Согласно теории Маркса при переходе к капитализму происходит колоссальный рост производительности труда. Рост производительности труда достигается качественным скачком в усилении разделения труда и его кооперации в масштабе всего общества, а потом и всего мира. Основой капиталистической экономики становится сначала мануфактура, а потом фабрично-заводская промышленность.
Коренные перемены происходят и в сельском хозяйстве, которое переходит от мелкого, натурального и полунатурального семейного многоотраслевого производства и феодальных поместий с использованием труда феодально-зависимых крестьян к индустриальному типу на основе применения машин и наёмного труда.
Переход от одной общественно-экономической формации к другой происходит, согласно основоположникам формационной теории, только тогда, когда в недрах старой формации зародились и достигли достаточно высокого уровня экономические основы новой формации. В случае с капитализмом, это мануфактура с её массовым производством и новые формы обмена. Это также зарождение и рост третьего сословия, со временем распавшегося на хозяев-капиталистов и рабочих-пролетариев.
И только после этого последовали буржуазные революции в Англии, Франции и других странах Европы, основным содержанием которых были замена устаревшего социального и политического строя классовым обществом и буржуазным государством в разных формах. А также складывание новой системы права, более приспособленной к капиталистической частной собственности и товарно-денежных отношений (кодекс Наполеона).
В этом отношении различные версии модернизационных теорий недалеко ушли от идей Маркса и Энгельса. И это одна из причин быстрого спада интереса исследователей к ним.
И в Российской империи марксистов, включая Ленина, интересовали не сами по себе реформы, проводимые самодержавным государством, а причины этих реформ, степень готовности страны к переходу к новой формации. А этот переход был связан с возникновением и становлением капиталистического уклада в промышленности и сельском хозяйстве.
Ленин, как и Маркс, писал об обнищании масс, о пауперизации крестьянства. Но для него важно было кем становятся обедневшие, пауперизовавшиеся крестьяне – босяками, нищими, попрошайками или пролетариями, лишёнными средств производства фабрично-заводскими и сельскохозяйственными рабочими. Для него, как марксиста, был важен именно рост числа пролетариев, так как именно они совершают пролетарскую и коммунистическую революцию.
Далее Миронов подвергает резкой критике мальтузианскую и структурно-демографическую концепции революции. Сделать это было нетрудно по причине почти полного отсутствия сторонников этих концепций. В обсуждении на страницах «Российской истории» называется только один «мальтузианец» С. А. Нефедов, а в отношении структурно-демографической И. В. Михайлов высказывает предположение, что её сконструировал сам Миронов25.
Действительно, о каком мальтузианском перенаселении может идти речь относительно России с её огромной территорией и низкой плотностью населения. Проблема крестьянского малоземелья заключается отнюдь не в недостатке земли. Говорить же, что в России начала XX в. был переизбыток образованных людей, элиты и контрэлиты и вовсе не приходится.
Гораздо лучше объясняют происхождение русских революций, с точки зрения Миронова, теория модернизации и институциональная концепция.
В институциональной теории акцент делается на эволюционном развитии, так как институты изменяются медленно. В. А. Мау и И. В. Стародубцева приспособили эту теорию для объяснения революции. По их мнению, утверждение новых институтов в обществе происходит медленно, болезненно по причине существования в обществе институциональных отношений, препятствующих гибкому приспособлению социума к новым условиям. Это, например, средневековая цеховая система в городах и крестьянские общины. Ограничители имеются социальные, политические, психологические.
Преодоление ограничителей происходит в ходе реформ «сверху». В период преобразования институциональной системы общество становится социально и политически нестабильным, попадает в «зону риска». Если мирный эволюционный путь проходит успешно, то с изменением институтов общество выходит из «зоны риска». В противном случае, происходит революция, разрушающая насильственным путём ограничители и дающая дорогу новой институциональной системе.
Революционная ситуация складывается постепенно и, как правило, в условиях быстрого экономического роста. Это происходит из-за того, что динамичное экономическое развитие разрушает основы традиционной социальной структуры, ведёт к перераспределению богатств и возникновению новых экономически значимых сил. Сосуществование элементов старой и новой социальных структур приводит к фрагментации общества, резкому усложнению социальной структуры. Фрагментация охватывает все слои общества, но, прежде всего, элиту.
Экономический прогресс и вызванная им фрагментация общества приводят к резкому ослаблению государственной власти, а это создаёт, в свою очередь, возможность для перерастания революционной ситуации в революцию. Хотя это и не происходит автоматически.
Институциональная концепция революции отвергает марксистскую социологию революции с её неизбежными классовыми войнами и революциями как локомотивами истории, делая акцент на автономности государств и государственной бюрократии в отличие от Маркса, рассматривавшего государство как комитет по управлению делами правящего класса. Кроме того, в институциональной теории революции возможны, но не обязательны, капиталистическое общество рассматривается как достаточно устойчивое, способное к саморазвитию, а также признаёт возможность повышения благосостояния широких масс населения при капитализме. В марксизме, соответственно, всё наоборот.
По мнению Мау и Стародубцевой, Русская революция 1917 г. не имеет принципиальных отличий от европейских революций более раннего времени26.
На взгляд Миронова, «институциональная концепция удачно синтезирует все вышеперечисленные концепции революции и хорошо объясняет происхождение Русской революции 1917 г. Бурный экономический рост и всесторонняя трансформация российского социума создали высокий накал социальной напряженности в обществе и ввели страну в зону риска. Реформы «сверху» устраняли один за другим мешавшие модернизации ограничители, встроенные в традиционную институциональную систему, и тем самым создавали возможность избежать революции. Поскольку смена институциональных систем – длительный, болезненный и противоречивый процесс, для выхода из зоны риска требовалось значительное время – хотя бы лет двадцать, как говорил, П. А. Столыпин, социального покоя.
Но этому помешала война, нарушившая эволюционный путь развития. Тяготы войны, помноженные на безответственное поведение либеральных и революционных элит и ослабление государственной власти, оказались непереносимыми для общества. Страна погрузилась в революцию, проходившую в соответствии с классической моделью – кризис «старого режима»; установление власти «умеренных»; победа радикалов, создающих «царство террора и добродетели»; термидор, или контрреволюционный переворот, и постреволюционная диктатура»27.
Причины революций в ракурсе модернизационной парадигмы определяет сам Миронов. Он исходит из того, что прогресс сопровождается негативными последствиями – дезорганизацией государственных и общественных структур, дезориентацией людей, ростом конфликтности и напряжённости. Положение осложнялось незавершённостью модернизации к началу Первой мировой войны, принёсшей тяжелейшие испытания28.
Миронов делает вывод, что марксистское и мальтузианское в разных версиях объяснение истоков и причин российских революций не подтверждаются эмпирически. Он уверен, что теория модернизации и институциональная концепция объясняют происхождение русских революций 1905 г. и 1917 г. и историческое развитие страны в период империи намного убедительнее. А также, что «в русских революциях мало уникального, и они не являются неизбежными и закономерными. Модернизация в России протекала неравномерно, в различной степени охватывая экономические, социальные, этнические, территориальные сегменты общества». Но социально-экономические проблемы служили лишь предпосылками революции, а «ее непосредственная причина и движущая сила – борьба за власть между разными группами элит. Лидером, вдохновителем и организатором революционных действий выступила либерально-радикальная интеллигенция, а народ был вовлечен в них умелой агитацией и пропагандой по двум причинам: без народной поддержки общественность не имела сил низвергнуть монархию, удержаться у власти и обеспечить легитимность государственного переворота». В этом смысле революции обусловлены в основном политическими факторами, не являлись неизбежными, а «произошли вследствие „роковых ошибок“, допущенных властью и общественностью»29
Примечания
1
Троцкий Л. Моя жизнь. – Т. 2. – Москва: Книга, 1990. – С. 210.
2
Муравьев-Апостол М. И. Воспоминания и письма. – Петроград: Былое, 1922, 1922. – С. 81.
3
Якушкин И. Д. Записки, статьи, письма декабриста. – Москва: Изд-во Акад. наук СССР, 1951. – С. 88.
4
См. подробнее: Болоцких В. Н. Мораль и личность российских революционеров. – 2 изд. – [б.м.]: Издательские решения, 2018. – Гл. 2—3.
5
Петров Ю. Россия накануне Великой революции 1917 г.: современные историографические тенденции // Российская история. 2017. №2. С. 4—6.
6
Давыдов М. А. Осторожнее со статистикой // Вопросы истории. 2011. №3; Кузнецов И. А. Российская дореволюционная урожайная статистика: методы критики // Вопросы истории. №6; Александров Н. М. Сколько крестьянину надо земли? (К вопросу о норме крестьянского надела в пореформенное время) // Российская история. №2012. №5; Егоров В., Зозуля О. Кустарные промыслы пореформенной нечернозёмной деревни (на материалах Московского региона) // Российская история. 2015. №5; Иванова Н. А. Стратификация российского общества и революция 1905—1907 гг. // Российская история. 2016. 4; Карпачёв М. Д. Воронежская деревня в начале XX в: социальный облик в условиях перестройки социальных отношений // Вопросы истории. 2016. №7; Волков В. В. Экономическое положение крестьян в России в конце XIX – начале XX в. // Вопросы истории. 2017. №10.
7
Россия в истории: от измерения к пониманию. Новая книга Б. Н. Миронова в откликах и размышлениях его коллег // Российская история. 2011. №1. С. 145—204.
8
Там же. С. 148—149.
9
Бакулин В. И. Историческая концепция Б. Н. Миронова как предмет научной дискуссии // Вопросы истории. 2017. №2. С. 135.
10
Миронов Б. Н. Благосостояние населения и революция в имперской России: XVIII – начало XX века. М., 2012. С. 12.
11
Там же. С. 15—17.
12
См. подробнее: Болоцких В. Н. Опыт 6. Обаяние государства-ТВОРЦА: Частная собственность, государство и общество в России. Точка зрения предпринимателя // Болоцких В. Н., Давыдов А. И. Опыты психоанализа Клио. Б. м. Издательские решения. По лицензии Ridero. 2017.
13
Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 52—53.
14
Россия в истории: от измерения к пониманию // Российская история. 2011. №1. С. 181—196.
15
Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 526—527.
16
Дружинин Н. М. Избранные труды: Социально-экономическая история России. М., 1987. С. 270—274; Он же. Русская деревня на переломе. 1861—1880 гг. М., 1978. С. 9; Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1993. С. 61—62.
17
Российские самодержцы. 1801—1917. М., 1994. С. 166—168, 186—187; Письма императора Александра II к князю А. И. Барятинскому (1857—1864 гг.) // Вопросы истории. 2007. №2. С. 132, 135, 137—138.
18
Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 641, также 583 и др.
19
Там же. С. 542.
20
Там же. С. 431—432.
21
Там же. С. 433, также с. 694.
22
Там же. С. 693—694, 533—534.
23
Там же. С. 567.
24
Там же. С. 569—579.
25
Россия в истории: от измерения к пониманию. Новая книга Б. Н. Миронова в откликах и размышлениях его коллег // Российская история. 2011. №1. С. 189.
26
Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 631—634.
27
Там же. С. 635.
28
Там же. С. 635—636.
29
Там же. С. 647.