Несколько дней Сейшас не мог забыть о происшествии того вечера и был мрачен. Дошло до того, что он нашел некий предлог, чтобы не выходить из дома, и на время отказался от развлечений. На самом деле он избегал света не только из-за случая в театре, но также из-за неудачного для него бала. Наконец его посетила мысль, которая позволила ему вновь обрести спокойствие.
Постоянно появляясь в свете, обращая на себя внимание, приобретая связи и обзаводясь влиятельными друзьями, Сейшас, несомненно, сделал бы хорошую карьеру. В один прекрасный момент он мог бы удачно жениться, как делают многие, даже те, чье положение менее выгодно, чем его собственное. Кроме того, вполне вероятно, вскоре ему открылся бы путь истинного честолюбия, называемый политикой.
Разбогатев и достигнув высот, он бы смог позволить себе иметь дом, соответствующий его новому положению. Тогда и мать, и сестры не только переехали бы в роскошный особняк, но и получили бы блестящее имя. Общество воспринимало бы их иначе, и у них появилась бы возможность бывать в свете. Он помог бы сестрам выйти замуж и так своими стараниями устроил бы счастье всей семьи.
Если бы Сейшас, напротив, решил в самом начале карьеры взять на себя бремя всех расходов и долгов, даже ценой всего своего заработка ему не удалось бы вытащить семью из бедности, прозябая в которой он сам растратил бы лучшие годы.
Таким образом, Сейшас убедил себя в том, что светская жизнь не только соответствует его благородным устремлениям, но и является залогом счастья его семьи. Все его сомнения были развеяны.
Совсем недавно Сейшас прибыл из Пернамбуку, где провел восемь месяцев и откуда вернулся в тот же день, когда в Казино устраивался бал.
Официальной целью поездки было служебное поручение, которое Сейшас получил, насколько мне известно, от государственного секретаря. В политических кругах поговаривали, будто это поручение было связано с предстоящими парламентскими выборами. Не оспаривая этого, завистники добавляли, что на север журналиста влекло сияние прекрасных черных глаз одной смуглянки. Все эти обстоятельства действительно повлияли на решение Сейшаса, но главная причина, заставившая Фернандо, коренного жителя Рио-де-Жанейро, на целых восемь месяцев покинуть высшее общество, была иной. Ее мы узнаем позднее.
VII
Фернандо, шутя, разговаривал с сестрами, когда кто-то, прежде чем подняться по лестнице, заявил о своем появлении, похлопав в ладоши. Девушки тотчас выбежали из гостиной, а Сейшас, не вставая с дивана и не меняя своего положения, громко сказал:
– Поднимайтесь!
Столь бесцеремонное отношение к гостю может вызвать удивление, особенно если учесть, что Сейшас был весьма благовоспитанным молодым человеком, однако оно объяснимо, поскольку в своем доме Фернандо не принимал никого, кроме приказчика или людей, занимающих еще менее высокое положение.
Вскоре в гостиную ворвался – и здесь это, пожалуй, это самое подходящее слово – лоснящийся пухлый сеньор Лемос. Молниеносно промчавшись зигзагами через всю комнату, он встал перед Сейшасом, по-прежнему лежавшем на диване, и трижды пожал ему руку, сопровождая каждое рукопожатие вежливыми приветственными фразами.
– Сеньор, с которым я имею честь говорить – Фернандо Родригес де Сейшас?
Наш журналист сразу же встал и быстрым движением поправил полы халата. Лицо Сейшаса приобрело приветливое выражение, говорившее о свойственных ему благородстве и тактичности.
– Будьте любезны садиться, – сказал он, указывая Лемосу на диван. – Прошу прощения за беспорядок, я вернулся совсем недавно.
– Знаю, знаю. Ваш корабль пришел вчера, не так ли?
Сейшас кивнул в ответ и спросил:
– Кого я имею честь принимать в своем доме?
Лемос достал из кармана рекомендательное письмо и передал его молодому человеку, остановив на его лице свой проницательный взгляд.
– Господин, соблаговоливший мне вас представить, достоин глубокого уважения. Пользуясь случаем, я выражаю ему свое почтение. Я весь к вашим услугам, сеньор Рамос.
Старик, рассыпаясь в любезностях, уточнил, что его фамилия не Рамос, а Лемос, однако говорил он так быстро и так сильно кашлял, что Сейшас не разобрал его слов. Всему этому было объяснение. Когда Лемос подъезжал к своему дому, располагавшемуся на улице Сан-Жозе, у него появился план, о чем свидетельствуют следующие его мысли:
«Что сделано, то сделано. И не рассчитывай, Лемос, что ты обведешь Аурелию вокруг пальца. Несдобровать тебе, если попытаешься ее обхитрить. Выходит, такому проныре, как ты, ничего не остается, кроме как выполнить ее просьбу, конечно не без выгоды для себя».
Выпрыгнув из тильбюри27, старик Лемос ненадолго зашел в свой дом, откуда забрал очки с зелеными стеклами, которые когда-то носил, чтобы защитить глаза от офтальмии. Он сделал кучеру знак сопровождать его и свернул на улицу Китанда. Проследовав по этой улице, они зашли к одному влиятельному господину, с которым Лемос водил дружбу.
– Ваша честь, напишите-ка мне рекомендательное письмо к Сейшасу.
Господин, к которому были обращены эти слова, напряг память.
– Сейшас… Не знаю такого!
– Как же так? Подумайте хорошенько! Давайте-ка напишем вместе. Для сеньора Антонио Жуакима Рамоса.
Именно это письмо опекун Аурелии передал Сейшасу, к которому пришел, маскируясь при помощи очков и чужой фамилии. Хотя, даже если бы Сейшас узнал его, Лемос все равно сумел бы выйти из трудного положения.
– Прошу простить меня за то, что наношу вам визит на следующий день после вашего возвращения, но дело, которое привело меня к вам, не терпит отлагательств.
– Я весь внимание.
– Мне нужно предупредить вас, что это дело важное и что оно требует осторожности и деликатности.
– Я понимаю.
Лемос с присущей ему расторопностью тотчас опустился на стул и продолжил:
– Речь идет об одной девушке, достаточно богатой и привлекательной, которую ее родители хотят как можно скорее выдать замуж. Опасаясь, что ее соблазнит какой-нибудь франт, один из тех, что вынюхивают, у кого приданое побольше, они хотели бы найти для нее достойного жениха. Это должен быть молодой человек серьезный, имеющий хорошее положение в обществе, но необязательно богатый, поскольку, как известно, люди, знакомые с нуждой, лучше знают цену деньгам и понимают, что их нужно беречь, а не бросать на ветер, как это делают сыновья богачей.
Лемос остановил взгляд своих живых блестящих глазок на лице Сейшаса.
– Поскольку эта семья удостоила меня своей дружбы, выбор подходящего жениха был доверен мне. Мое присутствие здесь означает, что наконец поиски мои увенчались успехом: жених найден – и это вы.
– Ваш выбор мог бы польстить моему самолюбию, сеньор Рамос, но я не могу дать своего согласия…
– Позвольте. В делах я придерживаюсь своих правил. Сначала я полностью озвучиваю условия, включая права и обязанности сторон, а также называю окончательную цену; я не привык торговаться. Мой собеседник обдумывает предложение, и, если его все устраивает, мы бьем по рукам.
– Так, значит, речь идет о настоящей сделке! – заметил Фернандо с легкой иронией.
– Вы абсолютно правы! – ответил старик Лемос. – Однако я еще не назвал всех условий. Поскольку девушка достаточно богата, ее приданое составляет сто конто чистыми деньгами.
Сейшас промолчал.
– Теперь прошу вас сообщить, каково ваше решение.
– Его нет.
– Как же так? Вы и не соглашаетесь, и не отказываетесь?
– Прошу простить меня за прямолинейность, сеньор Рамос, но я нахожу ваше предложение несерьезным, – сказал юноша крайне учтивым тоном.
– Почему же?
– Прежде всего, должен признаться, что я помолвлен. Официально о помолвке еще не было объявлено, но все же я не могу нарушить некоторых договоренностей и свободно распоряжаться своим будущим.
– От договоренностей можно отказаться в любой момент.
– Вы правы, иногда обстоятельства вынуждают нас отказаться от взятых на себя обязательств. Однако для честного человека стремление получить личную выгоду в число таких обстоятельств не входит. Тот, кто руководствуется корыстью, не меняет намерений, но заключает и расторгает сделки.
– А разве вся наша жизнь – это не череда сделок между человеком и обществом?
– Я смотрю на жизнь под другим углом. Я понимаю, что человек может пожертвовать собой, преследуя благородную цель, такую, как счастье близких или любимой женщины. Если же человек жертвует собой ради денег, это вовсе не жертва, это торг.
Будучи знатоком материалистической диалектики, Лемос прибегнул ко всевозможным доводам этого учения, чтобы переубедить Сейшаса. Однако его слова не оказали должного воздействия на юношу, который, внимательно выслушав собеседника, остался при своем.
– Что же, – заключил старик Лемос, – в нашем деле спешка ни к чему. Вам необходимо время, чтобы все обдумать, и, если вы все-таки примете мое предложение, на что я очень надеюсь, прошу вас уведомить меня об этом. Я оставлю вам свой адрес…
– Благодарю, не стоит, – ответил Сейшас.
– И все же. На всякий случай…
Старик Лемос карандашом написал название улицы и номер дома на листке, вырванном из записной книжки, и оставил его на столе.
По прошествии получаса Сейшас уже спускался по Судейской улице к отелю «Европа», где около полудня собирался пообедать, как подобает настоящему фидалго.
По пути ему встречались приятели и знакомые, которые расспрашивали его о том, как прошла поездка, и делились с ним столичными новостями. От них он узнал, что Аурелия Камарго впервые появилась в свете несколько месяцев назад и по-прежнему оставалась в центре внимания высшего общества Рио-де-Жанейро.
Вечером того же дня в Опере была премьера: ставили «Риголетто», пела Лагранж. После восьми месяцев, проведенных вдали от столицы, Сейшас не мог позволить себе пропустить спектакль.
Ровно в восемь он, держа изящный бинокль из слоновой кости в левой руке, облаченной в перчатку из мягкой лайки, и неся перекинутое через другую руку элегантное пальто, поднимался по лестнице театра со стороны моря.
У входа в театр он встретился с Алфредо Морейрой, с которым днем ранее виделся в Казино.
– Сейшас, куда же ты вчера запропастился? Я тебя всюду искал!
– Я никуда не пропадал. Просто все твое внимание было обращено на кого-то другого, – ответил Фернандо с улыбкой.
– Да, ты прав! Я не мог отвести взгляда от одной женщины… До чего же она хороша! Когда смотришь на нее издалека, видишь прекрасного ангела, окруженного пленительным блеском очарования. Приблизившись к ней, понимаешь, что она обладает красотой высшего достоинства. А когда слушаешь ее голос, в нем словно раздается золотой звон. Вчера я искал тебя, как раз чтобы представить ей. А вот и она!
Последнюю фразу Алфредо произнес, заметив, как у ворот остановилась карета. Из нее вышел не кто иной, как Аурелия Камарго, которая в сопровождении доны Фирмины направилась в свою ложу, расположенную на втором ярусе.
Аурелия была одета в свободный плащ из тончайшего белого кашемира, приоткрывавший только ее лицо под тенью капюшона и край синего платья. Лишь благодаря необычайной элегантности, даже в таком объемном и просторном наряде она сохраняла изящество и грацию. Остановившись напротив двух молодых людей и повернувшись к ним спиной, она ждала дону Фирмину.
– Разве она не прекрасна? – спросил Морейра у своего товарища, говоря так, чтобы его услышал не только он, но и Аурелия.
– Она ослепительна! – ответил Сейшас. – Но мне она кажется призраком.
– Я тебя не понимаю!
– Она напоминает мне женщину, которую я когда-то любил и которая умерла. Это сходство меня отталкивает.
Слыша этот разговор, Аурелия сохраняла невозмутимый вид. Морейра подошел к ней, чтобы поприветствовать ее, и подумал, что в словах его друга была доля истины. Действительно, нечто сверхъестественное было в прекрасном бледном лице Аурелии.
Наконец поднялась дона Фирмина. Любезно ответив на приветствие Алфредо, Аурелия прошла мимо Фернандо, словно не заметив его, и направилась в ложу.
VIII
Свой первый визит к Сейшасу Лемос расценил как весьма удачный.
Старик в некотором смысле был оптимистом и верил, что сама природа наделила человека непреложным инстинктом искать и находить выгоду. Поэтому ему казалось невозможным такое развитие событий, при котором молодой мужчина, находясь в здравом уме, мог бы отказаться от богатства. Тем более если это богатство само постучалось в двери его обветшалого дома на Богадельной улице, а потом, взяв счастливца под руку, предложило ему разместиться на мягких сиденьях экипажа, готового доставить его в особняк, находящийся в Ларанжейрас.
Лемос знал, что писатели, желая придать драматизма сценам своих романов, клевещут на род человеческий, приписывая некоторым людям подобные нелепые поступки, но считал, что действительность такого не допускает.
«Неужели кто-то откажется от ста конто? – думал он. – Разве что если на это есть веские причины практического характера. У Сейшаса таковых нет, а его пустые слова о сделках и торге – не более чем вздор. Что ж, господа моралисты, расскажите-ка мне, что есть наша жизнь, если не торговая лавка? Что делают люди от рождения до самой смерти, если не продают и покупают? Чтобы родиться на свет – нужны деньги, чтобы умереть – еще больше денег. Богатые сдают в аренду свою собственность, а бедняки сдают, если не продают, самих себя».
Таким образом, убежденный в том, что у Сейшаса нет, как было сказано, «веских причин», чтобы отклонить полученное предложение, Лемос рассматривал его первый отказ как пример притворства или же робкого сопротивления, которое добродетель оказывает соблазну. Впрочем, он надеялся, что через несколько дней взгляды Сейшаса изменятся в благоприятную для него, Лемоса, сторону.
От Сейшаса Лемос направился к Амаралу, где начал переговоры, от которых зависел успех первой встречи. Потеряв Аделаиду и упустив тридцать конто, Сейшас точно не откажется от возможности получить сто; так он не только найдет себе утешение, но и заставит позавидовать своего соперника.
Не знаю, как вы отнесетесь к социальной философии Лемоса, но, как бы то ни было, старик не сильно удивился, когда одним прекрасным утром его приказчик сообщил ему, что с ним хочет встретиться молодой человек по фамилии Сейшас.
Приказчика звали Антонио Жуаким Рамос – его именем и фамилией Лемос воспользовался, представляясь Сейшасу. Лемос предупредил приказчика об этом обстоятельстве, которое, впрочем, того не удивило, поскольку он привык к подобным хитростям.
– Пусть подождет! – крикнул старик Лемос.
В доме Лемоса на первом этаже было особое помещение, которое он называл рабочим кабинетом. В этой небольшой, обитой деревом комнате, в которую можно было пройти с улицы по длинному коридору, старик работал, сидя за перегородкой из балясин, точно в клетке. Как раз оттуда он отвечал приказчику. Всякий раз, прежде чем взяться за важное дело, Лемос как следует его обдумывал, чтобы в дальнейшем избежать каких-либо неожиданностей. Именно этим тогда он и был занят.
«В каком расположении духа будет молодой человек? Начнет ли он расспрашивать о невесте, беспокоясь, что его хотят женить на какой-нибудь дурнушке? Ах! Ах! Эти опасения точно напрасны! Захочет ли он поторговаться? Девушка готова согласиться на двести конто, а если понадобится, и на большую сумму. Оно и понятно, ведь у женщин деньги в руках горят. Но я уступать не стану! Сто конто – и не реалом больше!»