С его слов выходило, что данный персонаж – личность настолько неординарная, что и проживает он не как все нормальные люди в доме или квартире, а внутри электроподстанции, то бишь трансформаторной будки, которую местные мистики окрестили «виллой «Моррисвилль».
– Да ты не переживай! – успокоил меня Макарыч. – Там оборудование давно демонтировано. Самые опасные предметы – это Володькина бритва и кипятильник. Конечно, от его главного оружия – острого языка – никто не застрахован. Даже я. Он, вообще-то, как и мы – художник. Так что человек, в принципе, мирный. Но ты при нём лучше помалкивай. Захочешь чего спросить – спрашивай у меня. Просто так, на всякий случай.
– А Кочерга – это фамилия или кличка? – спросил я.
– Кочерга – это бич Божий. – серьёзно сказал Стожар.
Мы подошли к высокому и узкому кирпичному строению, возвышавшемуся подле зловещей могилы князя Чёрного. Обычная подстанция, на которую днём я не обратил бы внимания, в этот поздний час она казалась эдакой сradle of filth, куском старинного замка с привидениями. Тяжелая деревянная дверь будки распахнулась, с треском ударившись о стену. На нас хлынул яркий поток света, а из него раздался весёлый звонкий голос, казалось, принадлежавший человеку моего возраста, а мне в ту пору было 25.
– Полюбуйтесь на пассажиров! Легки на помине! Только о них подумал и на тебе – занесла нелёгкая! Подымайтесь на борт, присаживайтесь – в ногах ведь правды нет, но нет её и выше клотика!
Голос был мне знаком. Его обладатель сегодня наведывался к Макарычу в разгар возлияний, негромко поздоровался, сходу махнул стакан, предложенный кем-то из гостей, перекинулся с Гогой парой слов и вышел, забрав с собой чью-то блондинку.
Я поймал себя на мысли, что он не похож ни на кого из известных мне людей. Удивительно, но спустя много лет впечатление не поменялось. При кажущейся внешней простоте его типаж остаётся по-прежнему уникальным. Очевидно, это некое свойство, присущее специальным личностям, их своеобразная визитная карточка. Припоминаю, впрочем: однажды видел шарж на актёра Чекана из «Неуловимых», где благодаря гротеску черт персонаж отмечен печатью изрядной кочергинскости.
В тесном, ярко освещённом помещении пахло куревом, сухим деревом, масляными красками и уайт-спиритом. Из белых стен, сродни застрявшим соплеменникам Вия, на разной высоте торчали причудливо покорёженные скобы, крюки, кронштейны и обрывки кабелей. Привычный запах мастерской подействовал успокаивающе. Будка Кочерги уже не казалась мне колыбелью кошмаров, и я с интересом стал разглядывать её убранство.
Повсюду было развешано множество вырезок с белокурыми красотками, преимущественно, из зарубежных эротических журналов и газет 60-70-х годов. Между ними попадались чёрно-белые фотокарточки с аналогичными красотками, какие-то карандашные почеркушки с женскими профилями и другими, весьма откровенно обозначенными прелестями прекрасной половины человечества, сделанные, судя по единому стилю исполнения, рукой хозяина помещения. Невооружённым глазом было видно, что Кочерга фанатеет от блондинок с объёмными формами. Местами, среди рисунков и фотографий попадались изображения пауков в коронах и мантиях. Ещё там были цитаты, написанные аккуратными печатными буквами на разноцветных клочках бумаги. Запомнилась та из них, что висела выше других, и была написана красным фломастером на большом обрывке ватмана: «Мы должны защитить существование народа и будущее детей, чтобы красота Белой Женщины никогда не исчезла с лица земли!» (Дэвид Лэйн).
На маленьком шахматном столике, притулившемся в углу будки, в прозрачной пластиковой коробке покоилось тело необычно большого, лаково отливающего чёрно-красным глянцем паука-каракурта с традиционными 13-ю пятнами на брюхе. В инсталляции было что-то отталкивающее и завораживающее одновременно. Я хотел проверить настоящий ли паук или игрушка, но, заметив возражающий жест Стожара, не стал этого делать.
Среди покрывавшей стены мешанины из грудей, задов, ручек, личиков, ножек, ляжек и посвящённых этим деталям цитат диссонансом выделялся коллаж «Ваша лампа, товарищ Алладин!», сделанный на основе пожелтевшего советского плаката.
– А почему имя Аладдин написано с ошибкой? – спросил я Стожара, помня о его наставлении.
– Никакой ошибки. – ответил Кочерга уже не юношеским тенорком, а хрипловатым баритоном. – Смысл в том, что зеленоглазый Хидр одалживает волшебную лампу, содержащую светоч Разума, тому, чьё имя означает «Аллах один». Тому, кто в одиночку, с именем Всевышнего на устах, храбро скользит в потёмках мировой Vagina Dentata, высекая божественный огонь, каждая искра которого обращается в крупицу золота 666-й пробы и тут же оседает в небесном оффшоре. Вспахивая нефрит долговой ямы Познания, Алладин отрабатывает свои долги, в том числе и заём, полученный от Хидр-фонда. Он должен спешить, ибо смертному неведом день и час, когда папаша Хидр включит свой гамбургский счётчик и тот накрутит бедному пахарю такие астрологические проценты, которые при хорошем раскладе звёзд удастся полностью погасить лишь в следующей жизни.
– Если кишка тонка, лучше ею ни в какие стоматологические вагины не лазить, – продолжал Кочерга, потягивая беломорину и заваривая чай. – Сиди себе премудрым пескарём в обнимку с лавашом и вискарём, и в дней коловращении беспечном жизнь проедай, как таракан запечный… Как сказал прославленный муршид Шекспир-ага в 19-м сонете: «Аллах один и путь един: кого пердолим – не едим». Так что пусть всё идёт, как идёт, а мы кладём болт с пробором на то, куда оно там придёт!
Он подал мне и Стожару по горячей эмалированной кружке. Я вопросительно посмотрел на Макарыча, а тот, в свою очередь, обратился к Кочерге, будто бы возобновляя недавно прерванный разговор:
– Так вот, когда мы сегодня киряли в мастерской, была там Алла в шелках ярко-алых, сестра Пети Бармалея. Жаль, что вы разминулись, а то бы ты оценил типаж. Манящая такая, в нашем вкусе – архетип с архититьками и задницей поп-звезды. Макса, ловеласа коридорного, сходу отшила и говорит нам, устало так: «Уведите убогого, я по пятницам не подаю. Видно же, что в койке вздрючит на копейку, зато тут выдрючивается на все сто». А мне подумалось обратное: кто дoxepa дрючит, тому не резон выдрючиваться. Смекнул я, в чём красота игры: выдрючиваться – это искусство, а дрючить – это творчество. Мы любим играющих красиво, даже боги на их стороне, поскольку через игру те становятся соучастниками творческих актов высшего порядка. А так как все мы являемся игрушками Неведомого, не лучше ли проводить время в самых интересных и весёлых играх, одной из которых является искусство изображения, когда-то умевшее реально менять мир. При этом нужно понимать, что только тот имеет шанс стать Художником с большой буквы Ху, кто стопроцентный природный еретик и смутьян: исследуя законы божьи, он нарушает человечьи и ему нет нужды оправдываться, ибо во внешнем мире такому худоге нет оправдания.
– Гога прав, но говорил ли он тебе, что главное в нашем общем деле? – с плутоватой улыбкой спросил меня Кочерга. – А главное – никогда не забывать про глаз крокодила. Сумеешь его разбить – получишь шанс остаться в живых. Утверждаю это, как выживший криптофриканец, прошедший сквозь самую блевотную стажировку – пищевод рептилии нулевого аркана. После неё в память навечно врезается одна простая истина: если тебя ухватил крокодил, ударь его в глаз. Тогда он разинет пасть и некоторое время будет держать её открытой, а ты успеешь убежать. Даже если он схватил тебя за голову, бей на ощупь, но сильно и точно. Всегда срабатывает.
Помнишь, в «Гусарской балладе» была песенка и там слова: «Однажды смерть-старуха пришла за ним с клюкой – её ударил в ухо он рыцарской рукой». Или, допустим, были у вас, на Сиверской сторонке, так называемые священные пьяницы. Если с последним из них ты пока не знаком, то будь уверен: скоро познакомишься. Эти ребятки умели упаивать Косую до состояния «Смерть сама боится смерти», что тоже отражено в соответствующей песенке. Так-то вот…
Суть в том, что когда Смерть выцеливает жертву, та впадает в особое состояние, типа трансового. Крокодил и очарованный дурак, изображённые в нулевой карте Таро – про это. Штука в том, чтобы выйти из одного состояния в другое, из жертвы в героя. Но факта перехода недостаточно. Для Смерти всё едино, что великий герой, что унылый поц. Нужно сделать так, чтобы Смерть отстала. А отстанет она тогда, когда перестанет видеть свою цель. Самый быстрый способ – изо всех сил засандалить ей в глаз. Он у неё один, не промажешь. Коронный удар – поступок. Неожиданный, странный, абсурдный. Поступок с большой буквы Пи, бенефициар которой заслуживает отдельного разговора и вот почему…
Одна из главных примет нашего времени – бессмысленный и бесконечный, а потому совершенно ясно, что божественный π-здёж. Для удобства назовём его заказчика кратко, но многозначительно – бог Пи. Трындел сегодня без цели и смысла? Гордись – ты в струе божества!
Бог Пи требует поклонения и полной самоотдачи. Скармливая миллиардоротому Пи остатки свободы, ты же не спрашиваешь, а что взамен? Ну на тебе иллюзию, что ты и твоё мнение представляют интерес для кого-то другого. Абсолютно неважно, о чём молоть языком, ведь итог всегда один: с чувством выполненного долга – в нору, к телевизору, чей убаюкивающий трындёж ни к чему не обязывает. Он просто идёт на корм божеству.
Стараниями вечно голодного Пи скоро любое мыслящее существо, нервные импульсы которого можно будет перевести в сигнал, подключится к глобальному и круглосуточному пиар-марафону во славу Пи. А пройдёт ещё немного времени и путём божественной сепарации в мире воцарятся две идеальные системы – чёрная и белая. В одной всё будет черным-черно на чёрном фоне, а в другой – белым-бело на белом.
Однажды, по воле Пи, все интеллекты, живущие в этих системах, выйдут за пределы чёрно-белых границ, соединятся и станут единым КИ – коллективным интеллектом. Услужливый Пи укажет ему путь в заповедное царство чистой мысли. Там КИ сможет многоголосым хором воспевать себе вечное «Ку», а бывшие разносчики интеллекта, называвшиеся когда-то людьми, окончательно канут в пустоту небытия. Предрешена и участь последнего божества. Как мыльный пузырь, с грохотом, от которого пошатнутся звёзды, Пи лопнет от пережора, явив миру Великий π-здец во всём его безграничном безобразии.
– Так подымем же наши чары, друзья, – торжественно провозгласил Кочерга, беря свою кружку с чаем, – и не чокаясь выпьем за то, чтобы этого не случилось!
– А как насчёт поступка, Володя? – спросил Стожар. – Того, что с большой буквы Пи.
– А, поступок! Это очень просто.
Кочерга поднялся и вышел в ночь, оставив дверь открытой. Мы со Стожаром прождали его около часа, но он так и не вернулся. Как позже выяснилось, уход был весьма радикален: Кочерга ушёл налегке, бросив своё жилище, нехитрый скарб, работу. Ни у кого из общих знакомых не появлялся, никому не звонил. С каждым днём слухи и версии множились, но никто не мог дать внятного ответа на вопрос: куда делся Володя?
В канун нового 1996 года он внезапно возник на пороге Стожаровой мастерской с бутылкой «Урочистой» в одной руке и пакетом закуси в другой. С лукавой улыбкой поглядев на нас, он спросил:
– Ну что, братцы-кролики, рассказать вам, чем плачет всевидящее око Смерти, когда его бьют Кочергой?
Тропами падших комет
– Оттепель, мои верные пикаро! Хватит познавать мир по Лао-цзы, сутками залипая в четырёх стенах, как пауки, и по-ницшебродски не выходя из комнат. Выходим в ночь! «Клуб любителей маракуйи снова в деле» – так, кажется, называлась картинка, когда-то сделанная Лёвой по горячим следам подобного выхода из зимней летаргии. Настало время клубиться под звёздным небом, крепя рассохшиеся узы братства винными парами и дымом табака!
Из сумрака тесных берлог мы – ответственные за весну – вырываемся на просторы улиц, в атмосферы весёлых симпозиумов, наполняя собою мир и тем самым его познавая. Замёрзшая жизнь, дотоле слабо пульсировавшая в нас, оттаивает и начинает активно изливаться вовне. Извне – наружу, оживляя всё, чего коснутся щупальца мыслей. Отныне не мир алкантропиков одухотворяет нас, как ошибочно полагали топтуны перипатетики, но мы одухотворяем и облагораживаем его своим присутствием, алхимически претворяя свинцовые мерзости жизни в мочу и хорошее настроение!
Мы, дураки из Марьиной рощи, идём по следам наших великих предшественников – семи мудрецов из бамбуковой рощи Шаньяна. И хотя нас уже не семеро, и наши ряды всё реже, а плеши всё шире, но пепел сигар среднего класса всё так же стучится в наши золотые сердца, а шмурдяк, чья мистика низкого сорта царит в продуктовой корзине нашей жизни, по-прежнему первой свежести!
Согласно многолетней традиции, в ночь первой весенней оттепели мы пройдём тропами падших комет – так мы зовём наш черниговский «путь Сантьяго». Он же «примочемордиальная дистанция», он же «Звёздная дорога», он же «Путь в Мочемордию» или в «Мочемордор» в самом некошерном смысле этого слова.
Как и прежде, наш гульбарий стартует в гуль-баре кафешантана «Горлопор» близ Художественного музея – излюбленной точки сборки местных тайнопойц и мистагогов обоего пола. Впрочем, важно не то, где, как и с кем мы начнём праздновать жизнь, а то, как при этом мы себя чувствуем. Будем же благоразумны и не станем тратить все силы на старте. Да не станут для нас краеугольными камнями преткновений огонь, манда и медные трубы!
А что до огненной воды – о том особо. Итак, дефиницируем приоритеты и интерпретируем прерогативы. Шампань и ликёры – для новичков и неженок. Пивы тёмныя и светлыя – дары тёмных и светлых даймонов, а потому перманентны, ситуативны, вспомогательны и моментосообразны. Водка – любрикант для вакханальных сёрферов. Самогон – телепорт в вечную пустоту абсолютного ноля индивидуального катарсиса. Шмурдяк – рвущая и комкающая душу стиральная машинка безумия, изрыгающая всё отжатым, обнулённым и возрождённым на холодный кафель реальности.
Иное – ерунда! Такова твёрдая, как советский лёд, беспощадная в своей сути научно-фантастическая метафизика алконавтики, воплощённая в жизни, где есть место подвигу даже посреди обычной пьянки. И потому-то неоспоримым достоинством весенних антестерий является их способность мастерски обыгрывать инфернальную пустоту в душе перезимовавшего похмелантропа, чьё существо рвётся ввысь, а бренное тело вспоминает о мимолётно прожитой причастности к великому единению с природой, каковое ожидает потребителя субпродукта в момент просветления.
Итак, мои верные пикаро, давайте с решительно суровыми лицами на миг застынем перед выходом в мир, словно космонавты на старте. Мы готовы вновь окунуться в неизведанные глубины, которых не подарит ни ямайский ром, ни нормандский кальвадос, ни эльзасский шнапс. В алхимическом угаре перейдём из золы в пепел алмазной пыли и дальше – к звёздам. Мы готовы к любым испытаниям!.. Взгляните на себя со стороны. Что видите? А я вам скажу: именно таким лицом должна смотреть на мир реклама шмуровидла, где атмосферный саундтрек маэстро Артемьева играет первую скрипку на струнах ветров!..