказывать ей все-все-все. Разглагольствуя, она крепко сжимала самую пухлую часть Элеанориной руки.
Если Элеанора расскажет миссис Данн все-все-все – о Ричи, маме, все, – черт знает что может случиться. Но если сказать о щетке… может, миссис Данн добудет ее? И тогда не придется бегать в ванную после обеда и чистить зубы солью (Элеанора видела такое в каком-то вестерне, но не факт, что это вообще работало).
Прозвенел звонок. 10:12.
Еще два урока перед английским. Она размышляла, заговорит ли он с ней в классе. Может, теперь они разговаривают?
В голове до сих пор звучал голос – не его, а вокалиста из «The Smiths». Даже когда он пел, можно было уловить его акцент. Песня звучала словно молитва:
Элеанора сперва не обратила внимания, что на физкультуре до нее почти никто не докапывался. Мысленно она все еще была в автобусе. На физкультуре играли в волейбол, и Тина только раз сказала: «Твоя подача, сучка».
Но это прозвучало почти добродушно.
Войдя в раздевалку, Элеанора поняла, почему Тина вела себя так тихо. Она просто предвкушала. Тина и ее подружки – все были там. И чернокожие девочки тоже – все хотели насладиться зрелищем, ожидая, когда Элеанора подойдет к своему шкафчику.
Он был уклеен прокладками «Kotex». Ушла целая упаковка, пожалуй.
Сперва Элеаноре показалось, что прокладки и впрямь в крови, но они просто были выкрашены красным маркером. На некоторых – надписи: «овца» и «рыжая жирдяйка». Но «Kotex» – качественные прокладки, так что чернила уже начали впитываться.
Если бы одежда Элеаноры не оставалась в шкафу, если бы на ней был не спортивный костюм, а что-то другое, она бы просто ушла. А так – ей пришлось пройти мимо девчонок, задрав подбородок как можно выше, и методично выкинуть прокладки из шкафчика. Несколько было прилеплено к одежде.
Элеанора немного поплакала – не смогла удержаться. Но она стояла ко всем спиной, так что зрелищность была не ахти. В любом случае все закончилось через несколько минут, поскольку никто не хотел опоздать на обед. Девчонкам тоже надо было одеться и причесаться.
Все ушли, кроме двух чернокожих девушек. Они подошли к Элеаноре и стали снимать прокладки со стенки.
– Не обращай внимания, – прошептала одна из них, сминая прокладку в шарик.
Ее звали Дениз, и она выглядела очень юной для десятого класса. Миниатюрная девушка, заплетавшая волосы в две косички.
Элеанора покачала головой, но ничего не сказала.
– Они просто пустоголовые дуры, – сказала Дениз. – Настолько ничтожные, что Бог едва ли их видит.
– Угу, – согласилась вторая. Вроде бы ее звали Биби. Она была из тех, кого мама Элеаноры называла «крупная девушка». Гораздо больше Элеаноры. Даже спортивный костюм Биби был не такого цвета, как у остальных, словно для нее имелись особые правила. При виде Биби Элеанора начинала стыдиться, что так переживает из-за собственного тела… И раздумывала, почему же именно она оказалась официальной толстушкой класса.
Они выкинули прокладки в мусорку и прикрыли мокрыми бумажными полотенцами, чтобы они никому не попались на глаза.
Не будь тут Дениз и Биби, Элеанора прихватила бы несколько прокладок с собой – те, что были без надписей. Ну потому что: как можно так бездарно переводить ценные вещи?..
Она опоздала на обед, потом опоздала на английский. И если бы до сих пор она еще не успела понять, что ей нравится этот дурацкий азиат, то наверняка осознала бы это сейчас. Потому что после всех неприятностей – и тех, что произошли за последние сорок пять минут, и тех, что случились за последние двадцать четыре часа, – Элеанора думала лишь об одном: ей хочется увидеть Парка.
ПАРК
Они снова сели в автобус, и на этот раз Элеанора взяла его плеер без возражений. И сама вставила наушники в уши. Подъезжая к своей остановке, она вернула плеер.
– Можешь взять его на время, – тихо сказал он. – Послушаешь остаток записи.
– Я боюсь его испортить.
– Не испортишь.
– И не хочу сажать батарейки.
– Плевать на батарейки.
Она подняла на него взгляд – может быть, впервые. Ее волосы выглядели еще более невероятно, чем утром: скорее мелкие завитки, чем кудри, – словно она сделала огромное рыжее «афро». Но взгляд был смертельно серьезен и излучал ледяное спокойствие. Любые банальности, какие вам доводилось слышать о Клинте Иствуде, сгодились бы сейчас для описания глаз Элеаноры.
– И правда, – сказала она. – Плевать.
– Это всего лишь батарейки.
Она вынула батарейки и кассету и вернула плеер Парку. А потом вышла из автобуса, не оглянувшись.
Боже, какая же она странная!
ЭЛЕАНОРА
Батарейки начали садиться около часа ночи, но Элеанора слушала еще целый час – пока голоса не умолкли окончательно.
13
ЭЛЕАНОРА
Сегодня она взяла учебники и надела свежую одежду. Джинсы пришлось стирать ночью, и они были еще влажными… но в общем и целом Элеанора чувствовала себя в тысячу раз лучше, чем вчера. Даже волосы стали послушнее. Она собрала их в пучок и перетянула резинкой. Будет чертовски больно ее снимать, зато сейчас резинка сидела как влитая.
А самое лучшее: в голове звучали песни Парка. И странным образом, в сердце тоже.
Было что-то эдакое в этой музыке на кассете. Она ощущалась по-разному. Будто бы прикасалась к легким Элеаноры и чуть-чуть к животу. В ней слышались восторженность и нервозность. Все это вызывало чувство, что мир не таков, каким до сих пор казался. И это было хорошо. Просто грандиозно.
Утром, войдя в автобус, она немедленно огляделась, чтобы отыскать Парка. Он тоже смотрел на нее, и она против воли улыбнулась. Только на миг.
Усевшись, Элеанора соскользнула пониже, чтобы отморозки с задней площадки даже по ее макушке не сумели понять, какой счастливой она себя чувствовала. Она ощущала Парка, сидевшего возле нее, хотя их разделяло не менее шести дюймов пустого пространства.
Элеанора протянула ему комиксы. Потом нервно потеребила зеленую ленту на запястье. Она не знала, что сказать. И забеспокоилась, что не сумеет сказать ничего – даже спасибо…
Руки Парка недвижно лежали на коленях. Идеально-совершенные. Руки цвета меда, с чистыми розовыми ногтями. Все в нем было сильным и гибким. Любое его движение имело причину. Они почти подъехали к школе, когда Парк заговорил:
– Послушала?
Она кивнула, позволив взгляду подняться на уровень его плеч.
– Тебе понравилось? – спросил он.
Она округлила глаза:
– О боже, это было… просто как… – она растопырила пальцы, – просто улет.
– Это сарказм?
Она посмотрела ему в лицо – хотя знала, какие это вызовет чувства. Как будто бы ее внутренности зацепили крючками и через грудь тащат наружу.
– Нет. И правда улет. Я слушала и слушала, без конца. Вот эта песня… вроде бы «Любовь разорвет нас на куски»?
– Да, «Joy Division».
– Боже, там лучшее вступление, какое я слышала.
Он сымитировал гитару и барабаны.
– Да-да-да. Мне хотелось слушать эти три секунды снова и снова.
– Тебе ничего не мешало. – Его глаза улыбались. Губы – только слегка.
– Жалко было тратить батарейки.
Он покачал головой.
– Да и вся остальная песня мне понравилась, – сказала она, – почти так же, как кульминация. Вот эта мелодия: таа, та-ти-та-та, ти-таа, ти-тааа.
Он кивнул.
– И этот голос в конце… когда он становится совсем высоким… и еще в самом конце, где барабаны будто сражаются за то, чтобы песня не заканчивалась…
Парк изобразил звук барабанов: т-т-т, т-т-т.
– Мне хотелось разобрать эту песню на куски, – сказала она, – и любить их все до смерти.
Это его рассмешило.
– А что насчет «The Smiths»?
– Я не знала, где кто.
– Я тебе напишу.
– Мне они все понравились.
– Хорошо, – сказал он.
– Я влюбилась в них.
Он улыбнулся, но отвернулся к окну. Она опустила взгляд. Автобус заезжал на парковку. Элеаноре не хотелось, чтобы это заканчивалось – то новое, что между ними возникло. Вот эта штука, когда они разговаривают, перекидываются фразами и улыбаются друг другу.
– И, – поспешно сказала она, – мне нравятся «Люди Икс». Только Циклопа терпеть не могу.
– Как так? Циклоп же капитан их отряда.
– Он меня бесит. Хуже Бэтмена.
– Чего? Ты не любишь Бэтмена?
– Боже. Просто бесит! Когда ты приносил «Бэтмена», я просто не могла его читать. Слушала Стива или смотрела в окно, жалея, что не могу впасть в гиперсон.
Автобус остановился.
– У-у, – сказал он, поднимаясь. Это прозвучало неодобрительно.
– Что?
– Теперь я знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь в окно.
– Нет, не знаешь. Я думаю о разном.
Остальные толкались в проходе, устремившись к выходу. Элеанора тоже встала.
– Я тебе принесу «Возвращение темного рыцаря», – сказал он.
– Это что?
– Всего лишь последняя история о ненавистном Бэтмене.
– Последняя история, да? На этот раз Бэтмен поднял обе брови?
Парк снова рассмеялся. Когда он смеялся, его лицо совершенно менялось. Не появлялось ямочек на щеках, но с обеих сторон возникали складочки, и глаза почти исчезали в них.
– Погоди, и увидишь, – сказал он.
ПАРК
Утром, на уроке английского, Парк заметил, что волосы Элеаноры доходят до нежной розоватой точки сзади у нее на шее.
ЭЛЕАНОРА
Днем, на уроке истории, Элеанора заметила, что Парк покусывает карандаш, когда думает. А девушка, сидевшая рядом с ним, по имени Ким, с огромным бюстом и оранжевой сумкой от «Esprit», похоже, неровно к нему дышит.
ПАРК
Вечером Парк делал запись с песней «Joy Division». Снова и снова. Он опустошил все свои портативные видеоигры и пульт дистанционного управления от машинки Джоша. А потом позвонил бабушке и сказал, что на день рождения – в ноябре – ему ничего не нужно, кроме пальчиковых батареек.
14
ЭЛЕАНОРА
– Не думает же она, что я прыгну через эту штуку, – сказала Дениз.
Дениз и вторая девушка – большая Биби – теперь общались с Элеанорой на физкультуре. Потому что сражаться с прокладками – хороший способ приобретать друзей и оказывать влияние на людей.
Сегодня в спортзале учительница физкультуры миссис Бёрт показывала, как прыгать через древнего гимнастического коня. И сказала, что в следующий раз они будут делать это сами.
– Вот еще выдумала! – заявила Дениз после урока, в раздевалке. – Я что, похожа на Мэри Лу Реттон?[34]
Биби захихикала:
– Скажи лучше, что ты мало каши ела.
На самом деле, подумала Элеанора, Дениз очень даже похожа на гимнастку – с ее девчоночьей челкой и косичками. Она выглядела слишком юной для старшей школы, не в последнюю очередь из-за того, как одевалась. Рубашки с пышными рукавами, широкие брюки, резинки для волос с шариками… Она носила свой широковатый спортивный костюм словно детский костюмчик. Элеанора не боялась прыгать через коня, но ей не хотелось бежать к нему по матам, пока весь класс будет пялиться на нее. Она вообще не любила бегать. От этого ее груди подпрыгивали и дергались так, словно вот-вот оторвутся.
– Я скажу миссис Бёрт, что мама не хочет, чтобы я делала упражнения, от которых может порваться плева, – сказала Элеанора. – По религиозным соображениям.
– Серьезно? – спросила Биби.
– Нет. – Элеанора хихикнула. – Или да…
– Вот ты язва, – сказала Дениз, натягивая брюки.
Элеанора просунула голову в вырез футболки и вытащила снизу куртку от спортивного костюма, используя футболку как ширму.
– Ты идешь? – спросила Дениз.
– Ну, думаю, не стоит пропускать школу только из-за уроков физкультуры, – сказала Элеанора, надеясь, что влезет в джинсы.
– Да нет, на обед идешь?
– О, – сказала Элеанора, поднимая взгляд. Они ждали ее возле шкафчиков. – Да.
– Тогда шевелись.
Она села с Дениз и Биби за их обычный столик возле окна. На перемене Элеанора увидела Парка, проходящего мимо.
ПАРК
– И почему ты не можешь получить права к школьному балу? – спросил Кэл.